«В своем сердце я несу тепло своего героя»
В преддверии католического Рождества один из невероятно востребованных в мире исполнителей молодой певческой генерации, итало-бразильский тенор Тьяго Аранкам, вновь приехал в Москву, чтобы выступить на Новой сцене Большого театра в своей коронной партии — в партии Хозе в опере Жоржа Бизе «Кармен». Ранее мне уже доводилось рецензировать московские спектакли с участием Тьяго Аранкама. На этот же раз судьба подарила мне счастливую возможность очень открытой, живой и непосредственной беседы с певцом. Она состоялась 24 декабря 2011 года и стала возможной благодаря организационной поддержке Дениса Захарова, российского пресс-агента певца. Не попасть под естественно непринужденное обаяние лучезарной личности уже весьма знаменитого на сегодняшний день тенора оказалось совершенно невозможно — и тем с бóльшей радостью хочется поделиться содержанием этой беседы с читателями.
— Сеньор Аранкам, вы второй раз приезжаете в Москву петь Хозе на Новой сцене Большого театра (два спектакля – в прошлый раз, два спектакля – сейчас). Но в репертуаре Большого есть и другие постановки, да и в вашем репертуаре есть, с чем пожаловать, например, Каварадосси в «Тоске», Пинкертон в «Мадам Баттерфляй», Измаил в «Набукко»… Почему снова «Кармен», опера, которую вы поете по всему миру, и правильно ли сказать, что сегодня Хозе – одна из ваших ключевых ролей?
— Это уже восьмой или девятый раз, когда я пою Хозе в разных постановках «Кармен». Почему в Москве снова «Кармен»? Потому, что Большой театр пригласил меня выступить именно в этом спектакле, в котором я уже пел здесь в начале года в прошлом сезоне. Да и многие театры, обращаясь ко мне выступить в них, предлагают спеть именно Хозе. Я чувствую, что этот персонаж очень подходит мне в музыкальном отношении, несмотря на то, что по натуре я всё же не такой агрессивный, как он. Но при этом я думаю, что постигать и раскрывать амплуа своего героя мне удается вполне неплохо, поэтому я действительно считаю, что эта роль – одна из важнейших в моем репертуаре. Разумеется, если бы Большой театр предложил бы мне какую-то другую роль, я бы также рассмотрел это предложение и принял его, но и на сей раз меня позвали сюда на «Кармен».
— Перед нынешним выступлением в «Кармен» в Большом театре последним вашим сценическим обращением к партии Хозе была достаточно большая серия спектаклей в Опере Сан-Франциско, завершившаяся в начале нынешнего декабря. Если сравнить две отдельно взятые постановки – Оперы Сан-Франциско и Большого театра, – то в какой из них, с точки зрения музыкального и артистического раскрытия образа, вы ощущаете себя наиболее комфортно?
— Прежде всего, должен сказать, что я чувствую себя очень комфортно в этой опере. Конечно, названные театры разные, и постановки в них несколько отличаются друг от друга, но и в той, и в другой мне хорошо, потому что, еще раз скажу, мне очень нравится сам музыкальный материал. И, главное, в обоих случаях я чувствую, что могу выразить в ней то, что хочу. Конечно же, в каждом спектакле, в каждой новой для меня постановке я встречаю новых коллег по сцене. Мы вместе поем, и я каждый раз ощущаю радость нашей совместной работы, совместного творчества. И, конечно, публика – я всё время ощущаю это – тепло и восторженно воспринимает наше сотрудничество.
— Мне кажется, что постановка «Кармен» в Большом театре намного радикальнее по сравнению с Оперой Сан-Франциско (о последней могу судить лишь по фото- и видеоматериалам, выложенным в Интернете). Так ли это?
— Постановке «Кармен» в Опере Сан-Франциско уже порядка тридцати лет, поэтому она, действительно, вполне традиционна, но ведь и в постановке Большого театра [сравнительно молодой – 2008 года; прим. – И.К.] при желании можно обнаружить много элементов традиционного: в ней сохранены диалоги, она использует целый ряд вполне привычных сценических ходов. Понимаете, сравнивать невозможно: в каждой из этих постановок я нахожу для себя что-то приятное и интересное.
— В вашем curriculum vitae сказано, что вы – tenore lirico spinto, но весь ваш репертуар, на мой взгляд, говорит о том, что на сегодняшний день вы – tenore lirico drammatico, голос, который, как мне кажется, со временем разовьется в настоящего tenore drammatico. Вот вы же, к примеру, не поете Рудольфа в «Богеме» Пуччини, зато в вашем репертуаре – и Радамес, и Каварадосси, и Туридду, и даже Канио… И в связи с этим вопрос: а как вы сами можете охарактеризовать свой голос, и в каком направлении предполагается его дальнейшее репертуарное развитие?
— Всё очень просто, ведь подобная классификация основана, разумеется, на том репертуаре, который я сейчас пою. И поскольку бóльшая его часть, порядка восьмидесяти процентов, относится к амплуа tenore lirico spinto, то именно поэтому я так себя и определяю, хотя в последнее время мне действительно довелось исполнять несколько таких ролей, как Канио в «Паяцах», Луиджи в «Плаще» и Туридду в «Сельской чести», которые явно уже относятся к драматическому репертуару. Правда, выступлений в них было совсем немного. Но возьмем такую партию моего репертуара, как Радамес в «Аиде». Хотя многие считают ее драматической, я рассматриваю ее как лирическую. И, конечно же, по прошествии времени, мой голос вполне можно будет охарактеризовать как лирико-драматический.
— Но собственно об этой тенденции я и говорил, правда я перепрыгнул на ступеньку выше: не от lirico spinto к lirico drammatico, а от lirico drammatico к drammatico. А мой вопрос на этот счет возник вот из-за чего: в первую очередь меня смутило то, что в вашем репертуаре уже есть партия Канио. Не рановато ли вы за нее взялись: может быть, следовало бы оставить ее «на потóм»? Возможно, я неправ: именно поэтому так интересно услышать ответ напрямую от вас…
— Первый раз я спел Канио в концерте, а не в оперной постановке. И если говорить именно о партии Канио, то пока состоялась всего пара концертных исполнений, но в будущем, по прошествии лет, думаю, я смогу уже выйти в «Паяцах» и на оперной сцене. Во всяком случае, когда в прошлом году я впервые пел Канио в Стокгольме, и при этом мне очень повезло с оркестром, за пультом которого стоял замечательный маэстро Дэниэл Хардинг, я постоянно чувствовал, что партия хорошо ложилась на голос, что она полностью соответствовала его природе и характеристикам. И пел я ее «спокойно», без напряжения, используя все возможности собственного голоса, которых для этого было вполне достаточно, поэтому со временем эта роль станет закономерной и неотъемлемой частью моего театрального репертуара.
— Следующие три вопроса тематически близки. Кто вам впервые сказал, что вы – тенор? Кто были ваши педагоги на всех стадиях вашего обучения вокальной профессии: у себя на родине в Бразилии (в школе и университете), а также в Италии (в Академии молодых певцов при театре «Ла Скала»)? И кто ваш педагог, с которым вы занимаетесь сегодня, давно уже преодолев первые рифы певческой профессии?
— Когда я был еще ребенком, я начал петь в хоре в родном городе Сан-Паулу. После мутации голоса меня определили в группу теноров, так как мое новое звучание было ближе всего к теноровому. Но, конечно же, четкого мнения о моей дальнейшей вокальной специализации тогда еще не существовало. Это случилось позже, когда мои родители нашли мне педагога Бруно Рочеллу, в то время возглавлявшего Муниципальный театр Сан-Паулу. Так, постепенно ситуация с моим голосом начала проясняться. С этим педагогом и связано всё мое обучение вокалу в Сан-Паулу: сначала – в Муниципальной школе музыки, а затем – в Музыкальном университете имени Карлоса Гомеса. После завершения обучения на родине я подал документы на конкурс за рубеж – и меня приняли в Академию молодых певцов при миланском театре «Ла Скала», которую тогда возглавляла Лейла Генчер, выдающаяся турецкая певица-сопрано. Именно она обратила на меня внимание и нашла моего педагога Винченцо Манно. Он – носитель итало-американских корней, и я по сей день продолжаю брать у него уроки вокала, работать с ним над техникой, ведь для оперного певца очень важно постоянно иметь хорошего преподавателя-наставника, который всегда поможет тебе во всём: и твоему голосу – с физиологической стороны, и твоему подходу к характеру того или иного персонажа – в плане достижения актерской психологической уверенности. И в этом отношении я должен сказать, что мне просто очень повезло, потому что судьба свела меня действительно с великолепным педагогом! Несомненно, Винченцо Манно я обязан всем: именно благодаря ему у меня и появилась возможность международной карьеры, которую я делаю в настоящее время; именно он, как я всегда говорю, – «виновник» всех моих нынешних достижений.
— А от самой Лейлы Генчер за время вашего обучения в Академии «Ла Скала» вы получили какие-то профессиональные навыки?
— Да, конечно! Она вела занятия по искусству интерпретации, стилистическому мастерству и технике речитатива, и значимости этого просто нельзя сбрасывать со счетов, но еще бóльшую роль в мой судьбе она сыграла в тот момент, когда решался вопрос, останусь ли я в Италии. Как я уже говорил, именно она очень помогла мне тем, что нашла моего нынешнего педагога.
— Этим летом конкурс «Опералия» – детище Пласидо Доминго – добрался, наконец-то, и до Москвы, но для вас судьбоносной стала «Опералия» 2008 года в Квебеке, где вы завоевали Вторую премию, Приз зрительских симпатий и Приз за лучшее исполнение сарсуэлы. А кто вас готовил к этому конкурсу? И скажите, пожалуйста, несколько слов об атмосфере той «Опералии», о том, какой она вам запомнилась.
— Безусловно, после окончания Академии при «Ла Скала» это была важнейшая ступень в моей карьере, ведь этот конкурс имеет огромную международную значимость и известность. К прослушиваниям и по основной оперной программе, и по разделу сарсуэлы я готовился полностью под руководством Винченцо Манно. Конечно, очень здóрово и почетно, что я выиграл на этом конкурсе премии сразу в трех номинациях, но для меня также важна была и сама атмосфера состязаний. Конечно же, и этот конкурс неизбежно является соревнованием, в основе которого лежит желание победить, но, с другой стороны, это и возможность чему-то поучиться, возможность пообщаться с таким выдающимся маэстро, как Пласидо Доминго, с известными членами жюри и концертмейстерами, которые аккомпанировали нам. Это и возможность общения с молодыми исполнителями, которые либо лишь начинают свой путь, либо, как и я, уже сделали до этого свои первые шаги или только готовятся к этому. Одним словом, у конкурсных состязаний наблюдались все признаки «курсов повышения музыкальной квалификации». В такой весьма необычной атмосфере «Опералии» могу назвать два важнейших момента, наиболее впечатливших меня. Одним из них как раз и является мое первое в жизни личное общение с Пласидо Доминго. Второй момент – это именно получение Приза зрительских симпатий, потому что, находясь в другой стране с совершенно иными музыкальными традициями (в данном случае – в Канаде), только и начинаешь по-настоящему понимать, что ты не просто хорошо спел с точки зрения оценки специалистов, сидящих в жюри, но также и с точки зрения новой для тебя публики, которая вдруг почувствовала то, что ты хотел донести до нее. В общении с публикой это и представляет наибольшую важность, а сама публика, как известно, в конечном счете и есть главный судья.
— Понятно, что именно после этого конкурса ваша карьера резко пошла в гору, ведь вскоре от самого Пласидо Доминго последовало приглашение выступить в «Кармен» на сцене Вашингтонской национальной оперы. Несколько слов, пожалуйста, о вашем американском дебюте…
— Это был действительно особый во всех отношениях момент. Это был двойной дебют: мой дебют в Америке и мое первое выступление в партии Хозе. И это стало не только продолжением моего профессионального общения с маэстро Пласидо Доминго, но и знакомством, а также совместной работой с такими известными мастерами, как Дэнис Грэйвз в партии Кармен и дирижер Юлиус Рудель, который осуществлял тогда музыкальное руководство спектаклем. Это были совершенно невероятные для меня события: я был просто счастлив, что мне представилась такая возможность, что всё это происходило именно со мной! Я очень серьезно отнесся к этому приглашению и готовился целый месяц, много репетировал, занимался вокалом и французским языком. Я считаю, что итог всех затраченных мною усилий оказался очень неплохим, и своим двойным дебютом в целом я остался доволен, хотя и понимаю, что работа певца над любой ролью непременно должна продолжаться на протяжении всей его карьеры. Впоследствии, у меня было еще одно приглашение в Вашингтон: не далее как этой весной я пел там Пинкертона в «Мадам Баттерфляй» Пуччини.
— А гораздо позже в Опере Сан-Франциско вы выступали уже непосредственно на одной сцене с Пласидо Доминго: речь идет об опере Альфано «Сирано де Бержерак». Каковы ваши впечатления от маэстро как от партнера по сцене? Наверное, они просто незабываемые?
— Начать надо с того, что никогда в жизни я даже и не представлял себе возможность выступить на одной сцене с Пласидо Доминго. Маэстро пригласил меня в Сан-Франциско на партию Кристиана еще в Вашингтоне, за два года до предполагавшейся постановки. Он пригласил – и я, естественно, сразу же, без каких-либо колебаний, согласился. В этой опере есть очень интересные дуэтные сцены, в которых моя партия (партия Кристиана) пересекается с партией Доминго (партией главного героя). Как известно, Сирано постоянно должен изображать, что это «говорит» не он, а Кристиан, поэтому по ходу оперы во многих случаях и возникают подобные перекрестные ансамбли. Мы с Доминго пели в семи спектаклях: действительно, они были просто незабываемые! Сейчас я приехал в Москву вместе с женой – и в свое время я неоднократно уже ей рассказывал, что мои впечатления от выступления в «Сирано де Бержераке» с Доминго были иногда довольно странные. Ты находишься на сцене, ты должен сконцентрироваться на образе, но в это время ты думаешь: «Надо же, я здесь рядом с ним!..» Если перенести это на бразильскую почву, то можно сравнить с футболом: петь на одной сцене с Доминго – всё равно что играть с Пеле в одной команде.
— А какие слова говорил вам Доминго после этих совместных выступлений?
— Он был вполне доволен, мое выступление оценил очень позитивно. Я же, в свою очередь, еще раз поблагодарил его за приглашение спеть вместе с ним. После этого мы еще работали вместе в вашингтонской постановке «Мадам Баттерфляй», о которой я уже упоминал ранее, но только не сказал, что в ней маэстро Доминго предстал на этот раз в качестве дирижера.
— Наверное, у вас теперь есть и автограф Доминго?
— В Вашингтоне и в Лос-Анджелесе, то есть в оперных театрах, которыми он руководит в настоящее время, существует очень приятная традиция. На каждом экземпляре партитуры, предназначенном каждому из певцов, участвующих в спектакле, маэстро Доминго делает индивидуальную дарственную надпись, естественно, с автографом. Разумеется, кроме этого у меня много подписанных им фотографий, где мы просто вместе, или же на сцене, на репетициях. Есть и DVD вашингтонской «Мадам Баттерфляй» с его автографом, а DVD-версия «Сирано де Бержерака» из Сан-Франциско должна появиться в следующем году.
— И Хозе в Вашингтоне, и затем Кристиан в Сан-Франциско были уже после вашей победы на «Опералии» в 2008 году. Но ведь ваш – в прямом смысле этих слов – профессиональной дебют на сцене оперного театра состоялся, насколько мне известно, еще до «Опералии»: это было в Италии, и это были «Виллисы» Пуччини. Когда и где именно это произошло?
— Да, действительно: первая в моей жизни полноценная оперная постановка, в которой я пел главную партию, состоялась в Италии в декабре 2007 года. Это произошло вскоре после получения мною диплома об окончании Академии «Ла Скала». «Виллисы» Пуччини были новой совместной постановкой оперных театров Мантуи и Новары – и я пел в ней партию Роберто на обеих сценах. Несомненно, это был очень ответственный, очень хорошо мне запомнившийся, очень интересный и весьма успешный для меня дебют, ведь через год спектакль решено было возобновить в Ровиго, но к тому времени я уже успел победить на «Опералии», и у меня появилось множество новых планов, поэтому вернуться на эту постановку в Италию я уже просто не смог.
— А есть ли какие-то новые планы на долгосрочную перспективу относительно Италии, ведь выступать в Италии крайне важно для любого певца?
— В следующем году ничего связанного с Италией нет – всё еще впереди. Но должен заметить, что после Мантуи и Новары я еще выступил в Турине, где была «Адриенна Лекуврёр» в Teatro Regio, и в Палермо, где был «Набукко» в Teatro Massimo. Да и в этом году я в Италии тоже пел: это была «Тоска» в рамках Летнего сезона Римской оперы в Термах Каракаллы.
— Все знают, что опера родилась в Италии. А где у вас обычно рождается образ оперного героя: когда вы идете из гримерной на сцену или же непосредственно на самой сцене?
— Гораздо раньше! Уже с начала дня выступления, когда я еще нахожусь в отеле, я концентрируюсь, максимально пытаюсь снова и снова войти в характер своего героя. А когда уже выходишь на сцену, то погруженным в образ надо быть уже на все двести процентов!
— Так, может быть, при такой мобилизующей концентрации на партии в день спектакля вы и в ванной поете, принимая душ?
— Нет, целенаправленно это не практикую (смеется)… Ну, разве, может быть, иногда… Крайне редко…
— Вы исполняете, в основном, итальянский репертуар, а из французского в вашем послужном списке пока только «Кармен» (хотя отчасти сюда можно отнести и «Сирано де Бержерака», в оригинале итальянскую оперу, которую в Сан-Франциско вы пели во французской версии). А можно ли предположить, что когда-нибудь вы попробуете себя и в немецком репертуаре?
— Разумеется, но для этого я сначала должен выучить немецкий язык, потому что мне надо понимать смысл слов, которые я пою, хорошо разбираться в том, о чем по сюжету оперы идет речь. Когда-нибудь я, может быть, спою в опере не только по-немецки, но даже и по-русски. У меня уже был опыт исполнения на русском языке романса Рахманинова «Весенние воды». Произношение мое, конечно, было ужасным, но я всё же решился на выступление и спел этот романс даже несколько раз, в том числе, и в концертах Академии театра «Ла Скала». В моих ближайших планах ни немецкой, ни, тем более, русской оперы, конечно же, нет, но ведь на этот счет и нет никаких реальных предложений. Так что, поживем – увидим…
— А понравилось ли вам в Санкт-Петербурге, который вы посетили в прошлом году, ведь, если не ошибаюсь, именно выступление в постановке «Сельской чести» Масканьи на сцене Михайловского театра и стало вашим дебютом в партии Туридду?
— Да, это действительно был мой дебют в партии Туридду. Это был первый приезд в Россию – и Санкт-Петербург мне очень понравился. Вообще, в России мне очень нравится, и каждое приглашение сюда я стараюсь принять, потому что здесь очень комфортно. Я необычайно приятно здесь себя ощущаю: холодно, но прекрасно!
— Я как раз и собирался задать вам вопрос на тему холода и русских морозов, но вы меня неожиданно опередили и, должен сказать, немало удивили. Конечно, зимы сейчас по нашим меркам выдаются достаточно теплые, совсем не как раньше, но любопытная закономерность всё равно наблюдается – все три раза вы приезжаете к нам зимой: в Петербург – в феврале, первый раз в Москву – в январе, наконец, второй раз в Москву – в декабре… Здешний климат для вас совсем ведь непривычный, холодный, как ни крути, но ваш оптимизм поистине дорогого стóит!
— Так ведь, к счастью, в театре тепло, в гостинице – тоже, а в своем сердце я несу тепло своего героя, своего персонажа…
— Уверен, что и тепло своей души – тоже… А каким в прошлый приезд в Москву вы нашли прием нашей публики, саму атмосферу вашего дебюта в Большом театре в партии Хозе, атмосферу, сложившуюся на сцене и в зрительном зале?
— Я могу лишь только очень положительно отозваться о коллегах, с которыми я вместе выступал и буду выступать на сцене Большого театра через несколько дней, потому что они делали и делают всё, чтобы я почувствовал себя, как дома, помогают и на сцене, и во время репетиций, на которые времени каждый раз остается не так уж и много. Когда тебе всегда готовы помочь, ты чувствуешь себя очень легко – и просто невозможно представить, что может быть иначе. Именно так я себя здесь и ощущаю. И, конечно же, невероятно воодушевляет теплый прием публики: так было и в Петербурге, так было и в прошлый раз в Москве.
— На сегодняшний день география ваших ангажементов весьма обширна, поэтому интересно было бы узнать, где вы сейчас живете, где ваш дом?
— Сегодня – в этой гостинице (смеется). Вообще же у нас с женой есть база в Европе (в Южной Франции), дом в Бразилии и дом в Италии (в Генуе).
— Но в Бразилии вы бываете сейчас, наверное, нечасто?
— Нет, последний раз я был в Бразилии не так давно. В сентябре этого года я пел «Тоску» на сцене Муниципального театра Рио-де-Жанейро (у меня было три спектакля). В Бразилии оперная традиция всегда, вплоть до недавнего времени, была развита весьма хорошо, однако сейчас ситуация несколько изменилась не в лучшую сторону. Но я всё же надеюсь, что любовь к опере в Бразилии еще вернется. Я был также в Бразилии буквально на прошлой неделе с целью участия в организации одного нового проекта, который, надеюсь, будет иметь успех. Это проект очень интересного и популярного в Бразилии режиссера-постановщика Эдуардо Боржеса. Он основан на идее соединения бразильского и интернационального песенного фольклора и создания на этой базе вокального действа в сопровождении оркестра, то есть нечто среднего между оперой и мюзиклом. Я надеюсь, что этот проект поможет изменить отношение не только к опере в чистом виде, но и вообще к классической музыкальной культуре в Бразилии: для этого есть все предпосылки, есть неравнодушная, заинтересованная публика – и мы стараемся делать определенные шаги в этом несомненно важном направлении.
— А как относятся в Бразилии к вашей популярности: приглашают ли вас в какие-то телевизионные шоу, музыкальные передачи, когда вы приезжаете?
— Пока не приглашают, но в этом отношении это как раз очень характéрная ситуация: меня ведь знали на родине и раньше, еще до моего отъезда в Европу, знали в музыкальном ракурсе, но совсем в другом, если так можно сказать, неоперном качестве, не в аспекте того, что я делаю сейчас. Именно поэтому «Тоска» в Рио-де-Жанейро была так важна для меня тем, что я смог показать, чем занимаюсь в настоящее время, и открыть перспективы для новых оперных проектов. В моей карьере я уже успел достаточно познать любовь публики, но когда у себя на родине я бисировал арию Каварадосси «E lucevan le stelle», это были совсем иные, невероятно волнующие, ни с чем не сравнимые ощущения!
— А в кино вас не зовут сниматься – в Бразилии или в Голливуде?
— Пока неизвестно (смеется)… Но кто знает: может быть, из нашего нового проекта, о котором я уже говорил, получится фильм или музыкальный сериал… Я знаю, что бразильские сериалы у вас в России были очень популярны, так почему бы не сделать фильм в духе оперы или сериал в стиле мюзикла?..
— А какую музыку вы любите слушать сами?
— Люблю музыку на любом языке, поэтому слушаю все подряд: Леди Гагу, Бьёнсе и, конечно же, оперу! Куда без нее! Еще мне нравятся бразильские, итальянские, французские исполнители. Кстати, есть у меня и несколько русских любимых певцов, но назвать конкретные имена вот так сходу сложно.
— С кем из оперных певцов или дирижеров вы дружите?
— Действительно, у меня есть несколько коллег по оперной сцене, с которыми я поддерживаю тесные дружеские отношения (в основном это итальянцы, но не только). Среди них – Дэниэл Хардинг и Пьер Джорджо Моранди (дирижеры), Анита Рачвелишвили (знаменитая на сегодняшний день Кармен, с которой я пел в нескольких постановках), тенор Риккардо Масси (ее муж, с которым, кстати, мы в очередь пели в сентябре «Тоску» в Рио-де-Жанейро) и известный баритон Альберто Мастромарино.
— Помогает ли вам Интернет в общении с поклонниками?
— В наше время Интернет – наиважнейшая вещь для поддержания любых контактов, а с поклонниками – еще в бóльшей степени. И я всячески пользуюсь этим постоянно и всегда.
— Близится Новый год… Где вы будете его встречать? Как вы его обычно встречаете: всегда одинаково или всегда по-разному?
— Всё зависит от того, какие дела стоят в повестке дня и как быстро удается с ними разобраться. Утром 31-го декабря мы с супругой приезжаем в Геную, но я пока не знаю, останемся ли мы там. Возможно, что мне придется ехать по делам в Швейцарию или Монако, но есть и вероятность, что мы можем поехать и в Бразилию. Пока неизвестно.
— Наверное, в Генуе вы участвуете в каком-то Новогоднем концерте?
— Нет, просто в Генуе, где у нас один из домов, нас ждет наша любимая собака – кокер-спаниель. Собака в Генуе! (Смеется, отчетливо произнося слово «собака» по-русски.)
— Каковы ваши творческие планы на ближайшую пару лет?
— Мои предстоящие ангажементы как раз и расписаны до 2014 года. В следующем году впервые собираюсь выступить в Японии: это произойдет в опере «Тоска». В Филадельфии мне предстоит дебют в партии Де Грие «Манон Леско» Пуччини. Вернусь с Стокгольм, где с маэстро Дэниэлом Хардингом на этот раз запланировано концертное исполнение «Сельской чести», а с маэстро Пьером Джорджо Моранди на сцене Шведской Королевской оперы – серия спектаклей оперы «Тоска». В 2013 году в Дрездене с маэстро Кристианом Тилеманом снова будет «Манон Леско». И еще одна постановка «Манон Леско» ожидается на Зальцбургском Пасхальном фестивале под руководством сэра Саймона Рэттла.
— Есть ли у вас какое-то хобби, какая-то страсть помимо оперы?
— Горные лыжи и парусный спорт. Пожалуй, это основные мои увлечения.
— Существует ли вероятность того, что вы еще к нам приедете и споете еще что-нибудь, причем, не только в спектаклях, но, возможно, и в концертах?
— Кто знает! Будет приглашение – с удовольствием бы приехал: если меня пригласят петь, буду рад рассмотреть это предложение, а если танцевать, то – нет, потому что, хотя я и бразилец, танцевать не умею (смеется)…
— В Рождество и в преддверии Нового года принято загадывать желания. Мое желание очень простое: я обязательно загадаю, чтобы в вашем глобальном расписании регулярно появлялись окошки, в которые вы и могли бы приезжать к нам…
— Конечно! Без сомнения!
— С Рождеством и наступающим Новым годом! И до новой встречи в Москве!
Выражаю благодарность Михаилу Кабицкому за помощь в переводе с португальского.
Игорь Корябин (интервью и публикация)
Фото — Александр Иванов
