Мы беседуем с Дэвидом Паунтни, знаменитым оперным режиссером, вот уже несколько лет являющимся интендантом Брегенцского фестиваля, в его кабинете, расположенном в верхнем этаже Фестшпильхауса, где за стеклянной стеной открывается изумительная панорама Боденского озера, возвышающихся вдали Альп, набережной и, конечно же, сцены на воде.
— Каково, по вашему мнению, состояние оперной режиссуры в мире? Массовым явлением стала модернизация происходящего на сцене. Модернизация бывает хорошей и дурной. Где граница, отделяющая одну от другой?
— Никакой границы нет. Для чего нужна граница? Искусство существует над границами. Тема модернизации не интересна. Интересно, хороша постановка или нет. Если на сцене все исторически достоверно, но скучно, то это — плохая постановка. Если все осовременено, но скучно — это тоже плохая постановка. Что касается положения с оперной режиссурой в мире, то где-то она хороша, где-то плоха. Большей частью, конечно, плоха — как всегда.
— Но бывали же времена — скажем, послевоенная пора, когда творили Фельзенштейн и его последователи в Германии, Покровский в России, Дзеффирелли в Италии, — и имелись все основания говорить о расцвете оперной режиссуры!
— Ну тогда стояла задача ликвидировать ущерб, нанесенный искусству в предвоенный и военный периоды. Ведь раньше, в 20 — 30-е годы, было невероятное время цветения, творческого воодушевления, поисков, изобретений. Об этом потом забыли, ибо фашистами и коммунистами все было блокировано. Да, после войны, конечно же, произошел взрыв, началось бурное движение — ведь перед тем была стена. Была ли это золотая пора? О ней всегда мечтают люди. На самом же деле были блестящие режиссеры и много плохих режиссеров. Повторюсь: как и сегодня.
— Кого из ваших коллег вы причислили бы к блестящим?
— Есть, к примеру, англичанин Ричард Джонс, который сделал много отличных вещей. Есть Робер Лепаж, у которого тоже много очень хорошего (не все, конечно).
— А теперь — о другом. Вашим дебютом в России была «Чародейка» Чайковского в Мариинском театре. Героиню этой оперы, Куму Настасью, принято именовать «русской Кармен». Теперь вы обращаетесь собственно к Кармен — собираетесь ставить в Москве, в Большом театре, оперу Бизе.
— Ха-ха, об этом я не думал.
— Все интересующиеся оперой ждут с нетерпением этой вашей работы — тем более что осуществлять ее вы будете с выдающимся нашим дирижером Юрием Темиркановым. Темирканов и сам всерьез занимался режиссурой, проявляя при этом сугубую преданность традициям. Известно, что, начав подготовку спектакля «Евгений Онегин» в Лионской Опере, он не нашел контакта с режиссером, слишком вольно, по его разумению, обращавшимся с классикой, и расторг договор. Вас не тревожит предстоящее сотрудничество?
— Темирканов видел макет и одобрил его, так что никаких опасений на этот счет у меня больше нет.
— Ставили ли вы уже «Кармен»?
— Да, в Английской Национальной Опере.
— Можете ли вы поделиться соображениями относительно постановочной концепции, или еще рановато?
— Концепция, конечно, уже готова — коль скоро макет представлен. В произведении запечатлены мечты о свободе или возможности хотя бы одному человеку быть свободным. Но мечты эти в реальных обстоятельствах не могут осуществиться, ибо общество такого не допускает. Я назову четырех оперных персонажей, которые олицетворяют стремление к свободе (я имею в виду не политическую свободу, а свободу личную): Дон Жуан, Лулу, Кармен и Лисичка-плутовка. Все они должны умереть. Если бы они оставались жить, это было бы разрушительным для общества, и оно на это пойти не может.
— Вы — пессимист?
— В жизни я тотальный оптимист. Но не я придумал для названных героев такой конец. Они действительно гибнут молодыми.
— Но есть ведь и оперы, где герои, стремящиеся к свободе, выживают и даже побеждают, как, к примеру, в поставленной некогда вами здесь, в Брегенце, опере Бетховена «Фиделио»?
— То — политическая свобода, я ее отличаю от свободы личности.
— А разве одно с другим не связано теснейшим образом? И если герой все же умирает — должно ли это означать, что идея свободы обречена? Или вот персонаж иного склада, желающий жить не по предлагаемым правилам, а так, как ему хочется, и при этом уцелевший, — Фальстаф?
— Фальстаф, пожалуй, — один из немногих, кончающих относительно счастливо. Но вернемся к упомянутым мною ранее четырем героям. Все они согласно господствующим представлениям абсолютно аморальны, то есть живут вне морали. Кармен поступает так, как ей хочется, ни с чем не считаясь. Это опасно, это возбуждает других. Такое может длиться лишь недолго, ибо общество не желает с ним мириться.
— Всех этих героев вам довелось уже выводить на сцену?
— Да, эти четыре оперы, в числе многих других, поставлены мною.
— Известны ли уже вам будущие исполнители в «Кармен»? Будут это только русские певцы?
— Исполнители известны. Состав будет интернациональным.
Беседу вел Михаил Бялик
