Недавно наш журнал опубликовал развёрнутую рецензию Екатерины Беляевой на гастроли Пермского балета в Москве. Но это событие столь впечатляюще и резонансно для балетоманов и культурной жизни столицы и России, что мы решили ещё раз привлечь к нему внимание наших читателей, предложив материал другого нашего обозревателя Людмилы Гусевой.
Если судить по нынешней «Золотой маске», у музыкального театра России появился новый лидер — Пермский театр оперы и балета имени Чайковского. Четыре вечера в программе национального театрального фестиваля: две оперы и две балетных программы, а
связал эти разные спектакли один человек — дирижер Теодор Курентзис,
новый художественный руководитель театра, перебравшийся в Пермь около двух лет назад.
Из Петербурга, из Мариинского театра три с лишним года назад приехал и новый главный балетмейстер театра — Алексей Мирошниченко.
Результат их работы в Пермском театре оперы и балета — 17 номинаций на «Золотую маску»
нынешнего года, из них 7 в балете (у балета Большого в этом году, например, ни одной номинации) и столичные критики, потянувшиеся в Пермь на премьеры и фестиваль в честь Дягилева как на события, которые нельзя пропускать.
Отбор на «Маску» проводят профессионалы, награждают — тоже, но для отдаленного от центра театра номинация — не только шанс на награду и высокую оценку коллег, но и шанс показаться столичному зрителю.
Пермский балет в плотной сетке столичных балетных событий середины-конца марта (премьера «Майерлинга» в Театре Станиславского и «Квартиры» Матса Эка в Большом, гастроли известной американской танцевальной компании «Complexions») не только не потерялись, но и стали событием из разряда «must see»:
в «Новой опере», где гастролировали пермяки (и опера, и балет), были ежевечерние аншлаги.
Курентзис за пультом, конечно, одна из главных причин зрительских ожиданий.
Но экзальтированная теомания ничуть не умаляет интереса москвичей собственно к пермскому балету: музыкальному театру в Перми более 140 лет,
Пермь обладает одной из лучших балетных школ в России,
в оценке высокого профессионализма труппы любители балета и профессионалы едины, местному театру дают права на исполнение балетов разборчивые к исполнительскому уровню знаменитые балетмейстеры из числа живущих классиков и фонды тех, кого уже нет с нами.
В течение последнего десятилетия в Перми шли балеты классиков ХХ века — Баланчина, Роббинса, Форсайта, Килиана. В закупке прав на исполнение балетов из золотого фонда ХХ века пермяки стараются не повторять репертуарных «заказов» столичных театров — Большого, Мариинки, «Стасика», хотя в свое время именно Пермский театр увез «Золотую маску» за «Балле Империаль» Баланчина, который одновременно шел и в Мариинском театре.
Из балетной классики ХХ века в фестивале 2013 г. пермяки показали 2 коротких и редко исполняемых балета Баланчина: «Monumentum pro Gesualdo» на музыку Стравинского и «Kammermusik № 2» Хиндемита.
Первый оказался не просто коротким, а суперкоротким: всего 8 минут, музыка любимого композитора Баланчина Игоря Стравинского написана по темам итальянского композитора начала XVII века Джезуальдо, на сцене — танцовщики в балетной униформе для ежедневного тренинга и излюбленный формат Баланчина — ничего лишнего, только чистый танец, церемонно вторящий музыке.
Балет закончился неожиданно быстро, оставив чувство недосказанности. Балетмейстер задумал изящную танцевальную стилизацию галантного века, но стерильность исполнения свела аромат старины до неуловимости.
Второй балет — «Kammermusik № 2» был более энергичным и более длинным, если так можно сказать о двадцатиминутном балете,
но стилистически схожим с первым: никакого театра на сцене, только танец и минимализм в оформлении, разве что балетная униформа у мужчин чуть модернизирована по-спортивному — футболки с полосой.
Мужской кордебалет выстраивал симметричные танцевальные композиции, излюбленные Баланчиным, аккомпанируя сольным танцам двух балерин. Одна солистка вторила другой, исполняя ровно такой же текст, только с небольшим временным разрывом. Интересно было наблюдать на эти танцевальные реплики — двух совершенно одинаковых балерин не бывает, и танец на счет «первая-вторая» добавлял соревновательный элемент в этот орнаментальный балет.
Исполнение, однако, было слишком серьезным и сосредоточенным, не хватило моторности и раскованности, чтобы это вызвало теплый прием в зале.
Публика встретила балеты Баланчина, вместе составившие первое отделение программы «В сторону Дягилева», с той же прохладцей, с которой они были исполнены.
Во второй части программы, объединенной именем Дягилева, уроженца Пермского края, давали «Шута».
Прокофьев написал партитуру «Шута» по заказу Дягилева, в антрепризе которого он и был поставлен в 1921 году. Пермский театр выпустил спектакль в новой хореографии, но восстановил историческую сценографию Ларионова для дягилевской труппы в стиле авангардного лубка, заказав костюмы по мотивам Ларионова Т. Ногиновой. «Шут» создал витальный противовес к первой, аскетично-утонченной, части дягилевской программы.
Наконец-то за пульт встал любимец публики Теодор Курензис, а зал «Новой оперы», на Баланчине зиявший пустотами, к «Шуту» заполнился до отказа. Танцы «Шута» не сохранились, автором новой хореографии стал Алексей Мирошниченко, главный балетмейстер театра.
Оформление спектакля получилось настолько самодостаточным и подавляюще ярким,
что хореографический текст вышел большей частью прикладным, на стыке неоклассики и элементов народно-характерного танца.
Сочность партитуры Прокофьева мощной волной изливалась из оркестровой ямы (дирижер Курентзис), на сцене ее плюсовали лубочный примитивизм Ларионова и раскрепостившихся артистов, только что анемично погруженных в баланчинское чистописание.
Номинант «Золотой маски» Александр Таранов (Шут), блиставший сценическим обаянием, уморительно изображал «невесту», а потом и «жену» одураченного им купца (разве что странные, неоклассические вариации купца, потерявшего «жену», которая «превратилась» проделками Шута в козу, оставила неловкость, т.к. пародийный акцент почти не считывался).
Хореография не стала главной в «Шуте», главным стал синтез искусств:
и фарсовая сказки пермского края пригодились, и лубочный Ларионов почти столетней давности ничуть не устарел, и музыка надолго выпавшего из театральной жизни балета казалась написанной только вчера.
Неожиданно оказалось, что произведение, обращенное к нашей исторической памяти и национальному искусству, за постсоветское время основательно подзаброшенному и почти вытесненному из сознания, смотрится и слушается на сегодня как абсолютная новость.
Шаг театра в сторону Дягилева оказался удачным.
Другую балетную программу пермяков на «Маске» (два одноактных балета — «Свадебка» и «Геревень») можно было бы назвать также «В сторону Дягилева», настолько талантливо по-дягилевски она спродюссирована.
Продюсерская идея — объединить в одной программе «Свадебку» Стравинского и новое произведение, по заказу театра написанное по образу и подобию «Свадебки» — вокально-танцевальное произведение для вокалистов, хора, четырех роялей и балета.
Музыка нового балета была заказана современному композитору Владимиру Николаеву, а хореография — балетмейстеру Раду Поклитару, молдаванину по рождению, киевлянину по месту основной работы (в Киеве работает его авторская труппа «Киев модерн-балет») и почти «нашему» по числу работ, реализованных в России. На счету Раду Поклитару два спектакля в Большом, в том числе нашумевшая современная версия «Ромео и Джульетты». Для широкой публики этот хореограф запомнился по номерам в телевизионных балетных проектах — «Болеро» на 1-ом и «Большой балет» на Культуре.
Новому балету в постановке Поклитару под названием «Геревень» (танцевали его не пермяки, а труппа Поклитару «Киев модерн-балет») предстояло открыть вечер со «Свадебками».
Оба балета объединены не только музыкальным форматом и фольклорным началом, но и базовой тематикой
(любовь как основа жизни – союз мужчины и женщины – взаимоотношения семьи и рода), а Поклитару с артистами его труппы предстояло выдержать сравнение с классиком современной хореографии Иржи Килианом, в чьей постановке в Перми идет «Свадебка».
Действие в балете Поклитару погружено в архаическое общество,
сюжет — не самый традиционный: любовь мужчины и женщины, союз и гармония прерывается изменой женщины с избранницей (жрицей? весталкой? главой рода?), мужчина жестоко мстит за измену и убивает свою женщину, род от него отворачивается.
Но на сомнительный сюжет можно было закрыть глаза, настолько ярок и узнаваем танцевальный язык Поклитару, и настолько адекватен он архаизированной, национально окрашенной музыке В. Николаева.
В передаче высокой энергии хоровых фрагментов киевляне были особенно заразительны, но с лирическими фрагментами музыки Николаева было похуже из-за особенностей балетмейстерского дара Поклитару.
Его почерк тяготеет к изобразительности и заимствованию в танце бытовых движений и жестов,
поэтому дуэтный танец, отвечавший за лирику в «Геревене» — не столько отражение духовных отношений героев, сколько физиологических, дуэты Поклитару — не поэзия, а приземленная проза, где язык их не тонкая вязь движений — а грубоватая акробатика.
У каждого балетмейстера, за исключением гениев, есть свои ограничения:
драйв и страсть Поклитару удаются, а нежная, тонкая субстанция лирики — не очень. Но оказалось, что для успеха вполне достаточно темперамента и самобытности: «Геревень», призванный поработать «на разогреве» у основного блюда программы — «Свадебки» — оставил, не смотря на некоторые «но», очень яркое впечатление.
В отличие от «Шута» «Свадебка», поставленная в той же дягилевской труппе Брониславой Нижинской в 1923 г. и сразу же ставшая иконой модернизма в балете, не забыта: реконструкция исторической «Свадебки» шла в Парижской национальной опере и в Мариинском театре. Но пермский театр предпочел более актуальную версию знаменитого чеха Иржи Килиана, хотя она тоже не нова (поставлена в 1982 г.), русским театром она исполнена впервые.
Килиан — славянин, и музыкальная база «Свадебки» — песни и причитания свадебного обряда — ему близка, но вполне естественно,
он черпал свое вдохновение не русском, а в западнославянском фольклоре,
более сдержанном и с иной цивилизационной окраской, чем густо замешанный на азиатской закваске русский. Возможно, именно поэтому, а может быть, и из-за пиетета исполнителей к классику, старательно, но приглушенно станцевавшего Килиана, энергетика танцевальной части спасовала перед музыкальной и литературной основной «Свадебки» — русской народной поэзией.
«Коса ль моя ко...
Косынька русая!
Вечор тебя косынька
Матушка пляла
Серебряным колечком
Матушка вила!
О хо-хо! Еще ох-ти мне!» — Так начинается «Свадебка».
А так она заканчивается — на свадебной постели:
«Ах ты, душка женущка,
Данная моя погляденья,
Ночная моя забава.
Поживем мы с тобой харашеничка.
Чтобы люди нам завидывали».
Работа Килиана — мастерская, с изощренной разработкой сольных, дуэтных и ансамблевых танцев,
танцевально и театрально выстроенная, доставляет много удовольствия для глаз. Но как можно передать в танце эту непереводимую на другие языки поэзию русского свадебного обряда, язык, понятный разве на уровне генов и такой же, впитываемый с молоком матери музыкальный язык?
Главными героями пермской «Свадебки» стали музыканты:
оркестр, ведомый неистовым Теодором Курензисом, вокалисты — москвич Дмитрий Ульянов (бас), петербуржец Станислав Леонтьев (тенор), пермячка Надежда Кучер (сопрано) и хор театра.
Интересными вышли гастроли пермского театра на «Золотой маске», интересными и поучительными.
Вывод главный — в рамках провинциального театра, не обладая основательной финансовой поддержкой столичного размаха, можно создавать интересный, концептуальный репертуар, качественно и вдохновенно его исполнять.
Вывод не менее важный — как минимум,
«Свадебка» Стравинского и «Шут» Прокофьева заслуживают того, чтобы стать обязательной программой для любого русского музыкального театра,
не зависимо от того, в какой балетной версии они будут исполнены, так хороша музыкальная основа этих балетов и так прямо она апеллирует к нашим национальным чувствам.
Итак, Пермь — новый культурный центр России?
Надеюсь, что через несколько лет такой же интенсивной работы, за которую пермяки отчитались на фестивале «Золотая маска» 2013 года, вопросительный знак будет заменен восклицательным.
Фото Антона Завьялова и Юрия Чернова