Рамон Варгас — солнечный тенор из Мексики

Заряд обаяния Рамона Варгаса мощно сработал в «Зарядье»

Наиболее памятны всё же первые московские визиты певца. Его концертный дебют в России состоялся 31 декабря 2007 года в Светлановском зале Международного Дома музыки: тогда Рамон Варгас пел в сопровождении Национального филармонического оркестра России, за дирижерский пульт которого встал Владимир Спиваков. В 2008 году певец выступил и в Санкт-Петербурге в рамках Международного музыкального фестиваля «Звезды Белых Ночей». А 30 декабря 2009 года Рамон Варгас пел в Москве снова: в этот день его концерт под аккомпанемент Большого симфонического оркестра имени П.И. Чайковского, за дирижерским пультом которого находился Владимир Федосеев, прошел в Большом зале консерватории.

К сожалению, в числе слушателей предыдущего московского оркестрового рецитала Рамона Варгаса, прошедшего 31 декабря 2016 года снова в Большом зале консерватории, автору этих строк, в силу форс-мажорных обстоятельств, оказаться не довелось. Так что впечатления от вокального вечера этого исполнителя в Зале «Зарядье», состоявшегося 20 февраля нынешнего года (партия фортепиано – Мзия Бахтуридзе), ложатся на почву впечатлений от его московского концерта конца 2009 года. Тогда знаменитый тенор приезжал к нам в преддверии своего 50-летия, а в этом году в сентябре справит последнюю дату перед своим 60-летием. Время летит стремительно быстро, и некогда лирически-легкий, подвижный, невероятно пластичный и восхитительно парящий на высоких нотах голос певца сегодня (а впрочем – уже давно) записался в разряд довольно сноровистых и вполне мощных лирико-драматических теноров. Сегодня этому голосу вполне по силам и партии драматического репертуара, но на заре певческой карьеры исполнителя он был просто создан для воплощения партий итальянского романтического бельканто!

За два первых приезда в Москву страницу бельканто в живом звучании певца мы смогли приоткрыть лишь фрагментарно, услышав в его исполнении также и лирические партии, и более крепкий репертуар Верди, и еще более крепкий репертуар Пуччини. Но на сей раз певец открыл другую ипостась своего амплуа, представив московским меломанам интереснейшую камерную программу. Впрочем, во время бисов без оперных арий всё равно не обошлось, и мы услышали его совершенно изумительные интерпретации плача Федерико из «Арлезианки» Чилеа и хрестоматийной арии Ленского из «Евгения Онегина» Чайковского. Первую рецензенту довелось услышать впервые, а вторую – уже в третий раз, ибо звучала она и во время первых двух московских приездов исполнителя.

Психологически тонкая, музыкально изысканная экспрессия плача Федерико легла, словно бальзам на меломанскую душу, а наслаждению восхитительной кантиленой и тонкой игрой чувственных оттенков арии Ленского нисколько не помешало не всегда идеально безупречное русское произношение певца. При этом необходимо отметить, что во многих моментах русского опуса звучание Рамона Варгаса предстало практически безакцентным! Естественно – в отношении языка, ибо с чувственными акцентами этой знаменитейшей арии порядок у исполнителя было полный! И всё же основное содержание вечера оказалось заведомо иным. Первое отделение открыли «Три сонета Петрарки» – сонеты № 47 («Benedetto sia’l giorno»), № 104 («Pace non trovo») и № 123 («I’vidi in terra angelici costumi») – для голоса и фортепиано Ференца Листа (1843–1846; S. 270). Затем программу продолжили «Пять негритянских песен» («Cinco canciones negras», 1945) для голоса и фортепиано довольно известного в свое время каталонского композитора Шавье Монтсальватже (1912–2002).

Второе отделение предстало полностью итальянским: его составили мелодически яркие, эмоционально рельефные опусы Тости, Масканьи, Леонкавалло, Респиги и Россини, из которых не на слуху, пожалуй, оказался лишь единственный прозвучавший романс Отторино Респиги «Туман» («Nebbie», 1906). Этот драматически экспрессивный опус на слова Ады Негри изначально был написан для меццо-сопрано, но известны и его трактовки выдающимися тенорами нашей эпохи, например, такими грандами, как Лучано Паваротти (1935–2007) и Хосе Каррерас. По степени своего музыкально-поэтического драматизма сей романс в этот вечер встал в один ряд с циклом Листа, хотя стиль этой вербально-итальянской музыки совсем иной. Он явно тяготеет к немецкой «стальной» чеканности – в известной степени, даже к педантичности – романтического посыла, и на этом цикле в начале программы Рамон Варгас – создалось такое впечатление – словно бы «распевался».

И хотя его интерпретация сонетного триптиха, в целом, заслуживала благосклонного слушательского внимания, ряд драматических кульминаций оказался в нём на пределе голосовых (вокально-драматических) возможностей исполнителя, а на контрасте с ними иные штрихи piano по окраске тембра предстали недостаточно насыщенными. Но совсем иное продемонстрировал песенный цикл Монтсальватже, истинным меломанам, конечно же, номинально знакомый. В нём – пять частей: 1. «Cuba dentro de un piano»; 2. «Punto de habanera»; 3. «Chévere»; 4. «Canción de сuna para dormir a un negrito»; 5. «Canto negro». Песни 1 и 2 – соответственно на слова испанцев Рафаэля Альберти и Нестора Лухана, песни 3 и 5 – на слова кубинца Николаса Гильена, песня 4 – на слова уругвайца Ильдефонсо Переды Вальдеса.

Одной из блистательных исполнительниц этого опуса когда-то была несравненная Монтсеррат Кабалье (1933–2018). Ее проникновеннейшее, глубоко чувственное сопрано поистине инструментальной фактуры при прочтении разноплановых зарисовок цикла завораживало изысканно-акварельной тонкостью и мощным космосом психологического драйва. В теноровом же варианте эти пять характеристических миниатюр стилизованного негритянского фольклора, облаченного в академическую форму, приобрели еще бóльшую теплоту и страстность, позволили ощутить особое дыхание ни с чем не сравнимого «солнечного темперамента», щедро излучаемого певцом. В родной для себя музыкально-языковой стихии он ощущал себя словно рыба в воде!

А по-настоящему «сладко» и выразительно голос певца раскрыл свою уникальную вокальную палитру в стопроцентно итальянском репертуаре, прежде всего – на подборке популярных неаполитанских песен Франческо Паоло Тости, в которую вошли два опуса на слова Кармело Эррико – «Ideale» и «Non t’amo più», – а также два опуса на слова Габриэле Д’Аннунцио – «’A vucchella» и «L’alba separa dalla luce l’ombra». К ним весьма изящно и грациозно добавилась «Серенада» («Come col capo sotto l’ala bianca») Пьетро Масканьи на слова Лоренцо Стеккетти (псевдоним поэта Олиндо Гверрини).

Итальянский блок программы второго отделения завершили оптимистично светлый романс «Апрель» («Aprile») Руджеро Леонкавалло на слова Анны Виванти и зажигательно-бравурная «Неаполитанская тарантелла» («La danza») Джоакино Россини на слова Карло Пеполи. А третьим (финальным) бисом стала одна из мексиканских песен из обширного арсенала певца, так что с единичным заходом в русскую классическую оперу с арией Ленского итальянские и мексиканские (латиноамериканские) страсти сложились в этой программе в один восхитительный букет музыкальных эмоций!

Фото предоставлены отделом по связям с общественностью Зала «Зарядье»

реклама

вам может быть интересно