«Пиковая дама» Сэма Брауна в Немецкой опере Берлина
Спектакль в берлинской Немецкой опере по опере П. И. Чайковского «Пиковая дама» был задуман ещё Грэмом Виком, который не смог пережить пандемию COVID-19. В марте 2024 спектакль был выпущен Сэмом Брауном, имевшим представления о замысле Г. Вика. По всей видимости, именно от начального плана осталась любопытная идея использовать в качестве интермедий кадры из фильма Якова Протазанова «Пиковая дама» (1916) и первая сцена с детским хором. Остальное тело спектакля, включая какое-то запредельно несуразное оформление в стиле рыночной пересортицы «с миру по нитке», сильно контрастирует с этими двумя действительно талантливыми элементами прочтения.
Главное достижение сценической драматургии — сцена с детским хором в первом действии. В Летнем саду мы видим маленького Германа, над которым издеваются ровесники: обливают из водяных пистолетов, дразнят и унижают. Единственным утешающим его человеком становится девочка Лиза. Введение этой ретроспективной рифмы к образам главных героев (мальчик – девочка // Герман – Лиза) вводит компонент «униженных и оскорблённых» и объясняет асоциальное поведение Германа и странную увлечённость им Лизы. При помощи этого решения декоративный вступительный детский хор становится важным ключом к пониманию созданных Чайковским образов.
Неудивительно, что, встретившись уже в зрелом возрасте, Лиза и Герман узнают друг друга. Этот режиссёрский ход объясняет, почему Герману неважно, как зовут ту, которая в детстве протянула ему руку помощи, но, как это часто бывает, именно ей Герман мстит за напоминание о детской травме.
Иван Гынгазов выстраивает сложный психологический каркас роли Германа на фундаменте своего красочного тембра и виртуозного владения вокальной техникой. Перед нами наивный и ранимый, запутавшийся в своих желаниях и страхах герой, лишённый как карикатурной чувствительности, так и пафосного романтизма. В интерпретации певца мы видим израненного неудачами человека. Этот Герман ближе по темпераменту к Родиону Раскольникову Достоевского с его перепадами настроений и импульсивностью реакций. В этом преломлении по-новому высвечивается природа социопатической одержимости главного оперного героя П. И. Чайковского, его душераздирающая надломленность, жестокость и одиночество.
В головокружительно ярком, технически мощном и эмоционально насыщенном исполнении Марии Мотолыгиной Лиза предстаёт интеллектуалкой эпохи «просвещённого суфражизма». Нелепые кукольные наряды из голубого и розового атласа вызывают в памяти образ «смешной девчонки», созданный Барбарой Стрейзанд в одноимённом фильме (1968), и подчёркивают асоциальную несуразность этой книжной девушки, которая жестоко расплачивается за свою эмпатию к покалеченному обществом психопату. Гибкий, с широкой палитрой обертоновых оттенков голос певицы особенно выразителен в дуэте с Полиной и знаменитом монологе «Уж полночь близится».
Любопытным решением можно назвать и попытку реанимировать моложавость образа Графини, опробованную в «пушкинизированной» постановке оперы Чайкоского Вс. Мейерхольдом в 1935. В интерпретации Дженнифер Лармор Графиня действительно выглядит не дряхлой «старухой XVIII века», а зрелой сексуально ненасытной женщиной 45-50 лет, которая не только пристаёт к Герману во время знаменитой сцены в спальне, но и после смерти с диким хохотом является ему в платье и очках Лизы. Именно её призрак уводит Германа в игорный дом с противоположного берега Зимней Канавки, в которую бросается обезумевшая от горя Лиза. Это ломает стереотип и превращает Графиню в образ распутной (клубной?) жизни и сексуальной агрессии. Вокальную сторону исполнения я бы оставил за скобками: при таком роскошном прочтении разбирать её совершенно излишне.
Томский в исполнении Лучио Галло выглядит возрастными ловеласом с потускневшим голосом. Впрочем, премьерная критика это исполнение единодушно хвалила. В партии Елецкого блестяще выступил Дин Мёрфи: харизматичная подача образа, великолепная актёрская игра, достойное вокальное обрамление. Мартина Барони тепло и камерно прозвучала в партии Полины.
Купирование пасторали про искреннюю пастушку выводит спектакль за рамки достойных пристального внимания, потому что, если режиссёру нужно объяснять значение этого номера в партитуре Чайковского, то режиссёр явно занимается не своим делом. Этот неутешительный вывод подтверждает и сопровождение юмором ниже пояса и без того скабрезной песенки Томского, во время которой седовласый баритон поливает из приставленной к промежности бутылки лежащего на столе хориста. При наличии очень ценных находок спектакль С. Брауна в целом находится за рамками хорошего вкуса и как минимум профессионального внимания не заслуживает. Это очень сырая во всех смыслах работа.
Оркестр под управлением ученика И. Мусина словацкого маэстро Юрая Вальчухи звучал в правильных темпах на пределе своих возможностей, которые трудно назвать достаточными для исполнения такого сложного материала, как «Пиковая дама» Чайковского. Про хор лучше ничего не говорить: молодцы, что осилили.
Резюме: спектакль в нескольких мизансценах, по-видимому, принадлежащих концепции Грэма Вика, предлагает интересные интерпретации травматических истоков основной коллизии, вынимая скрытые смыслы как из пушкинского сюжета, так и из партитуры братьев Чайковских. Но работа режиссёра не даёт этим интересным семенам прорасти. Концепции не хватает стройности и последовательности, мизансценам чувства меры и вкуса и, возможно, бюджета: слишком уж многие интересные находки остались непроработанными, как подростковая травма его героев.
