Когда б он, Пушкин, был безумец, бежал был прочь от соблазна создать психологический триллер с одним гением и одним убийцей. Но великий мудрец, драматург и знаток причудливой людской психологии Пушкин увидел в Моцарто-Сальериевском мифе потенциал почти алеаторической драмы. Или драме альтернатив: «а что, если…» Сюжетно-смысловая многовариантность «маленькой трагедии» превращает ее изучение в игру (почти карточную) — с элементами сочинения.
Итак, если Сальери убийца, а Моцарт жертва — это игра со смертельным исходом, в котором мотивы убийцы очевидны, способ убийства банален. Но автор работает с мотивами плотнее, чем с фактами. Душевные терзания «его» убийцы так завораживают, что многие читающие или видящие эту драму на сцене начинают не просто сопереживать, а даже отождествлять себя с героем-отравителем. Что уж тут: большинство из нас годами осваивают науки, оттачивают навыки, и все же остаемся мы в нише Сальери — очень серьезного, социально успешного профессионала. Но не прорвавшегося дальше и выше. Возникает столь сильная эмпатия-отождествление, что смотрим мы на Моцарта страдающими глазами Антонио С.
А что если карты указывают на невиновность Сальери? Он — сам жертва. Его амбиции, веру убивает Моцарт. Убийство непреднамеренное, совершенное путем глубокого эмоционального воздействия на психику жертвы, посредством демонстрации таланта и неприкрытой легкости достижения художественных целей. Личность убита-разрушена на месте исполнения произведения, тело будет найдено позднее.
Непосредственной причиной смерти стала музыка («безделица»), сыгранная Моцартом в доме Сальери:
<…> Намедни ночью
Бессонница моя меня томила,
И в голову пришли мне две, три мысли.
Сегодня их я набросал. Хотелось
Твое мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня.
Сальери
Ах, Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя? Садись;
Я слушаю.
Моцарт представляет синопсис будущего шедевра (непременно так: коллега, страдая, предчувствует это) и исполняет его основные темы:
Моцарт
(за фортепиано)
Представь себе… кого бы?
Ну, хоть меня — немного помоложе;
Влюбленного — не слишком, а слегка —
С красоткой, или с другом — хоть с тобой,
Я весел… Вдруг: виденье гробовое,
Незапный мрак иль что-нибудь такое…
Ну, слушай же.
(Играет.)
Вот в этой ремарке «Играет» и кроется главный глагол всей сцены: Моцарт играет Такое и Так, что невинное «играет» превращается в «убивает». Бог («ты, Моцарт, бог») невольно убивает своего раба, слугу. Вот он, тот самый момент фатальной игры. У нас двойное убийство, господа! Сначала Моцарт преподносит Сальери метафорический бокал с ментальной отравой, затем Сальери подсыпает «обычный», рукотоворный яд. Оба убийцы легко могут быть оправданы, и Сальери — даже легче, чем его друг. Моцарт творил по велению духа (таковы исходные данные пушкинской версии), не ведая, что причиняет боль Сальери и ему подобным. Сальери же, мстя за себя, спасал мир — от?.. От не вовремя прилетевшего херувима, гостя из будущего:
Что пользы в нем? Как некий херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
Пока действует давно хранившийся яд, публика терзается очередным «если…». Моцарт так естественно и живо рассказывает о музыке, с такими узнаваемыми и понятными интонациями, непосредственными паузами, что Сальери, кажется, начинает слышать музыку уже в этот момент — ДО игры на фортепиано! Она звучит в его сознании, и начавшаяся игра лишь поддерживает тот внутренний звучащий образ. Если так, то кто автор этого фрагмента: Моцарт или Сальери, оказавшийся в гипнотической власти гения?.. Они оба претендуют на авторство.
И все же автор — Пушкин. Это тот случай, когда писатель, создавая строки о музыке, переходит на ее территорию. Рассказ Моцарта о новом сочинении сам становится музыкой — благодаря ли филигранно выписанным тире, запятым, точкам, благодаря ли ясному темпоритму. Или просто музыкальности поэта как высшего дара.
В этой драме альтернатив он остается теургом, фортуной, автором. И композитором.
Иллюстрация: «Моцарт и Сальери». Михаил Врубель, 1884 г.
