Концерт на Новой сцене к 50-летию первых московских гастролей Ла Скала
Бывают даты, известные лишь узкому кругу историков музыкального театра. Но если о них напоминают — резонансом отзываются в памяти у многих участников событий или их потомков, помнящих восторженные рассказы очевидцев. Безусловно, таковой вехой стали первые в истории обменные гастроли миланского театра Ла Скала и ГАБТ СССР в 1964-м году, открывшие новый этап во взаимоотношениях двух лидировавших тогда в разных частях разделённой железным занавесом Европы оперных домов.
Странно, что гала-концерт, заявленный как посвящение этому 50-летию российско-итальянских «взаимоотношений» в планах Большого театра на грядущий сезон, утратил при подготовке свой исторический заголовок. На программке значилось: «Концерт академии театра Ла Скала, академии бельканто Миреллы Френи и Молодёжной оперной программы Большого театра с участием Марии Гулегиной, Андреа Каре, Габриэле Вивиани».
И уж если сразу пенять на все информационные казусы: кто из зарубежных молодых певцов конкретно откуда приехал — из Милана или из Модены, где преподаёт Мирелла Френи, — указано тоже не было. А, собственно, Молодёжная оперная программа Большого была представлена только двумя действующими участниками и одним выпускником. Не слишком ли скромно по сравнению с гостями? Приглашение мастеров среднего поколения (Каре и Вивиани), как и присутствие на сцене связующей Ариадны из прошлой плеяды, Марии Гулегиной, опять же логичней было бы в контексте «50-летия начала дружбы с Ла Скала», а не в сравнении нынешних школ и «молодёжек». Но всё это — организационные, скорее даже досадные оформительские мелочи составителей программок.
В целом получился запоминающийся, красивый вечер,
предварявшийся приёмом в Посольстве Италии и анонсом по телеканалу «Культура». К сожалению, так ожидаемый приезд Миреллы Френи не состоялся. Несравненной сопрано и милейшей синьоре в феврале 2015-го должно исполниться 80 лет. Возраст диктует своё, и, как было зачитано нам в её письме, «только настойчивый совет моего доктора не ездить сейчас по состоянию здоровья остановил моё желание вновь увидеть Москву и всех друзей». Понадеемся, что встреча всё же состоится следующей весной!
Оркестр Большого театра в концерте 9 ноября играл под руководством нового главного дирижёра и музыкального руководителя — Тугана Сохиева. Об этом хочется сразу. Сборная программа из популярных оперных арий и дуэтов — не самый лучший материал для показа мастерства дирижёра-симфониста, скорее, дежурное блюдо, к которому многие титулованные маэстро относятся снисходительно.
В этот раз оркестр и дирижёр полностью гармонировали друг с другом и всеми солистами
— как своими, так и приглашёнными, и начинающими, и мастерами. Какие-то неточности, мелочи надо было выискивать, что называется, по нотам с лупой. Особо порадовало, как несколько раз то молодые от волнения слегка сдвигали темп, то взрослые артисты вдруг позволяли себе «свинговать» — и всегда маэстро Сохиев ловил этот момент, гибко шёл за певцами, словно так и задумано. Баланс оркестра и голосов тоже был равномерным, хотя «децибелы» участников заметно различались.
Первая вступительная увертюра к «Свадьбе Фигаро» Моцарта моментально взяла в плен упругой пружиной синхронных пассажей, каким-то внутренним порывом и ощущением радости жизни. Даже жаль было самих себя, что одновременно на экране шли кадры хроники 1964 года — мелькали знакомые лица великих советских и итальянских артистов, тогда совсем молодых, счастливых. Хотелось или просто смотреть благоговейно, или слушать Моцарта, звучавшего в этот раз по-пушкински, как откупоренная бутылка шампанского. Всё вместе — слишком сильное удовольствие.
Другим звуком, очень по-русски, и явно из 21 века прочитанным, показался оркестровый номер, открывший второе отделение: «Сеча при Керженце» — симфонический антракт к третьему действию «Китежа» Римского-Корсакова. Здесь статичная проекция картины битвы русских и вражеских полчищ на заднике была вполне уместна. Вообще, меняющиеся по номерам жанровые слайды, проекции живописных полотен, соответствующие содержанию произведений, хорошо разнообразили концертную академичность. Порой, как в дуэте из «Тоски», Мадонна на заднике становилась участницей драматургии.
Первое отделение в большей степени можно назвать молодёжным.
Все шесть человек, приехавших в Москву именно как «выпускники школ Ла Скала и Френи» были представлены. Открыла концерт сопрано Айше Шенер. От её выступления осталось странное впечатление. Голос свежий и звучный, но очень неровный, с проблемами интонации, хотя и с бойкой колоратурой. И, конечно, зря она взялась за безумно трудную арию Фьордилиджи из «Cosi fan tutte» Моцарта, со скачками на полторы октавы по всему диапазону. Для юной турецкой певицы эта вещь не по силам во всех смыслах, учитывая, что девушка не просто стройна, а почти анорексична в чёрном платье на сцене.
Следом вышел баритон Фелипе Оливейра с арией дона Бартоло из «Севильского цирюльника» Россини. Сам тембр показался несколько «деревянным», но певец очень музыкален и владеет характерностью, увиделся персонаж, особенно в финальной скороговорке — аккуратной и лёгкой.
Кьяра Изоттон, крепкое сопрано, удостоилась двух номеров. Всего много у этой девушки — голоса, роста, объёма груди и бёдер. Но пока не хватает пластичности во всём, начиная от походки, заканчивая звуковедением. Каватина Леоноры из «Трубадура» Верди при общем богатстве тембра пестрила неуклюжей сменой регистров, а быстрая часть была нарочито замедлена, живее певица вряд ли бы справилась с фиоритурами. Больше подошла к вокальным данным Кьяры Изоттон финальная ария Манон из «Манон Леско» Пуччини. Этот номер тоже ещё впевать и доделывать, но услышалось попадание в безысходное настроение страдания и гибели героини.
Какие только экзотические национальные сочетания не предлагает современный оперный мир! Грузинско-корейский дуэт Джильды и Герцога из «Риголетто» мы услышали в исполнении Софии Мчедлишвили и Сеун Муна. Эти певцы показались вокально и актёрски достаточно зрелыми. София из тех флейтовых колоратур, чей тембр звонок и резок, и, что называется, на любителя. Но владение голосом, как инструментом, у неё просто замечательное, и очень точные верха. После дуэта певица осталась на сцене, исполнив арию Джильды «Caro nome» на отлично!
Про её партнёра-тенора хочется говорить хорошее. Плотный лирико-спинтовый тембр, с уверенным верхом, грамотно выученный, музыкальный. Во втором отделении Сеун Мун блеснул в арии Рудольфа из «Богемы» верхним «до», сорвав долгие аплодисменты. Одно «но», субъективное и чисто женское.
Смотреть на такого Герцога или Рудольфа эстетически тяжело, всё время хотелось закрыть глаза.
И среди азиатской расы бывают разные типажи. Сеун Мун вряд ли и на родине прошёл бы кастинг на роль положительного героя в кино или драме.
Для контраста в середине первого отделения появился достаточно известный, ангажированный баритон Габриэле Вивиани. Ария Ренато из «Бала-маскарада» Верди прозвучала брутально, с подчёркнуто мрачными интонациями. Большой, красивый голос, отменный вокал. Пожалуй, слишком много чёрной краски, оттого в «O dolcezze perdute! O memorie..» не поверилось в нежность и сладость воспоминаний Ренато. Исполненный Вивиани во втором действии монолог Жерара из «Андре Шенье» Джордано более убедил эмоционально — здесь были и сарказм, и боль, и страсть.
Ещё один молодой тенор — итальянец Маттео Липпи, за несколько дней до того спевший Рудольфа в «Богеме» на Новой сцене, исполнил Арию Пинкертона из «Мадам Баттерфляй» Пуччини. Громкий и звонкий голос, все ноты спеты качественно, но осталось общее впечатление простоватости и от пения, и от облика и манеры поведения певца.
Единственный полноценно представленный участник Молодёжной программы Большого театра Богдан Волков заставил гордиться нашими.
Потому что услышать «Куда, куда» в тысячный раз как впервые, с новыми нюансами и своей, боюсь сказать, интерпретацией образа Ленского от совсем молодого певца, у которого «скажи, придёшь ли, дева красоты?» вызвучено на трёх пиано, что и у более зрелых теноров редкость, это подарок!
Заканчивал первое отделение дуэт Иоланты и Водемона в исполнении приглашённой солистки Большого театра Ирины Чуриловой и штатного солиста Олега Долгова. И, к сожалению, показался слишком долгим и скучноватым. От уже опытных певцов хотелось и в концертном варианте намёка на взаимоотношения героев, а услышала только добротно озвученную музыку Петра Ильича. К слову — очень тесситурно написанную. У Ирины Чуриловой тёплый и сочный тембр, пожалуй, даже крупноватый для юной Иоланты. Олег Долгов, напротив, слишком серьёзен и дидактичен, словно педагог с ученицей, а не влюбившийся в порыве юноша. Но это, как понимаете, из области: «всё хорошо, но вот ещё бы хотелось сверх того!»
Во втором отделении в моей рабочей программке чаще возле номера появлялся просто восклицательный знак, без замечаний.
Началось это со сцены Любаши из «Царской невесты» Римского-Корсакова: «Нет, быть не может!». Агунда Кулаева, единственное меццо-сопрано концерта, теперь штатная солистка Большого театра, с чем даже не знаю кого поздравлять больше — её или зрителей. Такой комплекс данных на сцене всегда чарует: красота и густота тембра, владение своим роскошным инструментом, темперамент, внешние данные — глаз не оторвать. И робкая мечта — вот если бы родной Агунде по крови Туган Сохиев продирижировал обновлённую «Царскую невесту» на Исторической сцене!
Дуэт Рудольфа и Марселя из «Богемы» Пуччини в исполнении второго упомянутого участника Молодёжки Арсения Яковлева и только что ставшего солистом Большого Андрея Жилиховского оставил ощущение — здорово, но так обидно мало! Всего три минуты слияния редких по красоте тембров обаятельных фактурных парней, по которым, вообще-то, «плачет» и ждёт сцена клятвы из «Дона Карлоса» Верди.
Вышедший вслед за ними как раз лучший Дон Карлос из прошлогодней премьеры — Андреа Каре, на сей раз исполнил шлягер, «E lucevan le stelle» Пуччини. Это было совершенно «зачётное» выступление, но не более того. Тенор козырно показывал себя, кантилену и верхнее «ля», на Каварадосси перед расстрелом не было и намёка, увы. Удачней в плане эмоций показался Плач Федерико из «Арлезианки». Возможно, тут дело в малой сценической популярности оперы Чилеа.
И, конечно, настоящей Дивой явилась нам сама Флория Тоска — Мария Гулегина.
Вопреки либретто, после прощальной арии Каварадосси зазвучал дуэт из первого акта, полный любови, ревности и шуток. Вот когда начался Театр, вернее, настоящая веристская драма, где Примадонна с фигурой античной статуи и ликом византийской императрицы играла как кошка с мышкой с не столь харизматичным партнёром, как Андреа Каре, вовлекая его в магию, раззадоривая и поднимая до своего актёрского уровня.
Разбирать собственно вокал Гулегиной в тот вечер так же нелепо, как пытаться описывать отдельные складочки на платье Моны Лизы. Это было в высшей степени достойно, и никогда не догадаться — где parlando было сделано певицей ради смысла текста, а где — чтобы дать передохнуть голосу перед трудной высокой нотой. Вслед за дуэтом зазвучала знаменитая ария «Vissi d’arte» — это была уже не жалующаяся на судьбу Актриса, а скорбящая за все грехи мира Мария Оранта. (Ещё и цвет платья Гулегиной совпал с мозаикой из Софии Киевской.)
После короткого перерыва на монолог Жерара Мария Гулегина вышла Лизой из «Пиковой дамы» к зимней Канавке, зябко кутаясь в тот же тяжёлый сине-фиолетовый шёлковый палантин. «Уж полночь близится» она спела с пронзительной болью и неожиданно неброской выразительностью.
И заканчивал весь вечер взрывной дуэт самоотречения и ненависти Леоноры и Графа ди Луны из «Трубадура» Верди.
Вот здесь сошлись два темперамента — Габриэле Вивиани и Марии Гулегиной. Они словно заводили друг друга, состязаясь в острых синкопах финального мажора. От верхов Леоноры почти зашкаливало акустический объём Новой сцены. Овациям и вызовам, казалось, не будет конца, особенно, когда на сцену вышли и все остальные участники концерта.
Публика явно ждала финального сюрприза, дежурного бриндизи из «Травиаты» или чего-то подобного. Но на этот раз обошлось без банальностей.
После таких концертов с грустью думаешь — а сколько прекрасных артистов остались за бортом?
Почему ни одного баса, например, не разнообразило звучания? Правда, организовать качественный гала-концерт трудно, но много легче, чем премьеру. Поживём — увидим или, как говорят партнёры этого вечера, итальянцы: vediamo speriamo, то есть — увидим понадеемся!
