Если на сайте Мариинского театра вы зайдёте на страницу оперного репертуара, то обнаружите, что в списке постановок, числящихся сегодня в прокате, «Самсона и Далилы» Сен-Санса нет. Однако для труппы Мариинского театра это название не новое, и, конечно же, связано оно, прежде всего, с двумя именами — маэстро Валерием Гергиевым и меццо-сопрано Ольгой Бородиной в партии Далилы. Если не считать концертного исполнения 2002 года, когда эта опера в Мариинском театре прозвучала в XXI веке впервые, первым и последним театрально-постановочным обращением к ней в этих стенах в наше время стала премьера, которая состоялась 2 декабря 2003 года. Но ещё летом того же года Ольга Бородина, Валерий Гергиев и Оркестр Мариинского театра, к которым примкнули Хор Венской государственной оперы, Пласидо Доминго (Самсон) и Сергей Лейферкус (Верховный жрец Дагона), разочек смогли «размяться» на этом названии и во время концертного исполнения в рамках знаменитого Зальцбургского фестиваля.
Мариинская премьера 2003 года была довольно странной в том смысле, что после первого спектакля, второй, согласно репертуарным планам, состоялся лишь через месяц — в начале января 2004 года. На премьере я не был, но второй спектакль, который прошёл уже и без Бородиной, и без Георгиева, по случаю посетил (Далилой тогда была Марианна Тарасова, а дирижёром — Леонид Корчмар). И когда возможность услышать эту оперу с Симфоническим оркестром и Хором Мариинского театра, Ольгой Бородиной и Валерием Гергиевым по линии Пасхального фестиваля этого года представилась 2 мая в Большом зале Московской консерватории, такой уникальной возможностью я воспользовался, не раздумывая, хотя определённые опасения у меня всё же были. Ольгу Бородину полностью в этой партии я никогда не слышал. Заочно могу судить лишь по DVD-записи 1998 года нью-йоркской постановки «Метрополитен-опера», где партнёрами певицы были всё те же Доминго и Лейферкус, а дирижёром – маэстро Джеймс Ливайн. Заочные впечатления от исполнительницы партии Далилы 17-летней давности до сих пор настолько оптимистичны, что именно это перед нынешним концертным исполнением и вызывало опасения.
К тому же в январе 2000 года со всеми тремя ариями Далилы московскую публику Ольга Бородина также познакомила на концерте в Большом зале консерватории, и мои живые слушательские воспоминания до сих пор свежи и прекрасны! Хотя в этой музыкально благодатной партии певице всегда были больше свойственны холодный расчёт и самодостаточный рационализм, нежели чувственная экстатичность и обволакивающая эротичность, те давние стилистически безупречные и музыкально весомые интерпретации всех трёх арий Далилы забыть невозможно! Сегодня, когда голос исполнительницы уже заметно утратил полновесную насыщенность и тембральную красочность середины, певица всё больше прибегает к piano и нарочито заглубляемым низам, в силу чего важные для французской оперной музыки ровность и пластичная мягкость вокальной линии уже далеко не те, что были в её голосе в конце 90-х — начале 2000-х годов.
Объективно возникая из-за недостаточного веса середины, контраст между звучанием голоса певицы на forte и piano неизбежно снижает саму кантиленность вокального посыла. Это становится ясно уже в первой арии Далилы, которая, вообще говоря, должна быть не менее обольстительна, чем знаменитая третья ария главной героини – часть большого дуэта Самсона и Далилы в финале второго акта. Конечно, певица задействует в них весь свой богатый арсенал мастерства и уровень своей вокальной культуры выявляет, в первом приближении, всё ещё высокий. Но возрастные изменения голоса, уступающего теперь в былой пластичности и подвижности, явно дают о себе знать: от этого никуда не деться. Сегодня певица наиболее убедительна во второй, драматически акцентированной арии в начале второго акта, когда наедине с собой Далила в этой далеко не любовной, а «политической» коллизии даёт выход непримиримой ненависти по отношению к Самсону.
Менее всего впечатляют пассажи певицы в быстрых темпах как в дуэте с Верховным жрецом во втором акте, так и в финальной картине третьего акта. Но даже при всём сказанном, Далила в этом исполнении однозначно была! Внимать же партии Самсона оказалось явно невыносимой антимузыкальной мукой: главного героя в опере просто не было! Неполётное, но пронзительно резкое, бестемброво глухое и чрезмерно сдавленное звучание тенора из Литвы Кристиана Бенедикта в плане проявления истинно филигранной мелодичности и изысканно тонкого «лирического драматизма» потерпело фиаско. На этом неутешительном фоне в партии Верховного жреца баритон Роман Бурденко, несмотря на присущую ему «точечно-силовую» манеру вокальной эмиссии, показал себя очень неплохо, хотя для тонкого французского мелоса его голос и звучал слишком жёстко.
Для Валерия Гергиева несомненным раздольем во французском репертуаре всегда был Берлиоз, но изящно-хрупкая ткань музыки Сен-Санса — явно не на волне маэстро, от души любящего частенько «погреметь» оркестром. Номинально его трактовка воспринималась лишь здравостью рассудка, но не пылом безрассудной души. Местами и хоры, и ансамбли в отношении стиля музыки звучали вполне точно и выдержанно, а местами — напористо тяжеловесно, как и «Вакханалия», известная оркестровая пьеса третьего акта. В этот вечер темпераментной «вакханалии в музыке» просто слегка не хватило истинного волшебства…
Фото: easterfestival.ru
