Фестиваль Юрия Темирканова «Площадь искусств» прошел в десятый раз
Он ежегодно проходит в дни европейского Рождества, на стыке старого и нового года. Таков замысел художественного руководителя фестиваля Юрия Темирканова, считающего, что городу на Неве не хватает именно зимнего музыкального праздника, пусть даже европейские исполнители в эти дни отдыхают.
Нынешний фестиваль, кроме круглой цифры, отличался прежде всего цельностью программы. Организаторам, несмотря на кризис, удалось провести «парад оркестров». Кроме двух коллективов самой Петербургской филармонии, выступили Уральский академический филармонический оркестр, симфонический оркестр Мариинского театра, Российский национальный оркестр, «Новая Россия» и «Виртуозы Москвы».
В программе фестиваля были и фортепианный вечер Бориса Березовского, и рождественский концерт, в котором прозвучали стихи Иосифа Бродского, и спектакли Михайловского театра. Но доминантой «Площади искусств» были оркестры.
Заслуженный коллектив России симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии открыл музыкальный праздник «Симфоническими танцами» и Третьим фортепианным концертом Сергея Рахманинова (солировал американский пианист Гаррик Ольссон). А под занавес фестиваля этот же оркестр играл Сергея Прокофьева: вальс из оперы «Война и мир», скрипичный концерт № 2 и фрагменты балета «Золушка». Лирическое начало, заданное вальсом, в концерте для скрипки с оркестром подхватил Вадим Репин. «Это не столько скрипичный концерт, сколько какая-то волшебная фантазия, — сказал он. — Это сочинение, мне кажется, во многом основано на сказках». А потому переход к действительно сказочной музыке выглядел естественно и органично. Прозвучавшая вечером в канун западного Рождества, она закончилась боем часов: двенадцатью ударами полночных курантов, настигающих Золушку.
Юрий Темирканов и сам по себе казался произведением искусства: его манера изящна и даже грациозна, и от этого тоже можно получить эстетическое удовольствие. А слушатель (наблюдая за Темиркановым, он становится еще и зрителем) обращает внимание не только на отточенность исполнения, но и на то, как маэстро во время выступления общается с оркестрантами. И это не работа на публику, а нечто совершенно естественное. Движения, жесты, выражение лица побуждают музыкантов сотрудничать в передаче интонаций и нюансов музыки. И вот уже вторая скрипка парирует полуулыбку дирижера в номере «Урок танцев» встречной улыбкой и даже как будто ожиданием нового поворота в развитии действия. Самым непосредственным был и контакт Юрия Темирканова с Вадимом Репиным. А музыка русского композитора исполнялась так, будто она написана в западных традициях: оркестр и скрипач играли ее утонченно и рафинированно, с легким «европейским акцентом».
Столь же западным, венским по духу, искрящимся, как бриллиант, было выступление «Виртуозов Москвы» под управлением Владимира Спивакова. Они играли две симфонии Гайдна — «Королеву» и «Прощальную», причем в конце последней, как водится, гас свет на сцене (правда, музыканты не тушили свечи — вследствие последних пожарных предосторожностей всего лишь выключали подсветку пюпитров), а последнее короткое соло играл сам дирижер. В гобойном концерте Моцарта (солировал Алексей Уткин) необычно и тонко была исполнена лирическая, медленная часть. Переполненный зал долго не отпускал «Виртуозов Москвы», и те исполнили еще несколько коротких пьес.
Среди слушателей концерта Российского национального оркестра с Семеном Бычковым были и те, кто помнил давние выступления этого дирижера начала 70-х годов. Семен Бычков, который ныне руководит симфоническим оркестром Западногерманского радио, дирижировал сюитой из «Щелкунчика» и Второй симфонией Рахманинова. Они были сыграны в духе русской исполнительской школы, основательно, глубоко и внешне очень традиционно: так это могло прозвучать несколько десятилетий назад. Трактовка Семеном Бычковым музыки Рахманинова настолько явно отсылала к корням русской музыки еще XIX века, что зал разделился на восторженно принявших такую версию и скептиков. Восприятие первых адекватно выразила фраза одной из слушательниц: «Так любить Россию можно только живя далеко от нее». «Славянский танец» Дворжака и «Венгерский танец» № 1 Брамса, сыгранные на бис, отличались тем же крепким «кроем» российской музыкальной традиции, связанной, например, с Мравинским.
Симфонический оркестр Мариинского театра, исполняя Первую и Пятую симфонии Чайковского, превратил музыку в целостное полотно, из которого нельзя вычленить отдельные фрагменты. Валерий Гергиев подал ее до некоторой степени как театральную, оперную. Концептуальность музыкального мышления сочеталась с глубокой лиричностью, которую Гергиев подчеркнул особо. Его своеобразная ломаная пластика, характерная для драматических моментов «повествования», сменялась плавными движениями, и дирижер казался птицей, безмятежно раскинувшей крылья над воздушным потоком. Впрочем, места за пультом Гергиеву не хватало, и в антракте со сцены было вынесено возвышение: это позволило дирижеру активнее двигаться, управляя оркестром. В ноты Пятой симфонии он уже не смотрел, зная их наизусть. Другого такого примера на фестивале не было.
Сочинения Чайковского — фортепианный концерт № 2 и «Манфреда» — играл и Уральский оркестр. На пресс-конференции, предшествовавшей концерту, дирижер Дмитрий Лисс говорил о прекрасных взаимоотношениях оркестра с Борисом Березовским: «Это как раз тот редкий случай, когда не приходится что-то объяснять друг другу, когда, в принципе, мы можем что-то сыграть и без репетиций, — его намерения настолько очевидны и близки нам, что мы это делаем с огромным удовольствием». Этот концерт Уральский оркестр и пианист однажды уже играли. Тем не менее петербургское исполнение показалось несколько скованным. Но в «Манфреде» оркестр продемонстрировал свои лучшие возможности: глубина трактовки сочеталась с блестящим исполнением.
В программу сольного концерта Бориса Березовского были внесены изменения: вместо «Гольдберг-вариаций» Баха, которые гораздо естественнее сочетались бы с музыкой Хиндемита, музыкант (вероятно, из-за отсутствия альтиста Михаила Кугеля) играл Первую сонату Рахманинова. В результате концерт распался на две независимые друг от друга части, хотя каждая из них по отдельности, может быть, стоила целого выступления.
Не показался большим музыкальным событием только концерт Юрия Башмета. Сильный сам по себе оркестр «Новая Россия» играл Пятую симфонию Бетховена, судя по всему, без особой интерпретации и нового дыхания. Технически безупречное исполнение самого известного бетховенского опуса напоминало движение в автобусе по хорошо известному, заезженному маршруту: здесь поворот, там должно тряхнуть, а через минуту остановка. Судьба «стучалась в дверь» так скучно и затверженно, что стоило просто послушать запись симфонии с диска — безо всякой потери качества. А берлиозовскому «Гарольду в Италии» лучше было бы внимать с закрытыми глазами. Совмещая две роли (дирижера и альтиста), маэстро был вынужден то и дело менять их, поворачиваясь от партитуры к альтовым нотам, хотя прекрасно подготовленный оркестр очевидно справился бы и без этой суетливости.
Десятый фестиваль состоялся, вопреки кризису. Нашлись и партнеры, и спонсоры, помогла некоммерческая организация «Американские друзья оркестра Санкт-Петербургской филармонии». А накануне юбилейной «Площади искусств» дарители преподнесли филармонии новый «Steinway», на котором был сыгран первый же концерт. Такой подарок на елку не повесишь, и под ней он тоже не поместится. На новогодней елке в филармоническом фойе висели только нотные фигурки: музыка — и ничего, кроме музыки.
Василий Когаловский
