Малер. Симфония No. 5

Symphony No. 5 (cis-moll)

Композитор
Год создания
1902
Дата премьеры
18.10.1904
Жанр
Страна
Австрия
Густав Малер / Gustav Mahler

Состав оркестра: 4 флейты, 2 флейты-пикколо, 3 гобоя, английский рожок, 3 кларнета, бас-кларнет, 3 фагота, контрафагот, 6 валторн, 4 трубы, 3 тромбона, туба, 4 литавры, тарелки, большой барабан, большой барабан с тарелками, треугольник, колокольчики, тамтам, деревянная трещотка, арфа, струнные.

История создания

Написанная в течение 1901—1902 годов Пятая симфония — это своего рода переходный этап в творчестве Густава Малера. Она находится на рубеже двух периодов. Композитор, который не может больше идти старыми путями, нащупывает в ней новые.

После того как он убедился, что его замыслы, какие бы разъяснения он ни предлагал, остаются непонятыми, теперь он, впервые в своей твор­ческой практике, отказывается от каких бы то ни было письменных разъяснений или внешних программных элементов. Это отнюдь не оз­начает действительного отказа от ранее выработавшихся принципов со­здания симфонических циклов, от того значения «построения мира», которое придавал им Малер. Более того — существует прямое указание на наличие в Пятой авторской программы.

Арнольд Шёнберг в одном из писем Малеру, говоря о своем впечатлении от музыки Пятой симфонии, пишет, в частности: «Я видел Вашу душу обнаженной, совершенно об­наженной. Она простиралась передо мной, как дикий таинственный лан­дшафт с его пугающими безднами и теснинами, с прелестными радост­ными лужайками и тихими идиллическими уголками. Я воспринял ее как стихийную бурю с ее ужасами и бедами и с ее просветляющей, увлекательной радугой. И что мне до того, что Ваша «программа», которую мне сообщили позже, кажется, мало соответствовала моим ощущени­ям? ... Разве должен я правильно понимать, если я пережил, прочувство­вал? Я чувствовал борьбу за иллюзии, я видел, как противоборствуют друг другу добрые и злые силы, я видел, как человек в мучительном волнении бьется, чтобы достичь внутренней гармонии, я ощутил человека, драму, истину...»

Итак, существовала авторская программа, которую композитор рас­сказал близким ему музыкантам, но остерегся доверить бумаге. Значит, в этом отношении Пятая не отличается от прежних симфонических опу­сов, и нельзя согласиться с точкой зрения Бруно Вальтера, который пи­сал о Пятой: «Окончена битва за мировоззрение средствами музыки, отныне он хочет писать музыку лишь как музыкант».

В Пятой симфонии бросается в глаза сходство с «Тризной» Второй симфонии. Создается и параллель горько-ироническому гротеску траур­ного марша Первой. Возникают и отчетливые мотивные переклички с Первой симфонией. Трудно предположить, что это всего лишь случай­ные ассоциации. Скорее напрашивается вывод, что Пятая создавалась как иное решение вопроса, поставленного во Второй (Для чего ты жил, для чего страдал — о герое Первой!) — как будто художник решает пе­ресмотреть заново пройденный когда-то путь...

Однако есть в этой симфонии и новые черты. Здесь композитор воз­вращается к традиционному классицистскому рондо-финалу (ранее им не используемому) с его непрерывным движением, здоровым весельем, господством народно-песенных интонаций. Зарождаются здесь и новые для Малера принципы музыкального развития — появляется имитаци­онная полифония, частично замещающая всецело царящую ранее полифонию контрастных или взаимозаменяющих мелодических линий. И это говорит о том, что симфония стоит на распутье. Далее, за ней, начнется новый этап творчества.

Быть может, эта двойственность пути, по которому пошел компози­тор, сыграла роль и в биографии симфонии: Малер не был ею полно­стью удовлетворен. На протяжении многих лет возвращался он к работе над ней, вносил значительные изменения, а в 1911 году, на пороге смерти, полностью переоркестровал. Первое исполнение Пятой сим­фонии состоялось 18 октября 1904 года в Кельне под управлением ав­тора.

Музыка

Первая часть, написанная в сонатной форме с контрастным эпизодом вместо разработки, начинается патетическими возгласами труб, призы­вающими к вниманию. Сейчас начнется действие — двинется погребаль­ное шествие. Взволнованную речь труб подхватывает оркестр. Словно вспышка мучительной сердечной боли в этом внезапном фортиссимо. И вот уже зародился ритм траурного марша... Постепенно все стихает. Сдержанная мелодия звучит на фоне скупого, прозрачного аккомпане­мента. Она спокойна. Но это — спокойствие безграничной скорби, кото­ рое не может продолжаться долго. Действительно, течение музыки пре­рывается новым взрывом отчаяния. И вновь ему на смену приходит размеренная мелодия марша. Она льется нескончаемым потоком, повто­ряется, видоизменяется, становится более ласковой, светлой, простодуш­ной. Так в самом большом горе иногда бывают минуты просветления, и на мгновение среди слез, как луч солнца, проглядывает улыбка. И как в жизни после таких мгновений особенно остро ощущается боль утра­ты, так и в музыке новый раздел части, начинающийся с хроматизированного речитатива труб на фоне бурных пассажей струнных, передает это чувство обостренности страдания.

Вторая часть (также сонатная форма) — непосредственное продол­жение и в то же время резкий контраст первой. Продолжение — ибо сохраняется то же настроение: глубокая скорбь, отчаяние, патетика; контраст, так как в первой части преобладало внешнее действие: картина траурного шествия, лишь время от времени прерываемая взрывами отчаяния. Здесь же — осмысление происшедшего. Судорожные басо­вые мотивы, прерываемые короткими сухими аккордами, сменяются ис­ступленными возгласами деревянных духовых, драматическими пасса­жами струнных (главная партия). Так подготавливается вступление взволнованной порывистой мелодии (побочной), своей мятежной роман­тикой напоминающей шумановские темы. Наплывом, как воспоминание, возникают интонации траурного марша и вновь уходят.

Третья часть образует собой второй крупный раздел симфонии. Это гигантское скерцо, поражающее богатством образов, настроений, раз­нообразием тематизма. Как и предшествующие две части, скерцо на­чинается вступительными тактами, на этот раз очень решительной ко­роткой попевкои, «задающей тон» разворачивающейся вслед за тем музыке. И сразу же появляются приплясывающие темы лендлера-(не­которые исследователи считают, что это вальс), словно нанизанные одна на другую: лукавые и простодушные, грациозные и грубоватые, гро­тесковые и лирические. Новый раздел скерцо прозрачен, будто написан акварелью. На смену многим коротким темам приходит одна про­тяженная мелодия, вернее — переплетающиеся мелодии, сначала скрипок и гобоя, далее переходящие к другим инструментам. Переда­ча еще незаконченного мелодического построения от одних инструмен­тов другим — типичный метод малеровской оркестровки. Как это час­то бывает в малеровских скерцо, танец продолжается в более индивидуализированном плане мягкой, задушевной лирики. Новый контраст — появление спокойной песенной темы, напоминающей соло почтового рожка в третьей части Третьей симфонии. Вновь и вновь, как в калейдоскопе, одна мелодия сменяет другую, одно настроение следует за другим. Мотив вступительных тактов завершает эту гран­диозную картину.

Третий, последний раздел симфонии, начинается с четвертой части — адажиетто. В нем заняты только струнные инструменты — смычковые и арфа, что придает музыке особую лирическую насыщенность. Эта свое­образная миниатюрная оркестровая песня без слов с томительно пре­красной бесконечной мелодией — уникальный образец малеровской ин­струментальной лирики. Он ясно свидетельствует, что композитор отнюдь не отказался от песенности как принципа, а только от Слова, от конкретизации содержания в его текстовом выражении, от краски чело­веческого голоса. Именно это адажиетто подчеркивает сходство Пятой симфонии со Второй. Ведь по существу звучит песня, хотя и не для го­лоса, а для скрипок с оркестром. Роль скрипок аналогична роли голоса во Второй и Третьей симфониях, а положение адажиетто внутри симфо­нического цикла аналогично месту песни «Urlicht» во Второй симфонии — это часть, расположенная между скерцо и финалом, лирическая кульминация симфонического цикла, момент высшей сосредоточенно­сти, обобщения перед последней, завершающей частью.

Первая тема рондо-финала, вернее — многочисленные короткие мо­тивы, рисующие первый образ финала, — вступают без перерыва, не­посредственно вслед за последним аккордом адажиетто. Создается па­сторальная картинка. Музыка полна здоровья, веселья, солнечного света. Начало финала напоминает темы некоторых симфоний Гайдна, Пасторальную Бетховена. Но это лишь заставка. Вслед за тем незамысловатую тему в духе народной песни запевают валторны. «Волыночный» аккомпанемент — вытянутые тоны у фаготов и виолончелей, звучание пустых квинт — еще более усиливает впечатление народно­сти образа.

Остальные темы не изменяют характера музыки, но придают ей но­вые краски, новые оттенки: жизнерадостная, энергичная, словно бур­лящая тема фуги — первого эпизода рондо; нежная и грациозная тема второго эпизода, родившаяся из мелодии адажиетто, но гораздо более светлая, спокойная и безмятежная; сходный с ней по мелодическому рисунку, но очень отличающийся по характеру мужественный фанфар­ный мотив. Прихотливо сменяясь в безостановочном кружении рондо, в его жизнерадостном хороводе, все эти темы в своем развитии приво­дят к ликующему апофеозу, знаменующему собой преодоление стра­даний, победу жизни над смертью.

Л. Михеева

реклама

Публикации

рекомендуем

смотрите также

Реклама