Синтез оперы с видеоартом

Парижский «Тристан» на «Звездах белых ночей»

Если взглянуть на афишу текущих «Звезд белых ночей» и хотя бы бегло оценить количество и качество топ-событий фестиваля, уровень приглашенных музыкантов и насыщенность оперной программы — становится ясно: в июне-июле из Питера уезжать нельзя.

В этом году главной приманкой стал спектакль Питера Селларса и Билла Виолы «Тристан и Изольда». Предыстория такова: «Тристан», поставленный четыре года назад в Опера Бастий, произвел фурор и породил отчаянные дискуссии в среде французских интеллектуалов. Необычайно красивый — аж сердце щемит — тотально метафоричный видеодизайн Виолы открыл эру «новой театральности», где визуальный комментарий не просто раскрашивал и оживлял действие оперы, но попросту перестраивал все приоритеты синтетического, по определению, оперного жанра. «Картинки» Виолы доминировали, преодолевали театральную природу зрелища, переводя его в иную, виртуальную реальность.

Черные фигуры на черном фоне — лишь лица и ладони белели в сплошной черноте — проживали свою, психологически интенсивную, насыщенную мелкими, но верными деталями жизнь. А над ними, на огромном экране бушевало море, застывали в беге волны, светила луна сквозь переплетенные ветви леса, и призрачные, светящиеся фигуры любовников бродили по тропинкам дикого рая неведомой страны, по ту сторону ночи и смерти.

Дирижировал парижской премьерой Эса-Пекка Салонен. Природный финн с умом аналитика, острым как скальпель, он разъял партитуру Вагнера на элементы и вновь сложил их искусно и умело, наподобие пазла. Вагнер в его интерпретации представал величайшим логиком-драматургом, но волшебство звука, взбухающее, растущее, как тесто, бесконечное звуковое вещество, что составляет магическую суть музыки Вагнера, Салонен не смог передать.

Уже в следующем сезоне «Тристана и Изольду» вел в Париже Валерий Гергиев. Гергиевская манера — экстатическая, широкого дыхания, пылкая — по отзывам критиков, преобразила спектакль. Постановка, видимо, произвела впечатление на дирижера, и он включил французскую постановку в программу фестиваля спустя два года.

Партию Тристана исполнял два раза кряду (!) замечательный американский тенор Гари Леман, восходящая звезда оперной сцены. Леман выглядел неплохо — благородный вид, прямой взгляд, классический профиль, светлая саксонская бородка. И пел очень здорово: искренне, экспрессивно, абсолютно вжившись в роль. Притом обнаруживал редкостную выносливость голоса — даже в конце спектакля тембр его не потерял красок. Леман составил достойную пару неистовой Ларисе Гоголевской — Изольде. Впервые на территории Мариинского театра «Тристан» прошел на таком подъеме. Оркестр, дирижер, солисты казались охвачены единым высоким порывом — устремлением в неведомое, в кристальные сферы чистого духа. После финального аккорда выглядели потрясенными и слегка даже ошарашенными все присутствующие: и в зале, и на сцене.

Главные исполнители были так выразительны и убедительны, что не сразу и вспомнишь, что рядом с ними мощным грудным сопрано блистала Екатерина Губанова — Брангена. Молодая певица, с непринужденной легкостью завоевавшая ведущие оперные сцены мира, полнотой звука, техникой, ровностью диапазона во всех регистрах, пожалуй, превосходила Гоголевскую, у которой экспрессия всегда превыше красоты пения. Зато у нее есть бесценный дар: бросаться в образ, как в омут, с головою; предаваться роли истово, входя в нее плотно, как рука в перчатку. Ее бешеный темперамент, ее ярость и сила заводили зал, придавали импульс игре оркестра, ошеломляли.

В спектакле пел еще один «тяжеловес» — знаменитый бас Рене Папе. После крайне неудачного выступления на прошлогодних «Звездах» (он едва допел в концерте сцены из «Бориса Годунова») выхода певца ждали с оттенком скепсиса. Его персонаж — Король Марк — появляется в кульминационный момент: сразу после центрального эпизода оперы, любовного дуэта (к слову, спетого так восхитительно, что слушающим было уже неясно, на каком свете они находятся). Папе прозаически вышел из боковой двери и далеко не сразу «врубился», что тут, на сцене, только что произошло. Не почувствовал наэлектризованную экстремально сильными эмоциями атмосферу: только что Гоголевская и Леман спели так, что душа трепетала, силясь покинуть бренную оболочку. Рене Папе подал красивый, круглый, сбалансированный по всем параметрам и мастерски направленный в зал бас — действительно, совершенный — и ничего не произошло. Ничто не шевельнулось. Папе изображал, а не переживал страдания, боль, горечь Марка, преданного самыми близкими людьми.

К чести Папе, отметим, что он, видимо, почувствовал: что-то не то. И во втором спектакле пел с полной отдачей, преисполнившись подлинного трагизма. И это сразу же все заметили. Однако эмоциональная температура второго спектакля оказалась, в целом, куда ниже. Возможно, потому что во второй день партию Изольды пела американка Сьюзен Фостер. Ее Изольда была мягкой, ранимой, женственной и хрупкой. Ни следа ярости или гнева: только грусть, сожаление, покорность судьбе. Фостер в прошлом — лирическое сопрано. Потому тембровая палитра голоса ее основана на более светлых, прозрачных и легких красках.

Первый спектакль стал уникальным эстетическим и эмоциональным переживанием еще и благодаря работе Билла Виолы. Гуру американского видеоарта, он мыслит понятиями и символами, опертыми на первичные матрицы нашего подсознания: инь-ян, солнце-луна, мужчина-женщина, вода-огонь. Визуальная симфония — со своими темами, разделами, лейтмотивами, трансформацией, развитием, контаминацией визуальных мотивов (подобно строительству музыкальной формы) — разворачивалась на экране. Экран оттягивал, раздваивал внимание слушающих: объяснял, углублял, расширял базовые, метафизические смыслы, само художественное пространство оперы. Виола пытался передать в образах практически невербализуемый духовный опыт дзен, открывая новые горизонты «внутреннего зрения».

Кульминация фестиваля — «Тристан» — была окружена впечатляющими выступлениями оперных знаменитостей. Парад «мегазвезд» — почему-то только мужчины — открыл Ферруччо Фурланетто, спевший партию Фиеско в опере «Симон Бокканегра». За ним последовал Гала-концерт Рамона Варгаса — жгучего и страстного мексиканца, все чаще называемого «тенором номер один» в мире. Жовиальный и артистичный уэльский бас-баритон Брин Терфель комиковал вовсю, заигрывая с публикой сверх меры и периодически хватая за коленки то концертмейстера первых скрипок, то самого Гергиева. Нельзя сказать, что это шло на пользу его вокалу: но Фальстаф и Лепорелло у него получились неплохо. Ему на смену пришел благороднейший по облику и голосу Дмитрий Хворостовский. А вскоре в Питер приедет и «мегазвезда» — Томас Хэмпсон.

Аккомпанирует им оркестр Мариинского театра под управлением Гергиева. Тот на последних двух концертах демонстрировал чудеса такта, чуткости и корректности. Ловил певцов с полувздоха, позволял им ритмические вольности — гибко проартикулировать фразу, «раздуть» верхнюю ноту, задержаться на фермате подольше... Словом, был любезен и внимателен, как истинный джентльмен. Оркестровые эпизоды, прослаивавшие сольные выступления Варгаса и Терфеля, отыгрывались с блеском. Особенно удалась увертюра к опере Верди «Сила судьбы». И симфоническая поэма Лядова «Баба-Яга»: музыка там яркая, красочная, эффектная, с заводными пульсирующими ритмами и полярными контрастами, как раз для гергиевского темперамента. Но и «Послеполуденный отдых фавна» был сыгран с большим вкусом: импрессионистическое марево Гергиеву не очень удается (в его интерпретации поэмы Дебюсси «Море» это особенно слышно), зато эротические зовы, игривые ритмы и мгновенные переключения настроений получаются прекрасно.

реклама

вам может быть интересно