Пазл Россини изящно сложился в Большом театре
Последняя итальянская опера Россини «Путешествие в Реймс» (dramma giocoso «Il Viaggio a Reims») написана им уже в Париже и для Парижа – для Итальянского театра, пост директора которого маэстро из Пезаро занял незадолго до этого, но пробыл на нем совсем недолго. Заказ на оперу Россини получил от французского королевского двора по случаю коронации Карла X в Реймсе. Ее полное название – «Путешествие в Реймс, или Гостиница “Золотая лилия”». И лилия здесь – символическая отсылка к королевской геральдической лилии Бурбонов, а Карл X – последний представитель старшей ветви Бурбонов, недолгому правлению которого положило конец его отречение после Июльской революции 1830 года.
Шумный успех премьеры, состоявшейся в Париже 19 июня 1825 года, а также первой французской оперы Россини «Осада Коринфа» (1826, Paris Opéra, Salle Le Peletier), ставшей ревизией его итальянского «Магомета Второго» (1820), принес маэстро должность королевского композитора и генерального инспектора в области вокального искусства, поднявшую его общественный и материальный статус на недосягаемую высоту. И это закономерно, ведь такого блистательного увековечивания в музыке, которым стала опера «Путешествие в Реймс», не было доселе ни у одного французского монарха.
Собственно, благодаря опере Россини, сегодня мы проявляем интерес к фигуре короля Франции Карла X в той мере, в которой вряд ли бы стали его проявлять, если бы не этот восхитительный музыкальный «официоз» Россини, положенный на созданное в спешке либретто Луиджи Балокки. Оно основано на утонченном феминистском романе Мадам де Сталь «Коринна, или Италия» (1807), но взяло из него лишь колоритную галерею героев разных национальностей и линию любовных отношений римской поэтессы Коринны и английского лорда Нельвиля (в опере Лорда Сиднея, тайно влюбленного в Коринну).
Многоплановый роман, изучающий нравы европейских обществ, свернут в одно, но довольно большое действие оперы, переносящее нас из Италии во Францию, а именно – в Пломбьер, в роскошный курортный отель на водах под названием «Золотая лилия», где собралась элитная публика их разных стран Европы. Их характеры оживают в комически-бытовых и любовных ситуациях, возникающих в ожидании экипажей для поездки в Реймс. По хронометражу это полноформатный спектакль, и в современных постановках он, как правило, делится антрактом на две части. Обычно, хотя могут быть и варианты, антракт (как и на этот раз) – после № 7, после знаменитой большой пьесы для 14 голосов (Gran pezzo concertato a 14 voci), являющейся кульминацией всего слабосюжетного действа.
В ней выясняется, что до Реймса на коронацию Карла X, запланированную на конец мая 1825 года, не доехать по причине отсутствия лошадей. Тогда владелица отеля Мадам Кортезе приглашает всю компанию постояльцев в свой дом в Париже, ведь грандиозные празднества по случаю коронации после возвращения туда короля намечены именно в столице. Но принимается решение на деньги, собранные для поездки в Реймс, устроить праздник прямо здесь и сейчас. Именно этому и посвящен грандиозный финал оперы (№ 9). «Сюжет», если таковым его можно назвать, перегружен действующими лицами (именных персонажей – 18, из них главных – 11). Он статичен, лишен драматургического развития, и в нем даже комический пласт выглядит надуманно и бледно, а значительную долю занимают славословия в адрес нового монарха. Но для Россини это не помеха, и он создает один из признанных восхитительных шлягеров – шедевр, что называется, на века!
Можно сказать, не побоявшись упреков в крайности, что перед нами – «опера ни о чем». Но ее роскошная музыка создана ради самóй музыки, ради того, чтобы, закрыв глаза на неуклюжесть либретто, обратиться в слух и просто внимать дивной партитуре, огромное место в которой отведено виртуозному вокальному музицированию (не только сольному, но и ансамблевому). И хотя в армии певцов-солистов из двух подготовленных составов-взводов не все воины отличились доблестью (об этом – позже), общий вокальный позитив очевиден. Новая работа Большого театра – более оптимистична и светла, чем «Севильский цирюльник», премьера которого 3 ноября на Новой сцене вызвала шок, прежде всего, вокальной рутиной в партиях Розины и Альмавивы.
А оркестр, успевший на этом «Цирюльнике» после долгого перерыва весьма отчетливо «вспомнить» стиль инструментально-симфонического письма Россини с великолепным итальянским маэстро Пьером Джорджо Моранди, в нынешнем «Путешествии в Реймс» предстает особенно стройным. Впрочем, и его дирижер-постановщик Туган Сохиев также в свое время сумел довольно убедительно поэкспериментировать с этой партитурой еще в 2005 году, встав за дирижерский пульт первой постановки этой оперы в России на сцене Мариинского театра, исполненной силами Академии его молодых певцов. С момента той премьеры прошло уже почти четырнадцать лет, но воспоминания о ней – и постановочные, и музыкальные, и вокальные – также, в целом, оптимистичные и светлые.
«Камерное», «легкомузыкальное», но вовсе не опереточное, а утонченно-изысканное по своей музыкальной сути академическое действо под названием «Путешествие в Реймс» на сей раз обжило Историческую сцену Большого, и отчасти на ней «утонуло»: сдвинутые кулисы и опущенный верх обозначили «микроскопичность» сценографии по отношению к габаритам огромной сцены совершенно очевидно. А вот в пространство Новой сцены она вписалась бы просто идеально, да и музыкальное наполнение получила бы куда более рельефное! Но имеем то, что имеем, и на сей раз это арендная, а не собственная постановка (совместно с Нидерландской национальной оперой, Королевской Датской оперой и Оперой Австралии). Постановка эта – довольно старая, так что повидать виды успела. Ее премьера в Амстердаме состоялась в январе 2015 года, и вот теперь доехала до Москвы!
Впервые в наше время партитура «Путешествия в Реймс», забытая более чем на полтора столетия, но восстановленная в критической редакции после длительных научно-музыковедческих изысканий, став подлинной мировой сенсацией, прозвучала на фестивале в Пезаро в 1984 году под управлением Клаудио Аббадо. После возобновлений 1992-го (с ним же) и 1999 годов (с Даниэле Гатти) это название в основной фестивальной программе по сей день больше уже не возникало. Однако с 2001 года на этой партитуре в статусе «выпускного спектакля» Accademia Rossiniana пробовать Россини «на зуб» предоставлено молодым певцам и дирижерам, прошедшим через горнило академии (обычно спектакль дается дважды с одним дирижером, но с разными составами исполнителей).
Рецензент, имея возможность многие годы быть свидетелем молодежных проб (с 2001-го по 2018-й лишь с единичными пропусками), должен признаться, что эту практически студийную, весьма непритязательную, но всё же любопытную semi-stage постановку уже на пятый-шестой раз стал воспринимать так, словно включался внутренний «автопилот». Причина этого – в том, что при безусловном наслаждении музыкой, истинно насладиться ученическими экзерсисами молодых певцов удавалось нечасто. Молодежная постановка «Путешествия Реймс» в Пезаро – к тому же «облегченный» вариант, в котором хора как штатной единицы нет: ансамблево-хоровые эпизоды этой оперы отданы на откуп ансамблю самих певцов-солистов. При наличии и незыблемой полноте всех музыкальных номеров, ряд речитативов, пласт которых для такой практически бессюжетной «оперы ни о чем» неоправданно велик, естественно, подрезан и в этой фестивальной постановке.
То же – и в спектакле Большого театра, и эта «вивисекция» вполне резонна и вопросов не вызывает (сколько бы эту оперу ни ставили в наши дни, в каждой постановке купюры речитативов, в принципе, будут свои, в зависимости характера режиссера, сговорчивости с ним дирижера и характера самóй постановки). Зато на этот раз в спектакле задействован полноценный хор, который, как и оркестр, не разочаровывает, плывя на волнах ажурной просветленности россиниевского стиля (главный хормейстер – Валерий Борисов). Кстати, сам Россини, отозвавший партитуру «Путешествия в Реймс» после четырех официальных премьерных показов в Париже и впоследствии довольно много ее музыки использовавший в своей единственной французской комической опере «Граф Ори» (1828), свой «датский», то есть написанный к дате, опус 1825 года называл не оперой, а сценической кантатой.
Это важное замечание, не затрагивая музыкально-стилистический аспект, невольно дает постановочные козыри тем режиссерам, которые зачастую идут не от сюжета и не от музыки, а от своих внутренних комплексов, искусственно пытаясь показать на сцене лишь им самим понятные внешние проявления. Таков и невероятно модный сегодня итальянский режиссер Дамиано Микьелетто. То в своих болезненных фантазиях он просто неадекватен, напрочь выплескивая оперу, что с водой ребенка, то бывает довольно «резов, но мил» и даже, как в обсуждаемом «Путешествии в Реймс», иронично легким, изобретательным…
Впрочем, милая, эстетически тонкая и довольно зрелищная изобретательность не мешает ему быть решительным и на этот раз: всё действие вместо гостиницы «Золотая лилия» локализовано в выставочной галерее с одноименным названием. В ней для обзора публики выставляются картины и иные артефакты, а также устраиваются аукционы по их продаже богатеньким коллекционерам. При этом один из таких аукционов проводит Дон Профондо прямо во время исполнения своей знаменитой арии «со списком»: он теперь не только искусствовед, постоянно появляющийся с каталогом в руках, но и лицитатор.
Воссоздать на сцене два смежных просторных зала, ослепляющих белоснежными интерьерами, режиссеру помогает сценограф Паоло Фантин. Гардероб спектакля создает художник по костюмам Карла Тети: куратора галереи, ее сотрудников и посетителей она одевает в современные костюмы либо в униформу, а героев из числа бывших «знатных» постояльцев отеля, к работе в галерее не привлеченных, а также их спутников – в исторические костюмы времен царствования Карла X. Лоск «правильного» освещения на эту постановочно-зрелищную эклектику наводит художник по свету Алессандро Карлетти. Вся названная тройка соратников режиссера – команда хорошо и давно известная, прочно устоявшаяся и кочующая с ним от одного проекта к другому.
К посетителям галереи на этот раз режиссер причисляет и скромную «ботаничку» Коринну, отделяя ее от «общества» и противопоставляя ему: перед нами – юная студентка-художница, приходящая сюда делать эскизы полотен. Но два больших лирических соло в сопровождении арфы («монолог мира и любви» и финальную импровизацию в честь Карла X) петь ей приходится всё равно: слов из песни, тем более из песни Россини, как говорится, не выкинешь! У куратора галереи Мадам Кортезе – весьма эксцентричные в плане бизнеса идеи, а Маддалена (бывшая управляющая отелем) – ее боязливая ассистентка. Кроме Дона Профондо в научных сотрудниках ходят еще два «знатных» персонажа: курортный врач Дон Пруденцио – теперь хранитель экспонатов, а Лорд Сидней – реставратор.
Остальные работники «Золотой лилии» – обслуживающий персонал (уборщики, грузчики, монтажники). Эту сферу представляет именная тройка работников (Дзефирино, Антонио и Джельсомино), а также хор – такой многочисленный и трудолюбивый, что от него порой даже рябит в глазах. Одним словом жизнь в галерее кипит: одни картины упаковываются, другие готовятся к экспозиции, кругом – суета сует. Но до антракта, еще не понятно, что делают здесь бывшие «знатные» постояльцы (пока не названные). Среди них – четверо французов: модница Графиня ди Фольвиль, ее служанка Модестина и ветреный кузен Дон Луиджино, а также любвеобильный офицер – Кавалер Бельфьоре.
Испанский адмирал Дон Альваро, польская вдова Маркиза Мелибея и русский генерал Граф Либенскоф – любовный треугольник, замешанный на ревности Графа. Завершают перечень немецкий барон-меломан Тромбонок и греческая сирота Делия, которая теперь решительно отделена от своей «покровительницы» Коринны и, «гуляя сама по себе», почему-то вдруг носит мужской костюм. Если к этому «нонету» героев добавить еще и Лорда Сиднея из «научного отдела», то получится «децимет», который после антракта вместе с артистами миманса под медитацию поэмы-импровизации Коринны участвует в «представлении» живой картины в 3D-интерьерах живописного монументального полотна Франсуа Жерара «Коронация Карла X» (1827). Словно в замедленной съемке участники живой картины занимают места в пространстве за огромной картинной рамой, складывая грандиозный объемный пазл, и такой необычайно эффектный финал спектакля тотчас же примиряет с режиссерской идеей галереи вместо гостиницы легко и естественно!
Сыграть в такую игру ради этого однозначно стоило! Добраться из Пломбьера до Реймса в реальности не удается, но виртуально на перекладных, то есть через галерею и «зазеркалье» известной коронационной картины, осуществить это оказывается вполне возможным. Но заветный пропуск в виртуальное измерение, кому попало, не выдается! Пропуск за раму картины – с предоставлением дополнительных аксессуаров исторического костюма – каждому из десяти названных персонажей под музыку опущенной балетной интермедии выдает сама Мадам Кортезе: это ее ноу-хау, ее выставочный проект, ее личный триумф, которым она имеет полное право упиваться безраздельно!
Ясно теперь, что избранная десятка персонажей – приглашенные по совместительству «господа-актеры». Одно из двух: либо мы свидетели презентации картины Франсуа Жерара «Коронация Карла X», которая предваряет ее экспозицию в галерее, либо – за тщетностью арендовать такое знаменитое парадное полотно – свидетели компромисса, который галерее для поднятия ее рейтинга всё равно важен. Составить живую объемную картину по образу и подобию плоского оригинала – такое же ведь искусство, как и складывание пазла оперного спектакля. В данном случае при сюжетной зыбкости либретто категория «что?» не так уж и важна, но зато категория «как?» реализована изумительно, и ответ на вопрос «зачем?», адресуемый этой постановке, очевиден. Затем, чтобы пазл музыки Россини собрался в мощное визуально-объемное измерение театра. И он ведь и вправду собрался!
Опус Россини привязан если и не к дате, так как его премьера состоялась вскоре после коронации, то к году уж точно, и анахронизм по отношению к году 1825-му, связанный с репродукциями реальных картин, фигурирующих в первой части этой постановки, даже забавен. «Юдифь» Джорджоне (1504), «Портрет инфанты Маргариты в синем платье» Веласкеса (1659) и «Герцогиня Альба» Гойи (1795) – это, понятно, «до». А «Танцовщица у фотографа» Дега (1875), «Автопортрет с перевязанным ухом и трубкой» Ван Гога (1889), «Портрет Доры Маар» Пикассо (1937), «One man show» Кита Харинга (1982) в виде фрагмента-детали и «Меланхолия» Фернандо Ботеро (1989) – это «после».
В первой части спектакля герои картин-портретов оживают в мимансе. Перемещаясь по сцене, они дополняют суету «господ-актеров», «репетирующих» малую живую картину в раме, тема которой – стычка-дуэль Дона Альваро и Графа Либенскофа. Живые портреты создают контраст по отношению к изящному балету Трех Граций, оживляющему под звуки монолога Коринны скульптурный ансамбль, экспонируемый в галерее. А Лорд Сидней во время своей необычной по форме многочастной арии с хором, воздыхая о Коринне, реставрирует картину «Портрет Мадам Икс» Сарджента (1884) из категории «после», и дама в черном – двойник с картины – является к нему одной из артисток миманса. Всё действо спектакля организовано и четко продумано в плане мизансцен, но специфика большого театрального этюда, выстраиваемого режиссером-постановщиком, ни на миг не забывает о том, что это всё же не драматический театр, а сценическая кантата Россини.
Графиня ди Фольвиль – подлинная примадонна-виртуозка Альбина Шагимуратова, подымающая своим чувственным, выразительным голосом в роскошной арии этой героини целый океан бельканто, в то время как заведомо субреточная трактовка партии Светланой Москаленко – всего лишь пока «белькантовый ручеек». В партии Маркизы Мелибеи Елену Максимову с ее холодно-простым звучанием латентного сопрано, всё время искусственно «давившего» в нижнем регистре, перепела Надежда Карязина, яркое и сочное меццо-сопрано которой подкупало естественными контральтовыми красками. Но вокально обе Коринны убедили сполна – Альбина Латипова прозвучала более объемно и чувственно, Ольга Селиверстова – более отстраненно и холодно, но заслушаться можно было обеими!
В связке «Мадам Кортезе – Маддалена», выбрав из двух составов один, ибо эрзацы как альтернативы совсем уж не интересны, назовем лишь соответственно Анастасию Сорокину и Ирину Рубцову: первая молода и с многообещающим потенциалом, вторая – актерски опытна и музыкально мастеровита. Оба Кавалера Белькоре, как и обе Коринны, доставили немало восхитительных мгновений меломанского восторга и утонченности стиля: Алексей Неклюдов – рафинированный романтик-перфекционист, Алексей Татаринцев – романтик с оттенком лукавой ироничности и неким уже уклоном в спинтовую вокальную экспрессию, но оба лирических тенора дуэт со своими Кориннами проводят поистине изумительно!
Однако наиболее придирчивый интерес всегда вызывает другой дуэт – дуэт Мелибеи и Графа Либенскофа, ибо именно в нём у еще одного tenore di grazia и есть главная обойма высоких нот, которыми он должен выстрелить. Американец Микеле Анджелини пел эту партию и в молодежном «Реймсе» в Пезаро, но его стилем Россини и высокими нотами по-настоящему удалось впечатлиться недавно в партии Идрено в Баварской государственной опере. Речь идет о той постановке «Семирамиды», в которой главную партию блистательно исполнила Альбина Шагимуратова.
Что случилось с заморским тенором в Большом театре, не ясно, но стрелять ферматами он не стал, просто сфальцетировав их на piano. Получилось красиво, но пресно, скучно, безо всякого драйва и вокального адреналина, которым как раз смог удивить и порадовать наш соотечественник Рузиль Гатин, кстати, уже, замеченный и на фестивале в Пезаро в основной программе этого года (пусть и в крошечной роли, но, как говорится, лиха беда начало!). Что ни говори, а высокие ферматы в партии Либенскофа явно ему удались!
В цехе низких мужских голосов наибольший позитив связан с первым составом: Лорд Сидней – испанец Давид Менендес, Дон Профондо – португалец Жозе Фардилья, Барон Тромбонок – Николай Казанский, Дон Альваро – Игорь Головатенко, Дон Пруденцио – Петр Мигунов. Среди этих певцов наши зарубежным не уступают, да и опирающийся на собственные исполнительские силы спектакль захватывает, в целом, уверенно и мощно!
Фото Дамира Юсупова / Большой театр