«Я люблю красивые платья и красивых девушек»
Исполнилось 60 лет выдающемуся музыканту - уроженцу Риги, ученику Давида Ойстраха, победителю конкурса Чайковского 1970-го, ставшему эмигрантом, неугомонному исполнителю современной музыки и одному из главных скрипачей современного мира - Гидону Кремеру. С юбиляром встретилась музыкальный обозреватель "Известий" Екатерина Бирюкова.
вопрос: А сами вы на сколько лет себя ощущаете?
ответ: Ну, эдак на 27. Ну хорошо, на 37. На самом-то деле уходить от реальности нельзя. Надо и себе, и другим признаться, что большая часть жизни позади. Но я не жалуюсь. Случилось, наверное, даже больше, чем мечталось в амбициозной юности.
в: Что для вас важнее - служить партитуре или служить слушателю?
о: Ориентир на слушателя очень опасен. Много примеров музыкантов, которые балуют публику, заставляют ее восторгаться собой, становятся знаменитыми, успешными. Но опасная это игра. Публика - вещь необходимая, но работать на публику нельзя. Легко оказаться рабом ее вкуса. А средний слушатель, средний зритель - он ведь не идеальный. Одну свою коллегу - замечательную пианистку, с которой собирался в большое турне по Америке, - я не постеснялся попросить не надевать такие кричащие платья. Понимаю, что девушку это могло обидеть. Я и сам люблю и красивые платья, и красивых девушек. Но это, мне кажется, отвлекает от музыки.
Бывает чересчур красиво. Бывает чересчур оголенно. Бывает заигрывание с публикой жестами. Излишнее вибрато, так называемое бельканто на скрипке, может просто услащать слух, но не соответствовать замыслу автора. Альфред Шнитке говорил про свой Четвертый концерт, что его нельзя играть слишком красиво, потому что тогда получаются "трупы в макияже". Но это может относиться и к Бетховену, и к Моцарту. В общем, это та грань, которая отличает салонное исполнение от исполнения достоверного.
Вульгарность - она вообще-то совсем рядом. Иногда она заявляет о себе как о высшей правде, о духовности. А люди в зале покупаются. И этой спекуляцией заражены многие исполнители классической музыки. В наше время очень много количественных, а не качественных ориентиров. Рейтинги, тиражи, посещаемость, а также цифра, за которую вы можете это купить, о качестве ничего не говорят.
в: Тем не менее в вашей жизни тоже присутствуют такие символы современного успеха, как премия Grammy, престижный лейбл Deutsche Grammophon...
о: Ну, фирма Deutsche Grammophon произвела уже столько трэша, что особенно гордиться тут нечем. Да и Grammy не всегда присуждается лучшим. Я не знаю механизма этих игр, но знаю, что они не соответствуют какой-то моей личной справедливости. Это лотерея, которая тоже кому-то удобна. Я предпочитаю парить в свободном пространстве, где все эти понятия не играют никакой роли.
в: Вы всегда любили называть себя бездомным, эдаким летучим голландцем. И оркестр Кремерата, собранный из молодежи балтийских стран и не имеющий постоянной базы, создан по вашему подобию. Ничего с годами не меняется?
о: Действительно, трудно себе представить более бездомного человека, чем я. Я постоянно кочую. Это ненормально. С этим нужно срочно бороться.
в: Вы следите за телевизионной карьерой своей дочки Лики, которая, в частности, принимала участие в проекте "Танцы на льду"?
о: Естественно, я слежу за жизнью обеих своих дочек - одна в Париже, другая в Москве. И Лика, и младшая, Анастасия, - очень близкие мне люди. Я очень переживал за Лику, когда она была замешана в этом Ледовом побоище, до слез восхищался, когда видел, что она вытворяет.
в: Что, прямо так сидели и смотрели по телевизору, отложив все дела?
о: Она мне присылала DVD. Я думаю, ей надо искать какие-то свои проекты. Потому что в передаче "Частная жизнь" она пока только марионетка в руках тех, кто эту передачу делает. Хотя она очень симпатичная марионетка, но она талантливый человек, и, глядя на то бесстрашие, которое она проявила на катке, я подумал, что ей нужно окунуться еще в какое-то дело.
в: В недавно вышедшей вашей книге "Инoродный артист" есть и язвительность по отношению к советскому прошлому, но есть и ностальгия. Меня зацепила ваша мысль о том, что советская публика была жадной до культуры, потому что была лишена много чего еще...
о: Столько всего было нельзя, что в культуре находилась какая-то отдушина. К ней тянулись. Взаимоотношения между сценой и залом были более тесными. Нынче в зал проникают люди, которые могут себе что-то позволить, но которые совершенно не подготовлены к процессу восприятия. Появилась новая публика, ориентиром для которой является не желание что-то посмотреть и послушать, а необходимость где-то побывать, с кем-то увидеться.
в: Разве на Западе этого нет? Того, что называется буржуазностью?
о: Да, похоже. Но в западной буржуазности больше традиций. Человек, который посещает абонемент Венской филармонии, годами сидит на своем месте. А это место так просто не купишь, его передают из поколения в поколение (между прочим, мне сказали, что такое уже существует и в Японии). Короче говоря, от того, что он там сидит и внимает, даже если скучает, но годами, - постепенно, невольно, какая-то доля культуры в него входит. А если ходить так, на удачу, тогда-то мы и слышим постоянно мобильники. Конечно, их можно услышать в любой точке мира, но все-таки гораздо реже, чем здесь.
в: Всегда хотелось узнать, что переживает музыкант на сцене, когда звонит мобильник?
о: Ой, на сцене столько всего может отвлечь. Несколько дней назад играл в Загребе "Чакону" Баха. Вышел на сцену, взял первый аккорд, и вдруг перед глазами - два фотографа. Выделились из зала, сели на расстоянии трех метров передо мной и начали щелкать. Ну что, остановиться? А хочется ведь только о Бахе думать...
