Еще один рецитал Сони Йончевой в Московской филармонии
«Еще один» потому, что первый оркестровый рецитал певицы состоялся в Москве два года назад, когда пандемия COVID-19 до России еще не добралась, но предвестие беды в воздухе уже витало. Отечественным меломанам (именно меломанам – не широкой публике) эта певица, в принципе, неплохо была знакома уже тогда, но на том концерте она предстала не просто сопрано из Пловдива, а всемирно известной примадонной, над раскруткой имени которой оперный шоу-бизнес поработал на тот момент уже весьма основательно! Вспомним, что в 2010 году на конкурсе «Опералия» Пласидо Доминго в Милане Соня Йончева удостоилась I премии, и для стремительного развития карьеры певицы в последнее десятилетие это стало мощнейшим щелчком. А то, что мировой оперный бизнес работает исключительно по «щелчку», давно уже аксиома…
Впечатления от московского концерта артистки двухлетней давности, состоявшегося на той же сáмой площадке – в Концертном зале имени Чайковского, – сохранились далеко не оптимистичные. В силу этого, собираясь на концерт примадонны 1 декабря нынешнего года в рамках абонемента Московской филармонии «Мастера оперной сцены», собственно на мастерство как таковое рецензент особо уже и не рассчитывал. И всё же в первый день зимы, да и в преддверии Нового года, очень уж сильно захотелось поверить в чудо… Но чуда, увы, не случилось ни в вокальном аспекте, ни в плане оркестрового аккомпанемента, и если первое было, как ни крути, ожидаемо, то второе стало совершенно неожиданным.
Российский национальный молодежный симфонический оркестр на сей раз выступил с болгарским маэстро Найденом Тодоровым, но музыкантская харизматичность в дирижере так и не проявилась. Оркестр под его руководством вместо интерпретатора оказался на сей раз всего лишь «нотным иллюстратором», и музыкантского «я» в работе дирижера ощутить не довелось: его оркестр звучал «весомо, грубо, зримо» как в аккомпанементе певице, так и в чисто инструментальных пьесах. В числе последних публике предложили принять к свéдению «Славянский танец» № 2 ми минор Дворжака (соч. 72), четыре номера Сюиты № 1 из «Кармен» Бизе, вступление к «Аиде» Верди, «Шабаш» из «Виллис» Пуччини, а также интермеццо из «Сельской чести» Масканьи. И они, и аккомпанемент солистке были лишены живого, душой согретого дыхания музыки и тонкости исполнительских штрихов.
Контраст оказался необычайно разительным на фоне выступления этого коллектива на этой же сцене 14 ноября в совместном концерте Томаса Хэмпсона и Луки Пизарони, за дирижерским пультом которого находился дирижер Михаил Татарников. Понятно, что впечатления от нынешнего концерта с участием РНМСО во многом снижены из-за солистки, которая построила свою программу по принципу «чтó бы такое спеть, чтобы особо не петь?». Программа оказалась настолько дежурной, что ожиданий истинных меломанов – тем более от певицы, вдруг возомнившей себя драмсопрано, – совершенно не оправдала. Постановочных оваций, конечно же, было море, однако все эти ухищрения всегда легко вычисляются на «раз-два», а единственным «серьезным» и наболее уязвимым с точки зрения исполнения номером стала ария (каватина и кабалетта) Леоноры из второй картины первого акта «Трубадура» Верди.
Ее мы услышали первой, и Верди – что лакмус для возможностей певческого голоса! – сразу же показал, что у певицы буксует не только вокальный драматизм, но и самая что ни на есть элементарная академичность звуковедения! Вокальная линия не сфокусирована, не выровнена, постоянно «проваливается» на непреодолимых «ухабах». Звучанию артистки присуща недопустимая открытость и первые тревожные признаки тремоляции, которая не преминула возникнуть из-за конфликта исполняемого репертуара с возможностями голоса (малообъемного, малополетного и явно лирического по его природе). Так что, переоценив свой вокально-драматический потенциал, певица и в молитве Тоски из одноименной оперы Пуччини также потерпела фиаско. Впрочем, в том, что Пуччини – не ее композитор, мы успели убедиться еще на упомянутом оркестровом рецитале двухлетней давности…
Странным довеском к оперной вокальной программе оказалась «Ave Maria» с текстом, положенным на аранжировку интермеццо из «Сельской чести» Масканьи, и на сей раз она прозвучала нон-стоп вслед за оригинальной оркестровой пьесой. И если целью этого хода в концерте, в котором не наблюдалось не только пиршества, но и главенства вокала, было растянуть время и исполнить не самый сложный для голоса, однако насквозь пронизанный изумительнейшей кантиленой вокальный опус, то цель оправдала средства сполна. Лишь только с кантиленой (точнее – с ее отсутствием) вышла вполне предвиденная загвоздка!
Еще одной итальянской оперной пьесой стала ария (песенка) Мими («Musette svaria sulla bocca viva») из «Богемы» Леонкавалло. Субреточный стиль этого номера, в буклете-программе почему-то приписанного не Мими, а Мюзетте (полнейший нонсенс!), – как раз то, что с природными данными голоса певицы корреллирует заведомо лучше, чем образы сильных и роковых драматических оперных героинь. И всё же зачет за Леонкавалло она получает не за оригинальность трактовки, а за «раритетность» самогó номера: в сборном концерте эту арию услышишь нечасто, а будучи отданной другой героине – и подавно!
С вокальной оснасткой Сони Йончевой субреточность, пожалуй, наиболее органично срослась в арии Манон из финала второго акта одноименной оперы Массне, но в спетой с явной претензией на величие хабанере из «Кармен» Бизе вихрь страсти, которой окутана главная героиня оперы, так и не возник. Это была лишь прилежная субретка под стать Манон Массне, но если в ее арии эмоции и чувственные переживания всё же хоть как-то проступили, то хабанера превратилась в трафаретно-слащавую открытку, которую хоть помещай на коробку с конфетами! На постижение образа Кармен вместо романтической страстности с «нравами дикой птицы» была предъявлена лишь канареечная претензия…
Прозвучавшие бисы и вовсе увели в стихию эстрадной развлекательности. Первый был французским: шансон «Гимн любви» из репертуара Эдит Пиаф на ее же слова и музыку Маргерит Монно. Второй оказался испанским: петенера Валентины из сарсуэлы Федерико Морено-Торробы «Марченера». Спела их певица явно в погоне за количеством вокальных номеров, но, как говорится, спела и спела, и их мы также лишь приняли к сведению – не более того. Но перейдя уже к бисам, мы оставили за бортом два славянских номера, также вошедших в программу, которая де-факто вызвала устойчивую ассоциацию не с чем иным, как с лоскутным одеялом музыкальных стилей и жанров…
Помните знаменитые пароль и отзыв «У вас продается славянский шкаф? – Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой». Это было в советском фильме «Подвиг разведчика» 1947 года. А в обсуждаемый вечер в Концертном зале имени Чайковского в Москве вместо одного славянского шкафа Соня Йончева организовала нам оперно-сказочный гарнитур из двух предметов – ариозо Иоланты из одноименной оперы Чайковского и арию Русалки из одноименной оперы Дворжака. Ничего против этого мы, конечно же, не имеем: «Иоланта» и «Русалка» – бесспорные шедевры своих национальных музыкальных культур, просто для формата концерта выбранные певицей фрагменты из них эффектны не слишком сильно: меломаны всегда ждут яркости и виртуозности. Однако эти фрагменты, как и большинство исполненных, были выбраны потому, что недостаток или даже отсутствие мастерства завуалировать в них намного проще, чем в двух номерах Верди и Пуччини, всё же потребовавшихся певице для «сертификации» ее звездного статуса.
Фото предоставлены пресс-службой Московской филармонии
