Four Pieces for Piano, Op. 32
Одновременно со «Сказками старой бабушки» Прокофьев сочинил Четыре пьесы, ор. 32 — «Танец», «Менуэт», «Гавот» и «Вальс». Пьесы эти связаны с двумя линиями творчества композитора — линией оперы «Любовь к трем апельсинам» и линией «Классической симфонии», «Танец» и, в меньшей степени, «Вальс» относятся к первой; «Гавот» и «Менуэт» — ко второй.
Первая пьеса — «Танец» — написана остро, экстравагантно, несколько манерно. Она носит пародирующий характер; марионеточная чеканность, стаккатные звучания, игрушечно нервозные акценты и ритмы не лишены кукольности. Фактура изобилует репетициями и тиратами, что усиливает скерцозно-гротесковые черты.
«Менуэт» — мягкая и тонкая стилизация в манере «галантного классицизма». Типичная характерность кадансов с несколько ироническим оттенком «аккуратности», синтез старомодности с пикантными новшествами, кокетливое обыгрывание метричности — все эти черты своеобразия прокофьевского языка выразились достаточно определенно в «Менуэте» и еще более — в последующем «Гавоте», третьем гавоте композитора, питающего явное пристрастие к этому жанру.
Черты добродушного юмора — в меру сдержанного, в меру шутливого, но всегда по-прокофьевски улыбчивого — проявляются в гавотах Прокофьева как-то особенно легко и непосредственно. Элементы именно старинного народно-хороводного танца (как известно, впоследствии приобретшего грациозную жеманность) сказываются и в этой пьесе. Примитивный волыночный аккомпанемент, «обязательные» две четверти затакта, натуральный минор в среднем разделе — все это выдержанные элементы народно-танцевальной архаики.
Однако изысканная изящность мелодического рисунка, общая утонченность колорита напоминают и о манерности эпохи картин Ватто и клавесинных гавотов Рамо (стиля рококо) или оперных гавотов Люлли (стиля классицизма).
Сам Прокофьев исполнял с исключительной грациозностью эту весьма любимую им пьесу (один из его частых бисов). В первом же переходе из затакта в первый такт он выявлял смелое rubato, к удивлению всех хулителей его исполнительского искусства, желавших слышать в его игре только метрическую чудо-автоматичность. А с каким pianissimo, пленительным изяществом исполнялись многие интонационные «изгибы» гавота!
Пожалуй, наименее типичен для композитора «Вальс» — последняя пьеса из ор. 32: собственно прокофьевский почерк здесь лишь изредка проскальзывает.
В. Дельсон
