Одно из самых значительных сочинений Софии Губайдулиной — «Час души» для солирующих ударных меццо-сопрано большого симфонического оркестра. В основу положены стихи Марины Цветаевой. Это представляется знаменательным. Есть что-то общее в душевном настрое великого поэта и современного композитора. Экзальтация духовности, независимость внутреннего мира, цельность творческой натуры, беспредельная преданность искусству, вера в его неисчерпаемый потенциал.
В упомянутом произведении, как пишет музыковед В. Холопова, «развит мотив, типичный для судьбы и творчества Цветаевой, шире — для жизни большого художника. Мотив этот — конфликт личности, подвигнувшейся свершить „атлантский шаг души“, и мелкого, враждебного, обывательского окружения, способного свести на нет любую ценность. Следуя богатейшей традиции европейского искусства раскрывать мысль в антагонизме драмы с ее „действием“ и „контрдействием“, Губайдулина музыкальными средствами четко вырисовывает два полюса коллизии».
Сегодня для музыки Губайдулиной пришел звездный час. Ее произведения звучат в исполнении первоклассных артистов и в нашей стране, и далеко за ее пределами. Именно ее музыка стала одним из наиболее ярких событий фестиваля в Бостоне. Американский город принимал весной 1988 года большую группу советских композиторов и исполнителей. Раскрыв тогда солидную газету «Бостон Санди глоб», можно было увидеть огромный заголовок: «Запад открывает гений Софии Губайдулиной».
Так нередко случалось в отечественной художественной истории: для признания на родине требовались прежде всего зарубежные триумфы. Так было и на этот раз. Еще совсем недавно произведения Губайдулиной с трудом проникали в программы Всесоюзного Дома композиторов, предназначенные большей частью для профессиональной аудитории. А теперь ее имя стало привычным на филармонических афишах Москвы, Ленинграда и других городов. Кажется, она вполне спокойно проходит испытание славой, так же, как в застойные времена терпеливо переносила тернии и невзгоды.
Теперь факты биографии, которые до последнего времени плохо были известны и любителям музыки. Впрочем, для изложения ее жизненной канвы много места не потребуется. Казанскую консерваторию она окончила по классу фортепиано Г. Когана, известного педагога, выдающегося знатока в области истории и теории пианизма. По композиции ее педагогом был профессор А. Леман. К моменту переезда в Москву Губайдулина определила свое композиторское призвание — в консерватории она прошла отличную школу под руководством В. Шебалина и Н. Пейко.
С тех пор чуть ли не каждое произведение Губайдулиной, несмотря на все официальные рогатки, вызывает повышенный интерес восприимчивой аудитории. Назовем некоторые из них: Пять этюдов для арфы, контрабаса и ударных, кантаты «Ночь в Мемфисе» и «Рубайят», «Vivente-non vivente» для синтезатора, струнные квартеты, «Светлое и темное» для органа, Концерт для фортепиано и камерного оркестра, «Jncroce» для виолончели и органа, Концерт для скрипки с оркестром,.Perception» для сопрано, баритона, семи струнных инструментов и магнитной ленты, Симфония, «В начале был ритм» для ударных.
В каждом очередном сочинении ставит она новые художественные задачи, но в целом это единая и бесконечная попытка осмыслить окружающий мир, откровенная душевная исповедь. Если говорить о ее эстетических склонностях, то определить их не так-то легко и лучше всего прибегнуть к термину «полистилистика», на что указывала и сама Губайдулина. Но главное состоит в том, что в каждом сочинении композитора, в каждом повороте ее музыкальной мысли, в каждой формальной находке ощущается внутренняя независимость.
В этом отношении представляет интерес откровенный самоанализ Губайдулиной: «Я думаю, художник весьма зависит от общества, в котором он живет. Он может ощущать себя, например, абсолютно одиноким, когда перестает надеяться, что его выслушают; вот это и зависит от общества. Длительное время я сочиняла, зная, что меня никто не будет слушать. У меня не было надежды встретить исполнителя, который захочет играть мою музыку.
Но и в дальнейшем, когда появились исполнители, заинтересованные в моей музыке, она длительное время не могла проникнуть на концертные площадки из-за упорного противодействия Союза композиторов, других внешних сил. И вот это я называю вторым состоянием. Я точно знаю, что мое сочинение уже кому-то нужно, но не будет исполнено.
И третье состояние: когда я точно знаю, что вот этот исполнитель обязательно сыграет мою вещь, и притом в определенный срок. Как ни странно, все эти различные состояния музыканта отражаются на его произведениях совершенно конкретно. Например, когда я точно знаю, что музыка, над которой я работаю, будет исполнена, письмо становится очень ясным, прозрачным и практичным. А скажем, отсутствие исполнителя, противодействие чиновников приводили к тому, что в создаваемых произведениях я обращалась к высшему началу мира, позволяя себе любые сложнейшие конструкции. Я даже не заботилась, возможно ли реализовать это в исполнении».
На практике выяснилось, что не только реализация вполне возможна, но и впечатление на слушателей эта музыка производила огромное. Губайдулина и не думает относить себя к музыкальному авангарду. Вообще размышления композитора о музыке не менее своеобразны, чем ее произведения: «Будучи длительное время, в 50-е и 60-е годы, изолированной от мирового музыкального процесса, новая советская музыка шла своими путями, приобретая свои специфические черты. Современная музыка в любой другой стране носит сегодня во многом интернациональный характер, наша же обратилась к собственным истокам, искала глубинные взаимосвязи ушедшего и настоящего, разрабатывала философскую сторону музыкального искусства. В нашей культуре всегда существовали какие-то черты, которых не имели ни Запад, ни Восток. Прежде всего — интравертность, устремленность в себя, сосредоточенность, свойство, во многом утраченное западноевропейской культурой».
Конечно, все эти тезисы в некотором роде и автобиографичны. Философская сосредоточенность музыки Софии Губайдулиной несомненна. Она помогает людям глубже всмотреться в собственный духовный мир, определить свое место в бурном потоке современности.
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: «В мире музыки», 1991 г.
