Гастроли «Tanztheater Wuppertal Pina Bausch»
Фестиваль «Век „Весны священной“ — Век модернизма» в Большом театре. Часть третья
Дежавю, но работает
Пина Бауш уже привозила свою «Весну» в Москву на заре 90-х годов прошлого века. Уже тогда спектакль был древним стариком по меркам жизни продукции так называемого танцтеатра.
Сейчас легендарному балету почти сорок! Но его послания живы.
За последние десять лет Москва пересмотрела массу спектаклей Бауш, включая «Кафе “Мюллер”», «Мойщика окон», «Мазурку Фого», «Семь смертных грехов», но «Весна» неповторима. То, что потом растеклось в деталях масштабных постановок Пины, основанных на впечатлениях от посещения разных стран и изучении социумов, компактно и броско сформулировано в «Весне».
Спектакль многоплановый — в нем есть как интеллектуальные загадки для посвященных, так и драйв для неофитов, не понимающих, о чем это, но в любом случае захваченных зрелищем.
Красная тряпка
Магнит, к которому притягивается действо, сочиненное Пиной Бауш, — непонятная красная тряпка. Сначала это просто яркое пятно, элегантный центр лаконичного дизайна сцены: красное покрывало, расстеленное прямо на земле (вся сцена густо усыпана всамделишным торфом). На нем спит молодая женщина. Но постепенно, повинуясь нарастающим тревожным музыкальным ритмам, наливающимся буйной первобытной силой, пространство вокруг пятна-тряпки будет наэлектризовываться. Собственно,
вокруг разгадки смысла этого странного объекта и будет вращаться вся постановка.
Из нейтрального объекта красная тряпка превращается во что-то манящее и отталкивающее одновременно. Героиня, пробуждаясь, с недоумением глядит на покрывало, протягивает его подругам, роняет… Упавшее покрывало производит эффект разорвавшейся бомбы: все в ужасе от него отшатываются, словно это какое-то дурное предзнаменование...
Их много, этих чем-то до смерти напуганных женщин.
Очень скоро причина их страха разъясняется, когда на сцене появляется толпа агрессивно настроенных мужчин. Они то по одиночке, а то сомкнутыми рядами наступают на женщин, загоняют их в угол, заставляют сбиваться в стайки. Они словно быки, раздразненные видом яркой мелькающей ткани, — вот только противники их вовсе не ловкие, жалящие пиками пикадоры или отважные торреро, а дрожащие безвольные загнанные лани, бледные истаивающие девы.
Такой же я как ты, Кармен…
Коррида — извечный символ муже-женских отношений, схватка героического мужского начала (матадор) и хтонического женского (бык).
Самый очевидный пример — расклад сил в «Кармен»: как известно, в финале оперы — у Мериме немного не так — убийство Кармен происходит параллельно с тем, как «за кадром» новый возлюбленный опасной красотки торжествует победу над рогатым противником.
Пина Бауш безжалостно лишает этот мотив его романтического флера:
её женщины не прекрасные дикие и могучие животные и уж тем более не демонические прелестницы, а жертвенные агнцы.
Они и двигаются беспорядочно, внезапно застывая и сотрясаясь в конвульсиях ужаса, на манер бестолково мечущегося овечьего стада, окруженного пастухами и свирепыми псами.
Женщины ищут спасения и утешения в объятиях подруг, но ощущение неминуемой катастрофы лишь усиливается.
У Бунюэля и труверов
Красный объект женщины перебрасывают друг другу, как жребий — кому выпадет. Навязчивое тревожное мельтешение тряпицы приводит на ум загадочный неприглядный джутовый мешок — визуальный лейтмотив в фильме Бунюэля «Этот смутный объект желания», где герой безуспешно пытается эротически соединиться с дразнящей его неуловимой героиней.
Мешок-то, как мы постепенно понимаем, и есть пресловутый объект желания.
Это обратная сторона женской обольстительности, ее отталкивающая изнанка, объект-отброс.
По крайней мере, именно так ее толковали еще отцы-пустынники. Не избежали этой темы и трубадуры с труверами: воспевая недоступную Прекрасную Даму, они не преминули оставить и несколько текстов, с ужасом и отвращением описывающих женскую сексуальность.
Наконец, Зигмунд Фрейд, изучая мужские фантазии о женщинах, выделил любопытную схему «мадонна/блудница». Смысл в том, что в такой фантазии женщина либо объект возвышенной платонической любви (мадонна), либо низменной похоти (блудница). Любовь, тем самым, отделена от сексуального влечения.
В человеческой культуре примеров подобного мучительного раздвоения образа женщины сколько угодно — от культа Прекрасной Дамы (зародившегося у арабов) до процессов над ведьмами.
Священный брак
Девушку, не сумевшую увернуться от красной тряпки, тут же уволакивает грубый самец. Исступленный общий хоровод вокруг тряпки прерывается с появлением старшего мужчины, баушевского Старейшего-Мудрейшего.
Все замирают, а «жрец» медленно укладывается ничком на красное покрывало (повторяя начальную сцену балета).
Этот символический жест сродни обручению венецианского дожа с морем,
ритуалам «священного брака» в древних культурах (царь-жрец соединяется с богиней-жрицей).
В ритуальные супруги жрецу должна быть выбрана одна из девушек. На непослушных ногах они по очереди подходят к нему, робко протягивая ему красную тряпку и с очевидным овечьим ужасом ожидая его решения.
Наконец-то тайна красной Вещи отчасти приоткрывается — это платье, в которое жрец облачает Избранницу,
подавая сигнал немедленно вспыхивающей вакханалии. Оставшихся девушек разбирают молодые мужчины, и их пляски не оставляют сомнений в неприкрыто-эротическом характере происходящего.
Женская доля
Жрец медленно ведет охваченную предсмертной тоской Избранницу. Все расступаются перед ними — она теперь священно-неприкасаемое животное, козел отпущения, изгоняемый в пустыню. Её платье — и свадебное, и погребальное, окрашенное кровью.
Свою версию ритуала плодородия Пина Бауш излагает шершавым языком плаката:
показываемый ею мир держится на женской виктимности (жертвенности — прим. ред.) по определению — не только в мужской фантазии, но и в женской. Ее женщина балансирует между иллюзорностью красоты — прозрачной красной тканью, едва прикрывающей наготу, — и реальностью хтонической бесформенной земли: плодородным илом, но и прахом могилы.
Так или иначе, в этом мире она сведена к положению объекта — неважно, возвышенно-притягательного или, наоборот, пугающе-отталкивающего, провоцирующего на похоть и агрессию…
Где-то между этими полюсами безнадежно бьется бабочка-Психея, невинная и прелестная в своем полудетском танце, ничего не знающая о самой себе, вечно неразгаданная загадка.
Немного о торфе
Многие не видели спектакля Пины, но знают, что его танцуют босяком на куче торфа. Это правда, как и то, что свой торф вуппертальцы возят с собой — в специальных цистернах, так как ночью земля должна «жить» в воде.
Перед каждым спектаклем торф аккуратно выкладывают на сцену, а после спектакля собирают обратно.
При этом торф, будучи «подмоченным» не разлетается по кулисам и никого и ничего не пачкает, как рассказывают ревнители стерильности исторических сцен театра. Торф (правда, французский) леживал благополучно на линолеуме Дворца Гарнье, а за роль Избранницы в балете боролись ведущие балерины Парижской Оперы.
Анастасия Архипова, Екатерина Беляева
Фото Е. Беляевой, Ц. А. Хегвег, Р. Борзика, У. Вайса
