В Казанском царстве бельканто

Комические хиты Россини и Доницетти в псевдооперном стиле

«Севильский цирюльник» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

«Ящик Пандоры» оперной режиссуры от Юрия Александрова

«Ящик Пандоры» есть и у оперной режиссуры, и за весь большой послевоенный отрезок прошлого и начало нынешнего XXI века из этого ящика выплеснулось просто невообразимое количество постановок, явно несовместных с оперным жанром как таковым и так или иначе идущих в русле формата «режиссерской оперы». Справедливости ради следует сказать, что две работы невероятно «модного» сегодня режиссера Юрия Александрова, о которых пойдет речь в этих заметках и которые были показаны в рамках XXXIII Международного оперного фестиваля имени Шаляпина в Казани, к общему состоянию режиссуры современного оперного театра ничего катастрофического, в принципе, не прибавили. Эти две его постановки – «Севильский цирюльник» Россини и «Любовный напиток» Доницетти, – в отличие от ряда других, печальную ситуацию не усугубляют уж точно (о тех же, которые усугубляют, речи в данном контексте мы просто не ведем). Обе постановки вполне можно принять – если не душой и сердцем, то рассудком уж точно! За них вполне можно поставить заслуженные зачеты, как это всегда неизбежно и происходит со студентами на дипломном спектакле: это тот самый случай, когда «разум возмущенный» в душе критика не кипит и на «смертный бой» с режиссером «вести не готов».

Однако вся беда этих постановок в том, что их откровенно псевдооперные театральные подходы, перегруженность наносной театральной эклектикой и зашкаливающее на единицу сценического времени количество всевозможных гэгов, несмотря даже на вполне адекватные музыкальным задачам певческие составы, просто основательно и бесповоротно убивают само естество, саму пленительную атмосферу итальянского бельканто. Конечно, необходимо отдавать себе отчет в том, что в зале всегда найдется публика, которая в оперный театр исключительно ради гэгов и ходит, не слишком взыскивая к качеству музыкального и вокального воплощения. Меломаны же, которые приходят в оперу, прежде всего, за музыкой и голосами, по поводу мишуры, заслоняющей восприятие партитуры, естественно, не сокрушаться не могут, тем более что в обоих названных спектаклях явно было кого послушать!

«Севильский цирюльник» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

Относительно новой и, заметьте, абсолютно оригинальной постановке «Севильского цирюльника», премьера которой состоялась год назад в рамках прошлого фестиваля, с постановочной точки зрения повезло, пожалуй, всё же несколько больше. Новый же, но хорошо забытый старый «Любовный напиток» неожиданностью не стал, ибо явился банальной реанимацией и адаптацией к условиям новой сцены и новой труппы старой и нашумевшей в свое время постановки 2007 года в столичной «Новой Опере» (казанская премьера состоялась в начале нынешнего сезона в сентябре). Ассоциация с ящиком Пандоры возникает, как мы увидим далее, именно благодаря постановке «Севильского цирюльника». При этом «Любовный напиток» для овеянной славными традициями сцены Татарского театра оперы и балета стал лишь еще одним вполне безобидным музыкальным «выбросом в человечество». Как методично учит нас древнегреческая мифология, по воле самогó Зевса на дне раскрытого, но спешно захлопнутого Пандорой ящика, осталась лишь одна надежда. И каждый раз, приходя в театр – не только на спектакли Юрия Александрова, – за эту надежду мы цепляемся изо всех сил, надеемся на благоразумие режиссера и толерантность его прочтения по отношению к партитуре. Открыть ящик Пандоры легко – гораздо труднее его вовремя закрыть. И куда гораздо труднее извлечь из него заведомо весомые художественные дивиденды!

По головам сковородкой…

В реальной планово-финансовой жизни театра, конечно, всё не так, но сценографическая конструкция постановки «Севильского цирюльника» – одна и та же на весь спектакль – сразу взывает к мысли о малобюджетности и откровенной студийности проекта. И от этих мыслей, как и от того, что спектакль, в сущности, предстает пестрым костюмированным концертом, отделаться очень сложно. Этот концерт разворачивается на фоне конструкции, которая как раз и есть «ящик Пандоры». Сначала он прикрыт упаковочной пленкой, но, по мере отпадания стен-лепестков, цветок, со зловещим скрежетом начинающий распускаться уже с увертюры, открывает взору легкую и ажурную многоэтажную виллу с лабиринтом лестниц, балконом и пальмой на нем. Балкон водружен на тонких стойках, и, по-видимому, чтобы он не упал, в центре его поддерживает кариатида в виде обрубка обнаженной женской фигуры.

«Севильский цирюльник» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

Остальной банально необходимый реквизит (стол, стул, зеркало в будуаре, диван и, конечно же, рояль) появляется исключительно в нужные моменты, благо статистов и массовки, чтобы выносить и уносить всё это, на сцене предостаточно. Рояль – не просто рояль, а тот самый многофункциональный «рояль в кустах», на котором в предложенной зрителю эстетике театральной студийности можно не только играть. На него можно, к примеру, залезть, чтобы спеть или станцевать. На нем можно также с успехом «влюбляться», что и делают Альмавива (Дон Алонсо) с Розиной во время урока пения. Наконец, за этим роялем или под ним можно в случае чего и спрятаться. Всё сценическое мельтешение, связанное с открытием режиссерского ящика Пандоры, предстает не легким и элегантным, как требует ажурный музыкальный стиль Россини, а вымученно брутальным, тяжеловесным, явно «притянутым за уши». Визуальный облик спектакля основан на гремучей смеси костюмов различных национальных стилей и эпох, а также на гипертрофированной абстракции места действия, стирающей грань между экстерьером и интерьером. Вилла-цветок – вроде бы дом Бартоло и его воспитанницы Розины. Но в данной постановке «вилла Пандоры» – это объект однозначно общего театрального пользования и абсолютно свободной доступности: «водевиль пластических сцен», разворачивающийся уже под музыку увертюры, не оставляет в этом ни малейшего сомнения.

Визуальный ряд всей постановки недвусмысленно тяготеет, с одной стороны, к эксцентрике мюзикла с «подтанцовками» и даже цирковой клоунаде. С другой стороны, он подвержен ряду моментов, которым присуща наивность и безыскусность комедии dell’arte на современный лад (или, попросту говоря, незатейливость «мыльной оперы»). Граф Альмавива – это теперь какой-то Дон Педро в ковбойском костюме, а его появление в финале первого акта в маскарадном костюме трезвого – заметьте, даже не пьяного! – Дон Кихота, «сидящего» на своем Россинанте, но при этом уверенно стоящего на своих собственных ногах, чрезвычайно смешно и закономерно вызывает оживление в зале. Но кому какое дело, что подобное совершенно «не в кассу»! Хотя нет, с театральной кассой всё в полном порядке: билеты на весь фестиваль были раскуплены еще как давно…

«Севильский цирюльник» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

Розина, которая сначала выходит на балкон в белом балахоне с розой а-ля Кармен в волосах, затем в своей ударной арии предстает в весьма эффектном и очень сексуальном черном брючном костюме «укротительницы тигров» с недвусмысленной плеткой в руках. Роль «тигров» отводится двум стопроцентно эксцентричным персонажам – «поющей служанке» Берте и «непоющему слуге» Амброджо. Следующее появление Розины шокирует невообразимо безвкусным и явно надуманным розовым одеянием в китайском стиле. Третий наряд главной героини вроде бы и возвращает к испанскому стилю Кармен, но стиль этот кричит откровенно пошлым гротеском, словно и впрямь сметливая и ловкая Розина – особа, давно уже прожженная и повидавшая виды в этой жизни. Но нет этого ни в либретто, ни в музыке! Нет! Всё это – плод явно деструктивного режиссерского воображения, и по совокупности фактов вся постановка именно из подобного и соткана.

Фигаро теперь и вовсе появляется, что заправский трансвестит. Свою знаменитую арию он поет в женском обличье: бред – да и только! Но легкое движение рук – парик и халатик скидываются, и Фигаро становится похож на английского джентльмена а-ля Шерлок Холмс. В финале первого акта он появляется в статусе повара со сковородкой в руке – очень «важным», едва ли не определяющим атрибутом всей постановки. Именно им Фигаро под стуки полиции в дверь дома Бартоло дубасит бедного хозяина жилища по голове то ли через какой-то мешок, то ли подушку. Это ружье-сковородка «выстрелит» теперь в финальном терцете Розины, Альмавивы и Фигаро. Ею Берта сначала огреет Альмавиву, а затем и Фигаро, но так, чтобы те смогли очухаться к своим вступлениям. Зачем? Да так просто, ради прикола. Думается, что внятный ответ на этот вопрос мы не узнаем даже у самогó режиссера! Не забыть сказать еще, что Фигаро в образе цирюльника мы так и не увидим: пользовать Дона Бартоло по этой части он будет в облике трубочиста, а получать сковородкой по голове – в кожанке «чекиста-танкиста». Обязательно посмотрите на это: обхохочитесь! Вопрос только – над чем?..

«Севильский цирюльник» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

Дон Базилио выведен ортодоксальным евреем в ермолке и брюках-дудочках. Пышные накладные усы и полосатый пиджак Дона Бартоло поразительно напоминают судью Кригса из кинофильма «Здравствуйте, я ваша тетя!», которого незабываемо сыграл Армен Джигарханян. Во втором акте расписной сюртук Дона Бартоло, скорее, взывает к облику русского вельможи, действительного статского советника из какого-нибудь департамента. Уличные музыканты – массовка в нарядно-фольклорных испанских костюмах, а полицейские – не кто иные, как королевские мушкетеры из романов Дюма. Театральной правдивости истории, заложенной в музыке и либретто, вся эта катавасия и с костюмами, и с нелепыми мизансценами явно не способствует, и поэтому, когда Бартоло остается с носом, а Розина с Альмавивой обретают друг друга, вздыхаешь с облегчением: наконец-то, мы добрались до финала!

Всем этим весьма неоднозначным «пиршеством» инноваций – ярким, как конфетная упаковка, но скупым на подлинный театр «человеческой комедии» – помимо режиссера мы обязаны и его команде в составе сценографа Виктора Герасименко и художника по костюмам Елены Бочковой. Несмотря на то, что за дирижерским пультом в этот вечер стоял итальянец Марко Боэми, тонкой эмоциональной палитрой прозрачно-интонационных красок оркестр поразить не смог, явив слуху лишь номинальную, «спокойную» добротность звучания. С немногочисленными хоровыми и многочисленными ансамблевыми страницами этой оперы ситуация сложилась гораздо оптимистичнее, а среди певцов, в первую очередь, выделялась пара великолепных солистов столичной «Новой Оперы». Подлинно россиниевская исполнительница, меццо-сопрано Виктория Яровая, даже при всей брутальной надуманности режиссуры своим тонким пониманием сути созданного ею образа, роскошным выразительным голосом и высочайшей культурой интерпретации покорила в партии Розины, а лирический тенор Алексей Татаринцев, подлинный артист и изысканнейший «белькантист», просто феерически блеснул в партии графа Альмавивы. Эти исполнители поначалу были заняты в разных премьерных составах, но то, что они, наконец, соединилось в одном спектакле, для меня как для слушателя стало огромной удачей.

«Севильский цирюльник» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

В придачу к ним сложился и весьма достойный вокальный и актерский «квартет» остальных персонажей. Это интеллектуально-рафинированный солист Мариинского театра Владимир Мороз (Фигаро). Это потрясающе трогательный и необычайно естественный в своих комических проявлениях солист московской «Геликон-Оперы» Дмитрий Овчинников (Дон Бартоло). Это и весьма опытный певец Михаил Светлов-Крутиков (Дон Базилио), в прошлом солист Большого театра России, ныне живущий и работающий в США. Это, наконец, и мастеровитая солистка здешнего театра Зоя Церерина (Берта). Эпизодические партии Фьорелло и Офицера своим исполнением, несомненно, украсил солист театра Юрий Ившин. И право же, все названые солисты достойны гораздо лучшей постановки – спектакля, имеющего значительно больше точек толерантного соприкосновения как с хрестоматийным либретто Стербини, так и с бессмертно-популярной музыкой Россини. Бесспорно, они это заслужили.

«Полюби меня, красотка, я известный депутат…»

«…У меня высокий рейтинг и внушительный мандат», – это уже продолжение весьма фривольных куплетов Дулькамары и Адины, откровенно вставного, хотя и абсолютно оригинального номера «Любовного напитка». Но вся перченая фривольность баркаролы о гондольерше Нине и сенаторе Треденти («Io son ricco, e tu sei bella» / «Я богат, а ты прелестна») возникает лишь в приведенном русском варианте перевода, к которому частично и прибегает исполнение этого номера в спектакле Юрия Александрова. Именно на этой волне – волне фривольного эпатажа и нездоровой социальной заостренности – и строятся «воздушные замки» оперы, архитектура которых к либретто Романи и музыке Доницетти, как и в обсуждавшейся выше постановке «Севильского цирюльника» Россини, имеет отношение лишь формальное, весьма схематичное и приблизительное. Не это главное в «Любовном напитке», а то, что – при всей веселости комического сюжета о выяснении отношений влюбленных друг в друга богатой Адины и бедного Неморино – эта история предстает пронзительно глубокой драмой человеческих отношений. В этом «мощном» образце (1832) комического творчества Доницетти появляется нечто новое – то, чего уже не будет в отношениях Марии и Тонио, героев оперы «Дочь полка» (1840), отсылающей к «Напитку» по закрутке интриги любовной линии.

«Любовный напиток» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

В постановке Юрия Александрова сей важный и единственно определяющий в этой опере аспект заслонен лишь внешним антуражем развития действия. Постановка «Любовного напитка», осуществленная им в тандеме со сценографом и художником по костюмам Вячеславом Окуневым, естественно, – самая молодая в сегодняшнем репертуаре труппы. Вполне «по-хорошему» семь лет назад нашумев в столичной «Новой Опере», сегодня в своем новом воплощении она предстает всё такой же: при всей ее иллюстративной поверхностности, эклектике, перегруженности разнополярными ассоциациями и даже явной эпатажности, она по-прежнему довольно забавна, зажигательна и жизнерадостна. Семилетняя выдержка со времен московской премьеры принципиально на ней не сказалась, просто за счет переноса с заведомо малой сцены на большую спектакль воспринимается теперь более рыхлым и наивным, более спокойным и мягким.

Тот факт, что в его эклектике проступила еще и атрибутика «новой почвы произрастания», появились легко узнаваемые местной аудиторией символы (вывеска сетевого супермаркета «Бахетле», равно как и демонстрация флага национальной футбольной команды «Рубин»), на постановочном замысле, естественно, никак не сказался, зато широкой демократичной публике восторга, несомненно, прибавил. Идея театра в театре и вневременнóго – хотя и венецианского – карнавала, с которого спектакль начинается и к которому возвращается в финале, по-прежнему актуальна. С появляющимся прямо из зала Дулькамарой, шарлатаном и мошенником явно нашего времени, безапелляционно заявляющим, что карнавальная эстетика в театре давно устарела, этот спектакль сразу же с головой погружается в серую и мрачную атмосферу «деклассированности» и бытовой неприглядной обыденности. Гротеск этой атмосферы социально заострен, кажется, даже гораздо сильнее, чем в лучших образцах итальянского неореализма в кино. Этот гротеск по-прежнему вбирает в себя как отсылки к советскому времени вообще, так и к послевоенным годам в частности, и он по-прежнему, хотя спектакль и перенесен на татарстанскую почву, отягощен тем же самым абсолютно надуманным рядом гэгов.

«Любовный напиток» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

Даже их простое перечисление (эпизоды с ненормальной туристкой-японкой, сексапильной медсестрой, деклассированными «люмпенами» и смачными представителями весьма колоритной среды советского мещанского быта) – задача для критика явно неблагодарная, да и подробно останавливаться на этом, честно говоря, нет ни малейшего интереса, ни желания. Другое дело, что сами отношения между надменной Адиной и наивным простаком Неморино – сначала комичные, а в финале и весьма драматичные – в этом спектакле также изрядно приперчены визуальными остротами сценографии, мизансцен и пластики. Здесь практически те же самые «подтанцовки», что и в «Цирюльнике». Оправданность всего этого проблематична, а то, что отношения главного любовного дуэта и так достаточно приправлены скабрезностями сержанта Белькоре, еще одного претендента на руку Адины, а также плутовством Дулькамары, поставщика титульного атрибута этой оперы («эликсира любви»), постановщики словно и не замечают, искусственно насаждая скабрезности и плутовство собственного производства. Слава Богу, на сей раз делают это они вполне «невинно».

В музыкальном аспекте (по части оркестра и хора) в этом «Напитке», в целом, всё сложилось очень даже неплохо – намного «забористее» и стилистически точнее, чем в «Цирюльнике»: роль невероятно чуткого медиума между стилем бельканто и оркестром вместе с солистами и хором взял на себя дирижер-постановщик из Нидерландов Винсент де Корт. В партии Неморино выступил наш старый добрый знакомый Алексей Татаринцев. Хотя в состав этой постановки в «Новой Опере» он вошел уже после ее премьеры, эта партия в стенах родного театра певца давно стала для него поистине коронной. В этом же смогла убедиться и казанская публика. В партии Дулькамары после огромного перерыва довелось услышать Олега Диденко, участника московской премьеры, ныне в «Новой Опере» не работающего. Почти уже за 8 лет, прошедших со дня премьеры в Москве, свои вокальные дивиденды певец явно подрастерял, так что преувеличенно гротесковая постановка явилась для него блестящим шансом отвлечь публику от накопившихся за эти годы стилистических проблем.

«Любовный напиток» в Казани. Автор фото — Леонид Бобылев

Такой задачи, естественно, не стояло ни перед Алексеем Татаринцевым, находящимся сегодня в прекрасной вокальной форме, ни перед солисткой Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Евгенией Афанасьевой, превосходно справившейся с партией Адины, ни перед солистом Казанской оперы Юрием Ившиным, очень достойно и музыкально точно воплотившим образ сержанта Белькоре. В партии Джанетты (подруги Адины) определенно запомнилась солистка этого театра Венера Протасова, и это еще раз напомнило о том, что нет непримечательных ролей, а есть замечательные артисты…

Автор фото — Леонид Бобылев

реклама