Субботним днем в Амстердаме
Амстердам – город удивительно красивый, но его «краснокирпичное» очарование с наскока не ощутить: эта неброская красота требует обстоятельности и вдумчивости. Амстердам – город достаточно размеренный, а всю напускную суету вносят в него толпы туристов, «штурмом» осаждающих богатейшие музеи и осматривающих многочисленные достопримечательности.
Наконец, Амстердам – это город музыки, одна из столиц музыкального мира, гордостью которой по праву является знаменитейший Концертный зал («Концертгебау»). Для среднестатистического жителя Амстердама – а возможно, и для среднестатистического носителя нидерландского языка в Нидерландах и фламандской Бельгии вместе взятых – собирательная лингвистическая конструкция «Концертгебау» в определенном контексте способна, в принципе, иметь и толкование нарицательное. Но только – не для меломана! За пределами же ареала нидерландского языка для почитателей классической музыки во всем мире название «Концертгебау» устойчиво ассоциируется исключительно с брендом Концертного зала в Амстердаме – уникальной площадкой с поистине феноменальной акустикой.
Чтобы впитать в себя в атмосферу шумных амстердамских улиц и каналов, чтобы без суеты и спешки выбраться на академический концерт или в оперу, хорошо бы задержаться в этом городе хотя бы дня на три, лучше – на неделю. Такой возможности у меня пока не было, но приезжать в Амстердам всего на один день мне удается вот уже второй раз.
О первом опыте такого блиц-визита, когда заранее ничего не планируешь, а по ходу дела лишь «немного» отклоняешься от основной цели своего путешествия, рассказывать на страницах нашего интернет-портала мне уже доводилось. И снова я приехал в Амстердам утром, а уехал уже под вечер. Несмотря на то, что этот приезд был второй, а площадка «Концертгебау» была уже «освоена» ранее, приоритетным для меня и на этот раз всё равно оставалось приобретение впечатлений музыкальных – новых, пока еще не изведанных.
Понятно, что – в силу объективной невозможности уделить этому, казалось бы, простому намерению полноценный вечер – потенциально мне можно было рассчитывать лишь на какой-нибудь дневной концерт или спектакль. Понятно также, что вероятность случайно поймать дневной спектакль в Нидерландской национальной опере была практически нулевая. Зато, еще в прошлый раз вооружившись буклетом с расписанием субботней дневной серии концертов «NTR ZaterdagMatinee» на сезон 2014/2015, я четко для себя решил, что если и ехать в Амстердам снова на один день, то тогда уж точно в субботу, чтобы повторно – этого не будет много никогда! – посетить «Концертгебау», где и проходят концерты этого цикла. Следует заметить, что проводятся они не каждый уик-энд, но в моем случае по времени и во второй приезд всё «срослось» весьма удачно, хотя, как и в прошлый раз, репертуарного выбора у меня просто не было. Я вынужден был плыть по течению, полностью полагаясь на волю музыкального провидéния.
В этом сезоне цикл «NTR ZaterdagMatinee» представляет свои программы в 54-й раз. Всего в сезоне 2014/2015 запланировано 32 концерта, распадающихся на шесть блоков: оперный, три симфонических, старинную музыку и музыку наших дней (начиная с XX века). На сей же раз речь пойдет о дневном субботнем концерте 1 ноября, который относится к последнему из названных блоков. В силу чрезвычайной специфичности предложенного музыкального материала, особый сокровенный след в моей душе этот концерт, признаться, не оставил. И всё же его познавательный интерес был очевиден, ведь в родных пенатах эту музыку я вряд ли бы когда-либо услышал. Судите сами: в программу концерта вошли опусы достаточно известного американского модерниста Чарльза Айвза (1874–1954), абсолютно неизвестного мне нидерландского композитора Пит-Яна ван Россума (род. 1966) и знаменитейшего итальянского авангардиста Лучано Берио (1925–2003).
Я прекрасно понимал, что на сей раз мне не придется слушать музыку душой и сердцем, растворяясь в ее гармоническом строе и мелодических ходах, а лишь включать в дело рассудок, пытаясь анализировать весьма «прихотливые» звучности, сведенные в заведомо трансцендентальную, прихотливо умозрительную конструкцию. Я также отдавал себе отчет в том, что препарировать в подсознании придется не эмоциональное музыкальное содержание, как это обычно бывает, когда музыка поглощает тебя всего, и ты начинаешь словно в ней жить, а довольно-таки причудливую и нарочито спонтанную музыкальную форму. И действительно, три названных выше опуса, естественно, абсолютно разных по своему музыкальному замыслу, фактически оказались сближенными в силу схожей ассоциативности и «сиюминутности» их художественно-звуковой абстракции, пусть и претендующей, в данном случае, на известную долю вполне конкретной программности. До концерта, который и на этот раз начинался в 14.15, у меня была уйма времени, и поскольку традиционно классические впечатления изведать на нем мне, заведомо, было не суждено, за классикой, перед тем как занять свое слушательское место в «Концертгебау», я решил направиться в музей.
И знаменитый Дом-музей Рембрандта, в котором художник жил 1639-го по 1658 год и в котором сегодня бережно восстановлены исторические интерьеры по его сохранившимся эскизам, подошел для этого как нельзя лучше! Музей интересен не только большой коллекцией картин учеников и учителей Рембрандта, а также впечатляющим собранием его собственных офортов, но и интерактивными демонстрациями. В одном помещении на ваших глазах из-под печатного станка выходит свежий офорт, а в другом вас ожидает таинство растирания и смешивания красок по технологии эпохи Рембрандта.
Погружение в атмосферу творческой лаборатории художника – то, ради чего, в первую очередь, и надо посетить этот необычный музей. Изобразительное искусство и музыка всегда дополняли и никогда не перестанут дополнять друг друга, а в нашем музыкально-ориентированном контексте очень важно, что и сам Рембрандт был несомненным художником-новатором своего времени: это ведь с позиций наших дней он давно уже причислен к классикам изобразительного жанра!
После такой мощной музейной инъекции фундаментально-классического характера можно было уже смело отправляться слушать музыку хоть Чарльза Айвза, хоть Пит-Яна ван Россума, хоть Лучано Берио. В принципе, музыкальная форма всех представших слуху опусов препарировалось рассудком достаточно легко. При этом Оркестровая сюита № 2 (1915–1929) Айвза, пожалуй, его наиболее известный и репрезентативный оркестровый опус, и «генетически» связанный с ним опус «a young woman came up to me» для фортепиано с оркестром (2013–2014) Пит-Яна ван Россума увлекли не сильно, заставив лишь номинально проявить к ним вежливую почтительность.
Напротив, знаменитая Симфония (1968–1969) Лучано Берио необычайно живо захватила уже тем, что сама симфоническая идея просто доведена в этом сочинении до полнейшего абсурда, до абсолюта чистой и вполне здоровой иронии, до состояния явного и недвусмысленного гротеска. Как известно, в партитуру включен ансамбль певцов, не поющих в привычном понимании, а «вокализирующих», говорящих или «шумящих» в микрофон примерно в той же манере, в какой в нее включены партии инструментов. Слушая музыку Берио, я очень явно ощущал, что она меня каким-то невероятным образом «зацепляет», но при этом я совершенно не понимал, что мне с ней делать…
Честно говоря, не понимаю и сейчас, и это как раз та самая причина, по которой я очень долго не брался за эти заметки. Но когда уже минула первая декада декабря, и Москву буквально «затопило» теплым снегопадом, я решил, что это знак: откладывать далее просто было нельзя, ведь уже и Новый год не за горами! С обреченностью «агнца на заклании» я и принялся за дело. Сразу же замечу, что ошибки в написании с маленькой буквы названия опуса «a young woman came up to me» («молодая женщина пришла ко мне») нет. Таков императив авторского права композитора, и его пришлось уважить в ущерб правилам орфографии.
Вслед за этим оглашаю, наконец, состав исполнительских сил. В этот день (так и хочется привычно сказать – вечер) на сцене «Концертгебау» расположился Филармонический оркестр Нидерландского Радио (Radio Filharmonisch Orkest). Место за его дирижерским пультом занял маэстро из Нидерландов Отто Тауск. Помимо основного оркестра в партитуре опуса Айвза предусмотрена оркестровая группа за сценой, и ее дирижером выступил молодой нидерландец Карел Дезеуре. Другой молодой нидерландский музыкант Ральф ван Раат солировал в Фортепианном концерте Пит-Яна ван Россума, и это исполнение стало не чем иным, как мировой премьерой опуса, созданного специально для цикла «NTR ZaterdagMatinee». При этом в Симфонии Берио был дополнительно задействован ансамбль «Synergy Vocals» c парным составом голосов солистов, включившим в себя тембры сопрано, меццо-сопрано, тенора и баса.
Новый опус Пит-Яна ван Россума, который он намеренно не называет концертом, навеян символическими образами сюиты Айвза об устройстве мира, о людях и трагедиях, о единстве и разобщенности человечества, о его исканиях лучшей доли и борьбе за свое существование. В нем подспудно заложено посвящение Винфриду Георгу Зебальду (1944–2001), немецкому поэту и прозаику, творившему на двух языках – немецком и английском. В качестве «названия с маленькой буквы» как раза и взята строчка из его поэмы «Жаркая волна октября» («October Heat Wave»). Попытка нидерландского композитора повернуться в своем опусе к простому обыкновенному человеку, к его духовной сущности, на мой взгляд, предстает лишь весьма робкой, формальной, недостаточно результативной.
Распрощавшись с героическим революционным прошлым и не зная своего будущего, человек смело идет вперед по пути новых исканий и выработки новых целей. Он словно пытается найти дорогу, медленно нащупывая не изведанный еще путь. В опусе Пит-Яна ван Россума, как и в сюите Айвза, – три части, и программной основой финала является стихотворение В. Г. Зебальда «Комната 645» («Zimmer 645») о человеке в общем номере отеля, описывающее серость и унылость обстановки. Прогресс человека вроде бы и очевиден, но при этом он ступает по краю невидимой пропасти. Эту загадку и поручено решать солирующей партии фортепиано, а оркестру создавать необходимый для этого «сиюминутный» фон. И с решением композиционных задач как в музыке Пит-Яна ван Россума, так и в музыке Чарльза Айвза никаких проблем у исполнителей не возникает.
Обсуждаемому концерту было предпослано весьма условное и, в принципе, ничего не говорящее название «Включенность в музыку» («Muzikale inclusiviteit»), годящееся на любой случай жизни, однако именно Симфонию Берио это название, по-видимому, само того не желая, «подстегнуло» наиболее иронично, наиболее хлестко и недвусмысленно точно. Считается, что этот революционный опус, который был создан по заказу Нью-Йоркского филармонического оркестра по случаю его 125-летия и премьерой которого продирижировал сам композитор, открыл в конце 60-х годов принципиально новое направление в академической музыке, и это давно уже аксиома. Но если это так, если это действительно новое слово в музыке, то зачем тогда его куда-то еще включать? При восприятии этого опуса возникало ощущение, что его субстанция гораздо универсальнее, чем музыка в привычном традиционном понимании, однако при этом в отношении «звучащего оркестрово-вокального ряда» создавалось и впечатление какой-то навязчивой искусственности, наивности, «невсамделишности».
Несмотря на свою экзотичность и откровенную коллажность, Симфония Берио как «диковинный зверь» в «ласковой и нежной упаковке» заочно известна, в принципе, достаточно хорошо. В силу этого говорить о ее обширно-обрывочном текстуальном ряде на разных языках, взятых из множества источников, а также о многочисленных музыкальных цитированиях известных образцов классической музыки в мои творческие планы совершенно не входит. Парадокс, но, несмотря на скрупулезно строгую выстроенность формы, этот опус оставляет ощущение композиционной спонтанности, хаотичности и, если хотите, даже «дивертисментности». Это хорошо согласуется с тем, что «постсериально-постмодернистская» симфоническая конструкция Берио сначала была четырехчастной, а пятая (финальная) часть навечно приросла к ней лишь на следующий год после премьеры. «Обо всём и ни о чём, но при этом занимательно ярко и весьма захватывающе» – вот, пожалуй, та формула, которая лежит в основе этих инновационных находок. Всей исполнительской командой – дирижером, оркестром и певцами-солистами – они были представлены весьма профессионально и художественно убедительно.
Цикл дневных субботних концертов этого сезона имеет и общий весьма интригующий подзаголовок «Italia mia!», а также размещаемый на обложках слушательских программок слоган «E il naufragar m’è dolce in questo mare», что, хотя и несколько вольно, можно перевести так: «И утонуть мне сладко в этом море». Не следует думать, что итальянская тема – явная линия программы каждого концерта. Зачастую лишь делается акцент на именах, творчество которых веками вдохновляла Италия. Лучано Берио, ее известный и титулованный сын XX века, представил свою страну, конечно, весьма необычно. И всё же мои амстердамские впечатления одного дня от Рембрандта до Берио, прошедшие через мировую премьеру опуса современной нидерландской музыки, явно принесли немало позитивного и объективно интересного. А это всегда и есть самое главное и ценное.
