Актриса Елена Сафонова приглашена в качестве члена жюри конкурсной программы «Перспективы» открывающегося 17 июня XXVII Московского международного кинофестиваля. Она несколько лет не давала интервью. Актриса, задававшая стиль интеллектуальной героини для нескольких поколений и на много лет определившая типаж русской аристократки для западного зрителя, — человек не «медийный». История ее жизни, интригующая нестандартными поступками и неожиданными поворотами судьбы, «разукрашена» в прессе откровенными домыслами и подробностями явно не из ее биографии. Переживая сегодня не самый бурный период своей жизни, Елена Сафонова не сразу согласилась на разговор о времени и о себе.
— Идя на спектакль «Стакан воды» Театра Станиславского, я была уверена, что вы сыграете герцогиню! Роль глупенькой и страшненькой королевы — совсем не ваше амплуа!
— Действительно, режиссер Сергей Алдонин видел меня в роли герцогини Мальборо. Но я взмолилась: устала от ролей хитрых интриганок! Хочу сыграть дуру, но хорошего человека. Несмотря на то что спектакль неровен, решен не так, как предлагает пьеса, мне азартно в нем работать: люблю свой неоднозначный персонаж, режиссера, пьесу, команду — все сошлось!
— Вы ведь по образованию театральная актриса?
— После окончания ЛГИТМИКа я год работала в Театре им. В.Комиссаржевской. И как-то однажды, придя в гримерную, вдруг с ужасом обнаружила, что меня в этом театре устраивает все! То есть, будучи студентами, мы пересматривали всего Товстоногова (я видела даже «Три мешка сорной пшеницы», который шел очень редко!), мы обсуждали, что лучше, что хуже, а тут — неудачные спектакли, громкие разговоры артистов, их «переключение» на быт во время пауз, все мне нравится! Возможно, толчком послужили гастроли театра Стуруа, когда я впервые посмотрела «Кавказский меловой круг» и репетиции «Ричарда III». Я вдруг поняла, что скоро перестану быть артисткой, и ушла из театра. Конечно, морально было тяжело: меня четыре года не принимали в театральный, пока наконец Рубен Агамирзян не взял меня на свой курс, потом — в театр. А я даже не смогла объяснить свой поступок мастеру — полное свинство с моей стороны! Меня вызывали на собрания, а я... будучи начинающей актрисой, ну не имела я права судить театр мастера!
— Неужели не было соблазна обратиться к отцу за помощью при поступлении в институт? Все-таки четыре раза...
— Я совсем не хотела, чтобы папа ходил за меня просить, я не поступить хотела, а стать профессиональной, настоящей артисткой... А папа всегда очень стеснялся кого-то протежировать. Вообще, считаю справедливым, что меня никуда не принимали — я была очень застенчива, несмела, не уверена в себе...
— Я долго полагала, что вы — дочь второй жены Всеволода Дмитриевича Сафонова, замечательной актрисы Эллы Леждей...
— Мы действительно с ней похожи. Но моя «настоящая» мама была актрисой только в начале своей карьеры. А потом всю жизнь преподавала во ВГИКе. Отца я очень любила, в том числе и как актера. Он сыграл многих интеллигентов и сам таковым являлся на все сто процентов. Я, например, ни разу не слышала, как папа кричит, он был абсолютно бесконфликтен.
— «Всем спасибо!» — было до или после вашего ухода из Комиссаржевки?
— До. Это было немыслимым удовольствием — сниматься у Авербаха. Хотя я была совсем юной, не понимала, чего от меня хотят. Авербах, Шакуров, Соловей, Вилькина — для меня это был какой-то высший мир. У них была своя компания, но я очень хотела попасть в эту обойму людей, умеющих что-то делать в профессии.
— Из Комиссаржевки вы ушли в...
— В никуда. Пыталась показываться в другие театры, но в советское время показы в театр были преувеличенно важным мероприятием. Около трех лет потом сидела без работы. Причем этот период для меня был очень позитивным: я много читала, вдруг обнаружила, что очень люблю людей, что есть Бог, что я — такая же, как все, исчезли комплексы, я перестала стремиться к недостижимому. Никогда больше у меня не было такого внутреннего созидательного процесса!
— И в театр вы уже не возвращались?
— До моего прихода в антрепризу в репертуарном театре я больше не работала — не было желания сидеть в гримерке и ждать, когда тебе дадут роль.
— «Большая судьба» в кино началась для вас с поистине народного фильма «Зимняя вишня». Чем вы объясняете такой успех?
— Главная удача фильма — очень хороший сценарий, совпавший с тем периодом жизни страны, когда огромное число одиноких женщин жили трудно, но была надежда, что что-то улучшится. Причем эта надежда жила вне зависимости от пола — у мужчин тоже проблемы: с одной стороны, они в конце концов устают от гуляний, а с другой стороны, мы их не понимаем так же, как они — нас.
— Тема «Женской собственности», по-вашему, тоже является отражением тенденции сегодняшнего общества?
— Я думаю, эта тема существовала всегда. Почему разница в возрасте должна мешать испытывать чувство влюбленности? Конечно, женщина при этом больше рискует, чем мужчина, это в любом случае так, просто потому, что эта сторона жизни для женщины важней. А что касается молодости возлюбленного — дело ведь не в годах, а в фактической зрелости, взрослости, готовности к любви и ответственности за нее. Кстати, для Кости Хабенского это была первая роль в кино, и я оценила его профессионализм, даже удивилась! Было сразу видно, что он — большой мастер.
— Первым прорывом на Запад стали для вас «Очи черные». Картину там оценили высоко, а для российских зрителей это в какой-то степени был этакий «а-ля рюс»...
— Для меня «Очи черные» — одна из картин, где я сама себя высоко оценила, притом что я впервые была окружена такими именами. Действительно, благодаря этой картине мне стали предлагать работу во Франции и Италии.
— Вы знали языки?
— Заканчивала французскую спецшколу, но училась плохо и язык знала слабо. После школы, не поступив в институт, стала сама его учить, читать французские книги и, как ни странно, выучила. Во время съемок фильма «Очи черные» сначала вынужденно пыталась общаться, а к концу обнаружила, что довольно свободно говорю.
— Роль в знаменитом фильме, наверное, принесла вам, кроме известности, и некое материальное благополучие?
— Никакого. До момента переезда во Францию на ПМЖ я никогда не была богата. Полагаю, что любой хороший инженер был состоятельней меня: у меня не было машины, долго не было квартиры. Я жила в квартире моей мамы. Уже перед отъездом получила от государства однокомнатную квартиру, которую просто ненавидела, но в то время выбирать не приходилось. А на известность артисту грех жаловаться. Это не тягостно.
— А как же приемы, туалеты?
— А никак. Лет до тридцати я была совсем равнодушна к одежде. В моем кругу было не принято относиться к этому с преувеличенным вниманием. Мама безуспешно пыталась заставить меня купить себе что-нибудь. Даже приехав в Париж, я поначалу покупала исключительно вещи для дома. А в 35 лет почувствовала к одежде интерес. Хотя само слово «мода» я не люблю, отношусь к нему снобистски, свысока! Если мне что-то не идет, будь оно хоть трижды модно — не пойдет. То, что я ношу, зависит от удобства и периода жизни: если он «красочный» — одеваюсь красочно!
А после «Очей черных» Марчелло Мастроянни подарил мне два дивных вечерних туалета, я до сих пор храню их как память о нем.
— Что вас поразило при знакомстве с Мастроянни?
— До момента встречи он, конечно, воспринимался мной как далекая звезда (особенно если учесть, что я до этого за границей не бывала). Меня действительно поразило, что я могу эту звезду потрогать, что знаменитый артист так же, как и мы, думает над ролью, работает, переживает о будущем своих дочерей, рассказывает анекдоты...
— Какой была атмосфера на съемках совместного советско-итальянского фильма? Была какая-то разница в те годы в отношении к советским и западным актерам?
— Конфликты были на уровне администрации. Нас, конечно, пытались разводить с западными коллегами — намекали, что мы, например, во время обеда не должны сидеть с ними за одним столом. Я этого демонстративно не понимала и всегда откликалась на приглашения пообедать вместе. Мне вообще приятно вспоминать этот период еще и потому, что я была в состоянии влюбленности.
— Это случается часто?
— Любовь сопровождает меня практически всю жизнь. Мой старший сын Ваня был первым ее результатом. Считаю большим везением, что Господь часто дает мне возможность пережить это чувство. Не понимаю, как можно жить, если ты не влюблен. Это — совсем другое выражение глаз, другое отношение к жизни, в тебе вдруг рождаются слова, которые, казалось, ты никогда не произнесешь в реальной жизни.
— Где же удается находить мужчин, достойных такого чувства? Вы часто бываете «в свете»?
— Я очень нетусовочный человек, почти никуда не хожу. Но почему я должна отказывать себе, если именно к этому мужчине из всей толпы я вдруг почувствовала нежность.
— И нежность всегда оказывается взаимной?
— У меня были два случая любви без взаимности. Но мужчины, не ответившие на мою любовь, с уважением отнеслись к чувству, смогли объяснить мне, что ценят и любят меня как человека, но продолжение отношений невозможно. Я благодарна им за то, что в их отношении ко мне не было никакой грязи! Осталась теплая, доверительная дружба.
— Взаимная любовь с французским актером, который стал вашим мужем, закончилась расставанием...
— Мы познакомились во Франции, где и продолжилась наша семейная жизнь. В течение шести лет пытались сохранить любовь. Эта история была мучительна для обоих — слишком велика была разница менталитетов.
— Ваш второй сын растет сегодня во Франции. Это было решение его отца?
— Изначально это действительно было требованием с его стороны — абсолютно деспотичным. Но потом нам удалось договориться. Я свободно вижусь с сыном, и сегодня я просто низко кланяюсь своему бывшему супругу: то, что Александр воспитывается отцом и живет во Франции, — к лучшему.
— Он говорит по-русски?
— Совсем нет. Но думаю, когда подрастет, сможет выучить, если захочет. Зато в отличие от Вани он очень похож на меня — и внешне, и по характеру. Мы оба любим посмеяться, похулиганить, попроказничать.
— Вы легко адаптировались к жизни в чужой стране?
— Нелегко! Хотя со временем появились люди, которые отнеслись ко мне по-доброму, помогли привыкнуть. Но настоящих друзей я оставила в России, во Франции мне их очень не хватало.
— Во Франции вы снялись в нескольких фильмах, в частности в России очень запомнилась «Аккомпаниаторша». Сниматься в кино у них — это совсем иначе?
— Огромная разница. У них на съемочной площадке совсем нет лишних людей: у нас — пять «постановщиков», а тележку толкать некому, поскольку все стоят и курят. У них же один работает за пятерых, зная, что за работу ему заплатят! Пить, курить и дружить люди будут, когда вернутся домой. Работа — дело, а не тусовка. Когда происходят совместные съемки и в процесс запускают наших людей, они тут же умудряются все развалить. Меня очень раздражают люди, которые плохо работают. Я даже способна перестать здороваться с таким человеком.
— А как вы решились выйти на театральную сцену? Все-таки акцент...
— Несмотря на акцент, в театр меня стали приглашать сразу, зная по ролям в кино. Но я боялась. Их манера игры очень «очищенная», без штукарства и комикований. Но однажды, когда одна хорошая актриса ушла с роли в очень нашумевшем спектакле, меня пригласили, и я решилась — может быть, потому, что в спектакле играл мой муж, все-таки — родной человек рядом. Этот спектакль шел в течение года с большим успехом, совершенно необъяснимым для меня. А вот второй спектакль, не вызвавший такого ажиотажа, стал для меня подвигом: это были «Флорентийские ночи» Цветаевой, которые она изначально написала на французском языке, а я — выучила наизусть!
— Какие преимущества французского менталитета по отношению к российскому вы успели обнаружить, живя в Париже?
— Я очень не люблю национального российского жлобства, которое у французов отсутствует. В это понятие я включаю и внутреннюю потребность обхамить, и стремление уворовать, и зависть... Еще не люблю такую нашу национальную черту, как позерство. Я имею в виду, например, разного рода празднования, которые организовывают «для народа». Праздник нужен! Но на фоне скудных, постыдных пособий тем же самым ветеранам капиталовложения в шоу выглядят циничными. Лучше бы сэкономить на части атрибутов праздников для оказания реальной помощи конкретным людям. Европейцы никогда не пытаются поразить широтой жеста, они делают реальные поступки, и это — отнюдь не жадность, а умение делать практическое дело.
— За границей вы «пересидели» самые «мутные» перестроечные годы. Какое впечатление на вас произвела постперестроечная Россия?
— Вернувшись в 1998 году, я увидела, что многое действительно изменилось к лучшему, особенно экстерьеры. Но поразило также и количество проявлений дурных человеческих качеств, которые полезли, как прыщи! Был период депрессии — я поняла, что боюсь своих соотечественников. У людей появилось желание «красивой жизни», которую они представляли себе плоско, как красочную картинку в журнале, не задаваясь вопросом: а что с обратной стороны? И, конечно, чудовищный контраст между провинцией и Москвой...
— Как вы считаете, может ли интеллигенция сегодня как-то влиять на ситуацию?
— Вот я причисляю себя к интеллигентным людям, то есть стараюсь не жить пороками, а уйти от них. Но не признать, что я труслива, не могу. Даже видя, что надо пойти и сделать, я никогда не пойду.
— Откуда этот страх?
— Страх в крови у нашего поколения. Я с самого детства не чувствовала себя защищенной в обществе. Для меня высказать свое отношение к социуму — преодоление себя. Сегодня трудно поверить в то, что я испытала в возрасте девяти лет, узнав, что сестра моей бабушки вышла замуж за белогвардейца и сейчас живет в Америке! Это не умещалось в голове! Для меня это была история из разряда книжных, где речь идет о явных врагах. Я с удивлением разглядывала их фотографию времен Гражданской войны, где были изображены люди явно голубых кровей, военный в форме, с благородной выправкой, и у них были прекрасные, человеческие лица! Разумеется, мне было запрещено рассказывать об этом.
— Мне казалось, что дочь знаменитого актера советского кино, создавшего немало положительных образов, должна была, скорее, испытывать уверенность, что в случае чего ей все сойдет...
— Совсем нет. Я ведь на самом деле сразу после школы поступила-таки во ВГИК. Но только за принадлежность к компании молодых людей, которые больше не верили в комсомол, пытались отличить правду от лжи, меня выгнали с первого курса — я даже не помню, что я говорила такого антисоветского! Одного из друзей моих юных лет, позволявшего себе думать «иначе», забрали в сумасшедший дом: после уколов он вышел оттуда абсолютным «овощем». Поэтому этот страх — нечто благоприобретенное. Те, кому сегодня 14 — 15 лет, не знают этого страха. А я уже никогда не пойду в одиночку бороться с огромной машиной.
— Говорят, сегодня другие времена...
— Тех, кто сегодня у власти, я боюсь больше, чем коммунистов — те были, по крайней мере, предсказуемы, у них были хоть какие-то рамки приличий. А сегодня воруют так, что прежним и не снилось. Зависть и жадность в обществе просто зашкаливают. И жизнь человеческая ничего не стоит. Это какая-то нереальная реальность, настолько неправдоподобным кажется общество, живущее по законам тупой силы, на фоне социальных достижений мировой цивилизации.
— Вас часто отождествляют с вашими героинями. Кто из них вам действительно ближе по темпераменту?
— На самом деле я гораздо темпераментнее своих героинь, в жизни мне часто приходится сдерживать себя. Наверное, если говорить только о темпераменте, ближе всего Марта — из спектакля «Девишник» Эльшана Мамедова.
— Постоянны ли вы в дружбе? Кому из друзей доверяете больше — мужчинам или женщинам?
— У меня есть постоянный круг подруг, с которыми мы ведем себя так, как это было в 20 лет. Они — не актрисы, с артистами я вообще не дружу, при всем моем глубоком уважении к коллегам. Доверяю больше друзьям-мужчинам: с ними мне нечего делить...
— Вы могли бы найти себя в другой профессии?
— Наверное, я могла бы быть оформителем, или декоратором, или гримером — мне всегда нравились прикладные виды работ: возиться с красками, создавать что-то руками. Люблю переставлять мебель, рукодельничать — всякие там подушечки, занавесочки. Никак не могу сменить занавески, которым уже 12 лет, — так удачно они у меня получились в стиле пейзан. Кроме того, у меня — дети, огромное счастье, что они есть! Я могу представить свою жизнь без профессии, но не без них. Мое материнское чувство — это не долг! Это — счастливое удовольствие, легкомыслие, со стороны может показаться, что мы с Ваней — друзья. Я с радостью обнаруживаю, что он не относится ко мне «снизу вверх». Он для меня — ужасно приятный собеседник.
— Есть ли сегодня у вас интересные театральные работы?
— Нет. Роли, которые я играю сегодня, — откровенно проходные. Таких режиссеров, как Товстоногов, я больше не видела никогда! (Думаю, что и Сережа Алдонин, и Вадик Дубровицкий, которых я очень люблю, не обидятся на меня — мы делаем то, что сегодня в наших силах.)
— Вы снялись в нескольких сериалах. Есть ли надежда увидеть вас в ближайшее время в полнометражном кино?
— В этом году снимаюсь аж в трех сериалах. И работаю в полнометражной российско-швейцарской мелодраме. Примечателен сам сюжет — он снят на основе реальной истории Сергея Михайлова, уголовное дело которого несколько лет назад разбиралось в швейцарском суде. Лена Хазанова, дочь эмигрантки из России, работавшая в то время у Михайлова переводчицей, написала сценарий и стала снимать фильм. Мне предложили роль матери главной героини, этой самой переводчицы. Считаю, что моя роль — самая трудная, поскольку легко играть открытый темперамент. А я играю русскую интеллигентку — это совсем другой пласт реакций и оценок. Очень трудно играть на маленьких деталях, будто петельки вяжешь.
Рекомендуем онлайн-кинотеатр, в котором можно бесплатно и без регистрации смотреть российские и зарубежные киносериалы — myseries.live. Вашему вниманию предлагаются как последние новинки жанра, так и неувядающая классика.
— Есть ли у вас сожаления о несыгранных ролях?
— Очень хотелось сыграть Настасью Филипповну. Но я попала как раз в тот период, когда в кино еще был сравнительно свеж фильм, снятый Пырьевым, а в театре только что состоялась постановка Товстоногова. Всегда мечтала сыграть «Даму с камелиями»...
— Какой период вашей жизни вы считаете «своим временем»?
— «Мое время» наступило, когда мне исполнилось 40 лет — до этого я только «пристраивалась» к жизни. А в этом возрасте я ощутила настоящий вкус к жизни: мне стало нравиться все — и когда получается, и когда не получается. К сорока годам я поняла, что должна поменять свою жизнь, развелась с любимым мужем, осознала, что готова отвечать за эти действия. Сегодня вижу, что не ошиблась.
Беседу вела Светлана Полякова
