Стравинский. «Весна священная» →
«Весна священная» (фр. Le Sacre du printemps, англ. The Rite of Spring) — балет на музыку Игоря Стравинского в одном акте. Картины языческой Руси в двух частях.
Сценаристы — Н. Рерих и И. Стравинский, балетмейстер — В. Нижинский, художник — Н. Рерих.
Премьера состоялась 29 мая 1913 года в «Русском балете Сергея Дягилева», Париж, под управлением Пьера Монтё.
История создания
Замысел «Весны священной» относится к началу 1910 года. В «Хронике моей жизни» Стравинский рассказывает: «Однажды, когда я дописывал в Петербурге последние страницы «Жар-птицы», в воображении моем совершенно неожиданно, ибо думал я тогда совсем о другом, возникла картина священного языческого ритуала: мудрые старцы сидят в кругу и наблюдают предсмертный танец девушки, которую они приносят в жертву богу весны, чтобы снискать его благосклонность. Это стало темой «Весны священной». Должен сказать, что это видение произвело на меня сильное впечатление, и я тотчас же рассказал о нем моему приятелю, художнику Николаю Рериху, картины которого воскрешали славянское язычество. Его это привело в восторг, и мы стали работать вместе. В Париже я рассказал о своем замысле Дягилеву, который сразу же им увлекся. Последующие события, однако, задержали его осуществление».
Последующими событиями явились создание и постановка второго балета Стравинского. Лишь после премьеры «Петрушки» в июне 1911 года, вернувшись из Парижа в имение Устилуг, где композитор обычно проводил лето, он начал работу над взволновавшим его замыслом. Он встретился с Н. Рерихом (1874—1947), вместе с которым еще весной 1910 года набросал первоначальный план балета. Художественному видению Рериха был свойствен пантеизм, излюбленной темой его творчества являлось единение древнего человека с природой. Работа шла быстро, увлеченно. Сценарий был закончен в имении княгини Тенишевой Талашкино, где Рерих, как и многие другие художники, поддерживаемые просвещенной меценаткой, проводил лето. Хореография подробно обсуждалась с Вацлавом Нижинским (1889, по др. данным 1890—1950), которого Дягилев рекомендовал Стравинскому в качестве постановщика. Нижинский, поистине гениальный танцовщик и актер, окончивший в 1907 году Петербургское балетное училище и начавший свою карьеру в Мариинском театре, с 1909 года был ведущим танцовщиком дягилевских Русских сезонов в Париже. Именно он воплотил главные роли в балетах Фокина «Видение розы», «Петрушка», «Карнавал», «Шехеразада», «Нарцисс и Эхо», «Дафнис и Хлоя». «Весна священная» стала одной из его первых постановок, в которой он смело смел все каноны, в том числе и сложившиеся в фокинских балетах.
С наступлением холодов Стравинские уехали в Швейцарию. Там, в Кларане, 17 сентября 1912 года была закончена партитура. Как явствует из переписки, решающее значение композитор придавал ритмической стороне. Она и составила основу новаторского сочинения, взломавшего старые стереотипы как в музыке, так и в хореографии. В пластике балета господствовал сложный и вместе с тем примитивный рисунок. Ноги, вывернутые носками внутрь, прижатые к телу локти, «деревянность» скачков, лишенных полетности романтического танца, — все передавало стихийно-первобытный пляс массы, желающей не оторваться от земли, а, напротив, слиться с ней. «В этом балете, — если только балетом его можно назвать, властвует не па, а жест, — отмечал один из критиков. — И жест — длительный, не меняющийся, и жест не одиночный, а массовый, умноженный». Стилизованная архаика пластики с ее напряженной скованностью способствовала колоссальному нагнетанию экспрессии. Нижинскому удалось создать хореографию, полностью соответствующую новаторской музыке, максимально выражающую чувство. Привычная симметрия балета была нарушена, в композиции господствовала асимметричность, притом удивительно искусная.
В «Величании избранной» изливается страшная неукрощенная стихия. О начале второй картины критики писали: «Тут неожиданно расцветает эпизод, полный благоуханного лиризма: девушки в красных одеждах, с ангельским жеманством иконописных жестов, плечом к плечу ведут круговой хоровод. Рассеявшись, они разыскивают какую-то мистическую тропу, избирают и прославляют скачками и плясками избранницу-жертву. Избранница стоит, словно сведенная судорогой, со сведенными плечами, сжатыми кулаками, повернутыми внутрь ступнями, вокруг нее разворачивается неистовый топот старейшин — идет величание избранной». «Девушка танцует в исступлении, ее резкие, стихийные, сильные движения как бы вступают в борьбу с небесами, она как бы ведет с небесами диалог, заклинает их унять злобу, которой они угрожают земле и им всем, живущим на ней», — вспоминает Бронислава Нижинская.
Премьера «Весны священной», состоявшаяся 29 мая 1913 года в театре Елисейских полей под управлением Пьера Монте, привела зрителей в шок. Публика свистела, смеялась и шумела. Чтобы усмирить разошедшиеся страсти, Дягилеву пришлось несколько раз гасить свет в зале, и все же утихомирить публику не удалось. Спектакль прервался. Однако далеко не все так отнеслись к новому балету. Наиболее чуткие любители музыки поняли его ценность. В «Хронике...» Стравинский вспоминал: «Я воздержусь от описания скандала, который она («Весна священная». — Л. М.) вызвала. О нем слишком много говорили <...> Я не имел возможности судить об исполнении во время спектакля, так как покинул зал после первых же тактов вступления, которые сразу вызвали смех и издевательства <...> Выкрики, сначала единичные, слились потом в общий гул. Несогласные с ними протестовали, и очень скоро шум стал таким, что нельзя было уже ничего разобрать <...> Я должен был держать Нижинского за платье; он был до того взбешен, что готов был ринуться на сцену и устроить скандал...» Один из критиков, писавший об «абсурдности» балета, тем не менее, в конце статьи парадоксально высказал очень проницательную мысль: «Композитор написал партитуру, до которой мы дорастем только в 1940 году». Спектакль прошел всего шесть раз. В 1920 году его заново поставил Л. Мясин (1895—1979). Однако именно хореография Нижинского произвела подлинную революцию в балетном искусстве.
Музыка
Господствующей стихией балета стал ритм — гипнотический, все себе подчиняющий. Он царит в необычной, полной стихийной силы музыке, управляет движением согнутых, как бы придавленных к земле людей. Вступление создает картину постепенного пробуждения природы, от первых робких ручейков к бушующей радости весны. Четкий ритм, вьщерживаемый у струнных, и возгласы валторн открывают «Весенния гадания. Пляски щеголих». Постоянно звучит втаптывающий ритм, на фоне которого мелькают различные мелодии. В «Игре умыкания» стремительное движение время от времени перебивается кличами, которые становятся все более властными. «Вешние хороводы» основаны на попевках старинной свадебной песни «На море утушка» и интонациях веснянок. «Игра двух городов» вводит в действие мужское молодечество, удаль и силу. В «Шествии Старейшего-мудрейшего» сохраняется движение предшествующего эпизода, но в более тяжелом и торжественном варианте. Неожиданно все останавливается. «Поцелуй Земли» — миг тишины, завороженности. «Выплясывания Земли» начинаются мощным tutti, грузным, монолитным, упорным. Это яростное заклинание в стремительном темпе внезапно прерывается.
В «Тайных играх девушек» также прослеживаются связи с народными напевами. Постепенно просветляются звучания, более напевными становятся мелодии, ускоряется темп. Внезапные яростные удары литавр, барабана и струнных разрушают очарование. Начинается «Величание избранной», в котором господствует страшная неукрощенная стихия. «Словно тяжелые молоты выковывают ритм, и после каждого удара с шипением вырывается пламя» (Асафьев). «Взывание к праотцам» — краткое, повелительное, основанное на суровой архаической псалмодии. «Действо старцев человечьих» отличается завораживающим мерным ритмом. Кульминации произведения — «Великая священная пляска». В ней безраздельно господствуют стихийный могучий ритм, предельное динамическое напряжение.
Сюжет как таковой в балете отсутствует. Содержание «Весны священной» композитор излагает следующим образом: «Светлое Воскресение природы, которая возрождается к новой жизни, воскрешение полное, стихийное воскрешение зачатия всемирного».
Рассвет. Племя собирается на праздник Священной весны. Начинается веселье, пляски. Игры возбуждают всех. Действо умыкания жен сменяется хороводами. Далее начинаются молодеческие мужские игры, демонстрирующие силу и удаль. Появляются старцы во главе со Старейшим-мудрейшим. Обряд поклонения земле с ритуальным поцелуем земли Старейшим-мудрейшим завершает яростное «Вытаптывание земли».
Глухой ночью девушки избирают великую жертву. Одна из них, Избранная, представ перед богом, сделается заступницей племени. Старцы начинают священный обряд.
Л. Михеева
Действующие лица:
• Избранная
• Старейший-мудрейший
• Бесноватая
• Юноша
• Старцы, юноши, девушки
Действие происходит в доисторической Руси.
Поцелуй земли
Среди нагромождения скал неподвижно сидят две группы — девушки и юноши. Всматриваясь в священный камень, они ждут вещего знака. Появляется Старец, девушки водят вокруг него круги. Старец ведет их к священному кургану. Начинаются весенние гадания девушек и танцы юношей. Молодые ноги утаптывают еще не проснувшуюся от зимнего сна землю, заклинают ее расстаться с зимой. Обрядовая пляска: девушки прядут пряжу, юноши рыхлят землю. Упоение единым ритмом.
Настает время выбора девушек и их умыкания. Пары вступают в вешние хороводы. Затем юноши делятся на две группы, начинается ритуальная «игра городов». Накопленные за зиму силы рвутся наружу. Старец успокаивает молодых. Они падают на землю, преклоняясь перед его мудростью, и целуют землю. Шествие Старейшего — мудрейшего. Он также припадает к земле, благословляя ее. Поцелуй Земли — знак общего раскрепощения. Начинается ритуальное Выплясование Земли.
Великая жертва
Опускается ночь. Девушки сидят вокруг костра, окружив Старца. Все ждут начала обряда жертвоприношения. Чтобы пробудить землю, и она принесла свои дары людям, нужно окропить землю девичьей кровью. Затеваются тайные хороводы девушек, хождения по кругам, чтобы выбрать самую красивую жертву. Выбор состоялся, и вокруг Избранницы происходит ее величание. Взывают к праотцам. Избранница танцует великую священную пляску. Ритм пляски нарастает, и Избранница падает замертво — Земля приняла великую жертву. Луг зеленеет, на деревьях распускаются листья, расцветает жизнь. Племя Священной пляской благодарит землю.
* * *
В истории дягилевских балетов было немало новаторских спектаклей, однако премьера «Весны священной» выделяется и на этом фоне. Прежде всего, благодаря музыке Игоря Стравинского. Автор одной из книг о композиторе Борис Ярустовский резюмировал: «Партитура „Весны священной" своей необычной стилистической дерзостью оказала огромное влияние на всю музыкальную культуру XX века. Это — важная веха в ее развитии, новая глава в ее истории. Музыка „Весны" оказалась своеобразным сосудом с настоем новых соков, новых приемов и средств художественной выразительности: ими пользовались в той или иной мере почти все музыканты современности». Мощь и динамизм музыки, ее особая ритмическая пульсация поставили непростые задачи и перед хореографом и перед исполнителями, не говоря уж об ошарашенной этой новизной публики премьеры.
О замысле балета композитор вспоминал: «В воображении моем совершенно неожиданно, ибо думал я тогда совсем о другом, возникла картина священного языческого ритуала: мудрые старцы сидят в кругу и наблюдают предсмертный танец девушки, которую они приносят в жертву богу весны, чтобы снискать его благосклонность. Это стало темой „Весны священной". Должен сказать, что это видение произвело на меня сильное впечатление, и я тотчас рассказал о нем моему приятелю, художнику Николаю Рериху, картины которого воскрешали славянское язычество. Его это привело в восторг, и мы стали работать вместе».
Несмотря на то что композитору и художнику удалось вместе создать сценарий балета, на основе которого и сочинялась музыка, их восприятие будущего спектакля было различным. Эпическое главенствует в полотнах Рериха и в его эскизах «Весны». Художник утверждал союз человека с природой и поэтизировал преклонение человека перед могучей силой земли. Рерих одел девушек в длинные рубахи, с пестро узорчатой каймой. У мужчин рубахи были покороче, на ногах — порты, на голове — остроконечные шапки. На ногах у всех лапти или онучи. Костюмы любовно воспроизводили древнерусскую одежду, но были слишком красивы для данного спектакля. Автор первой монографии о Николае Рерихе Сергей Эрнст отмечал: «Цветут зеленые холмы, блистают вешние воды, под благостно клубящимися юными облаками ликует земля, возрождаясь к новой славе. Все линии бегут широким „космическим" порывом, краски лежат сильными пластами». Однако не о том звукописала музыка. Резкие, нарочито дисгармоничные звукосочетания, говорящие о таинственном лике первобытных людей, об их ужасе перед непознанной и потому страшной природой, разрушали и эпичность, и созерцательность сценографии.
Если о характере музыки Стравинского можно судить по ее концертным исполнениям и множеству аудиозаписей, если сохранились (хотя и частично) эскизы Рериха, то как можно достоверно оценить хореографию Вацлава Нижинского? Ведь спектакль 1913 года прошел всего 6 раз, а мнения очевидцев полярно различны. Композитор, например, с течением времени резко менял свои оценки. После премьеры он в частном письме был краток: «Хореография Нижинского бесподобна. За исключением очень немногих мест все так, как я этого хотел». Через 20 лет в «Хронике моей жизни» Стравинский подверг и самого балетмейстера и его талант хореографа уничижительной критике. «Бедный малый не умел читать ноты, не играл ни на одном музыкальном инструменте... Так как собственных суждений он никогда не высказывал, приходилось сомневаться в том, что они вообще у него были. Пробелы в его образовании были настолько значительны, что никакие пластические находки, как бы прекрасны они иногда ни бывали, не могли их восполнить... Сам он, по-видимому, не понимал ни своей неспособности, ни того, что ему дали роль, которую он не в состоянии сыграть... Я бы погрешил перед истиной, если бы стал поддерживать смешение понятий в оценке его дарования как исполнителя и дарования как балетмейстера». И как вывод: «Во всех танцах ощущались какие-то тяжелые и не к чему не приводящие усилия, и не было той естественности и простоты, с которыми пластика должна следовать за музыкой. Как все это было далеко от того, что я хотел!». Еще через 30 лет Стравинский сказал Юрию Григоровичу: «Лучшим воплощением „Весны" из всех виденных мною я считаю постановку Нижинского». Категоричность последнего утверждения снижается тем, что композитор видел всего одну постановку балета, и она ему понравилась того меньше.
Сестра хореографа Бронислава Нижинская, сама будущий балетмейстер, боготворила брата. Ей мы обязаны точным описанием характера хореографии: «Мужчины в „Весне священной" — это первобытные люди. Своим обликом они даже смахивают на животных. Ступни их ног повернуты внутрь, пальцы сжаты в кулаки, а головы втянуты в ссутуленные плечи. Они шагают, слегка согнув колени, тяжело ступают, будто с трудом поднимаясь по крутой тропе, протаптывают путь по каменистым холмам. Женщины в „Весне священной" хоть и относятся к тому же первобытному племени, но уже не совсем чужды представлениям о красоте. И все же, когда они собираются группками на холмах, затем сходят вниз и образуют толпу посреди сцены, их позы и движения неуклюжи и угловаты».
И чуть далее, в рассказе о премьере, следует вывод: «В этот вечер произошло важное событие: родилось сознание необходимости самовыражения, уверенности, что обладающий оригинальным талантом, неповторимой индивидуальностью или творящий дотоле не известное искусство обязан бесстрашно заявлять об этом. Наконец был сорван и отброшен окутывавший классический балет покров представлений о том, что считать „грацией" и „красотой". Новации Нижинского в области хореографии стали подлинным открытием. Они определили начало новой эры в балете и танце». Исследовательница творчества Нижинского Вера Красовская четко формулирует: «В „Весне" завершился поворот балетного театра от изобразительного импрессионизма к экспрессионизму с его сильными, грубыми, намеренно примитивными средствами воздействия, во всем противоположными красивой описательности Фокина».
По-иному воспринимали этот экспрессивный примитивизм большинство современников. «Искривленные руки и ноги, трясение животами, обезьяньи ужимки и прыжки, не группы, а груды человеческих фигур» (Андрей Римский-Корсаков). «Над исполнителями всесильно царит какое-то принуждение, искривляющее их члены, отяготевшее над согнутыми шеями. Чувствуется, что иные движения для них запретны, потому что были бы кощунственны... Недаром тяжелая мистическая одурь, владеющая пляшущими группами, отзывается у зрителей болезненным и острым, я сказал бы, физиологическим недовольством» (Андрей Левинсон). Знаменитый балетный критик, адепт классической хореографии имел в виду небывалый скандал на премьере «Весны священной».
Элитарная публика, после изысканной красоты «Сильфид», показанных до антракта, была поражена и оскорблена и резким «варварством» музыки и угловатой тяжеловесностью хореографии. Часть присутствующих зрителей кричала, свистела, пытаясь сорвать спектакль. Доходило до рукопашной: дама дала крикуну из соседней ложи пощечину, а тот вызвал ее спутника на дуэль. Шум стоял неописуемый, но дирижер продолжал спектакль. Дягилев пытался призвать публику дать закончить спектакль, но противники и сторонники разошлись не на шутку. В коротком антракте между двумя частями балета зажгли свет, полиция выводила наиболее буйных. Однако обстановка мало изменилась. Мать Нижинского, сидевшая в первом ряду, на время потеряла сознание, композитор вместе с хореографом за кулисами пытались подбодрить артистов, воодушевить Марию Пильц (Избранница) на продолжительное соло. Исполнители мужественно дотанцевали балет до конца, но выйти на поклоны не рискнули. После антракта при полном спокойствии публики показали «Призрак розы».
В 1920 году в «Русском балете Сергея Дягилева» появилась новая «Весна священная» с хореографией Леонида Мясина. Ритмически разнообразную, более профессиональную постановку зрители приняли спокойно. Из последующих самостоятельных хореографических решений балетмейстеров Бориса Романова (1932, Буэнос-Айрес), Мэри Вигман (1957, Берлин), Кеннета Макмиллана (1962, Лондон), Джона Ноймайера (1972, Франкфурт), Глена Тетли (1974, Мюнхен), Пины Бауш (1975, Вуперталь), Марты Грэм (1981, Нью-Йорк) и других выделился спектакль Мориса Бежара (1959, «Балет XX века», Брюссель; 1965, Парижская Опера). Весна человечества трактовалась как первый «брачный танец» двадцати мужчин и двадцати женщин. В мощном процессе мужчины демонстрировали свою нарастающую силу, доблесть и своеобразную красоту. От почти животных инстинктов — к природному, срежиссированному ритуалу завоевания женщины-избранницы мужчиной-избранником. Жизненная сила Весны толкала род человеческий к размножению.
На отечественной сцене первооткрывателями «Весны» стали хореографы Наталья Касаткина и Владимир Василёв (1965, Большой театр; 1969, ленинградский Малый театр), пополнившие древнеславянский сюжет любовной историей Избранницы и Пастуха. В 1997 году в Мариинском театре Евгений Панфилов предложил чисто мужской вариант балета. В том же коллективе в 2003 году была показана реконструкция спектакля Нижинского 1913 года. Ее авторы — Миллисент Ходсон (хореография и постановка) и Кеннет Арчер (декорации и костюмы), проделав огромную исследовательскую работу, первоначально не без успеха продемонстрировали ее в труппе «Джоффри бэллей» в 1987 году. Петербургский вариант показался, однако, любопытной этнографией, а не жизнеспособным спектаклем.
А. Деген, И. Ступников
«Весна священная» была показана в мае 1913 года в новом зале, лишенном аромата времени, слишком удобном и холодном для зрителей, привыкших сопереживать зрелищу сидя бок о бок в тепле красного бархата и позолоты. Я не думаю, что «Весна» встретила бы должный прием на менее претенциозной сцене, но этот роскошный зал самим своим видом свидетельствовал о том, какой ошибкой было сталкивать молодое, мощное произведение с декадентской публикой. Пресыщенной публикой, расположившейся среди гирлянд а-ля Людовик XVI, в венецианских гондолах, на мягких диванах и подушках в восточном стиле, винить в котором приходится все тот же «Русский балет».
В такой обстановке хочется отлеживаться после сытной трапезы в гамаке, дремать; все истинно новое отгоняешь, как надоедливую муху: оно мешает.
<…>
Позже я слышал «Весну» без танцев; мне хотелось бы увидеть эти танцы еще. <…> Вернемся в зал на авеню Монтеня и дождемся, когда дирижер постучит палочкой по пюпитру и занавес взовьется над одним из самых возвышенных событий в анналах искусства.
Зал сыграл ту роль, какую ему надлежало сыграть: он мгновенно взбунтовался. Публика смеялась, вопила, свистела, хрюкала и блеяла и, возможно, со временем устала бы, но толпа эстетов и кое-какие музыканты в непомерном рвении принялись оскорблять и задевать публику в ложах. Шум перешел в рукопашную.
Стоя в ложе, со съехавшей набок диадемой, престарелая графиня де Пурталес, красная как мак, потрясала веером и кричала: «Впервые за шестьдесят лет надо мной осмелились издеваться…» Милая дама не кривила душой: она верила, что это розыгрыш.
Жан Кокто
