
Мирошниченко Евгения Семёновна (12 VI 1931, с. 1-е Советское Харьковской обл. — 27 IV 2009, Киев) — советская певица (лирико-колоратурное сопрано). Народная артистка СССР (1965).
До 1950 принимала участие в художественной самодеятельности трудовых резервов. В 1951 поступила в Киевскую консерваторию, одновременно выступала в Киевском ансамбле «Трудовые резервы». В 1957 окончила консерваторию по классу пения у М. Е. Донец-Тессейр; с этого же года солистка Украинского театра оперы и балета. В 1961 совершенствовалась в Италии, стажировалась в миланском театре «Ла Скала».
Мирошниченко обладает лёгким и подвижным голосом большого диапазона, свободно достигающим е3, отличной колоратурной техникой, ярким артистическим талантом. Среди лучших партий — Шемаханская царица; Манон («Манон» Массне), Виолетта, Розина, Джильда; Мюзетта («Богема»), Венера («Энеида» Лысенко), Йолан («Милана» Г. Майбороды), Стася («Первая весна» Жуковского) и др. Выступает как концертная певица, в репертуаре арии из опер, романсы и песни русских и украинских композиторов.
2-я премия на Международном конкурсе вокалистов в Тулузе (1958). Государственная премия УССР им. Т. Г. Шевченко (1972). Гастролирует в СССР и за рубежом (Болгария, Польша, Румыния, Югославия, Канада, Франция, Япония).
Литература: Зоценко M., Срiбнi струни, Киiв, 1963; его же, Соловушка, «Правда», 1972, 20 сент.
Источник: Музыкальная энциклопедия, 1973—1982 гг.
Трагедийная актриса
Обычная для одаренной певицы судьба. Легкая и трудная одновременно. Поначалу она не обращала внимания на ниспосланный ей природой дар. Просто напевала полюбившиеся мелодии. И все же однажды ее способности привлекли внимание профессиональных музыкантов. Так, учась в Харьковском ремесленном училище, Евгения Мирошниченко попала в художественную самодеятельность, а вскоре стала даже солисткой Ансамбля трудовых резервов и выступала с ним в Москве и Киеве. Не было ничего удивительного и в ее появлении перед экзаменационной комиссией Киевской консерватории. Ее возможности оценивали такие прославленные мастера оперной сцены, как М. Литвиненко-Вольгемут, З. Гайдай, И. Паторжинский.
Но тут безоблачное продвижение несколько затормозилось. Винить было некого: просто методичные и однообразные занятия оказались ей не по душе. И вот она уже почти не появляется в консерватории. Что же впереди? Однако друзья сумели наставить ее на путь истинный, заставили ее бережно и ответственно относиться к своему таланту. «Теперь-то я понимаю, что мне несказанно повезло, — говорит Евгения Семеновна. — Повезло, что попала в Киевскую консерваторию, а потом в наш прославленный театр, ставший для меня настоящей академией певческого искусства.
Повезло, необыкновенно повезло и с педагогом. Им оказалась Мария Эдуардовна Донец-Тессейр. Все, что я знаю и умею, от нее. Она привила мне не только требовательность, но и вечное, мучительное недовольство собой. Моим дебютом в театре была Виолетта из «Травиаты» Верди. Готовили мы ее с Марией Эдуардовной очень тщательно, по многу часов не отходя от рояля. И вот, наконец, спектакль. Театр полон. Принимают прекрасно. Вызовы без конца. В общем, победа.
Я, естественно, счастлива сверх меры. Возвращаюсь домой, задаренная цветами, и тут звонок. Поднимаю телефонную трубку: голос Марии Эдуардовны (она в тот вечер не смогла быть в театре). «Как пела?» — тихо спрашивает она. И я, пребывая в радостно-приподнятом настроении, беспечно отвечаю: «По-моему, хорошо!» И слышу в ответ: «А мне говорили, кстати, очень сведущие люди, что выла, как собака на заборе. — Это для нее было самое бранное выражение. — Чтоб завтра была на уроке!»
Конечно, такой выпад был всего лишь методической уловкой.
Под руководством педагога Мирошниченко продолжала совершенствовать свой талант. И вот первый большой успех — в 1958 году молодая солистка Украинского театра оперы и балета становится лауреатом Международного конкурса вокалистов в Тулузе. Плодотворной оказалась и стажировка в миланском театре «Ла Скала». С тех пор прошло более четверти века. За это время Евгения Мирошниченко создала на киевской сцене впечатляющие образы в операх Моцарта, Россини, Верди, Римского-Корсакова, Массне, Лысенко, современных украинских композиторов.
Ее партнером по разным спектаклям неоднократно выступал известный певец Анатолий Мокренко. Предоставим ему слово: «Преодолев не одну сотню километров, я лежу в курене на пасеке моего отца у прибоя белого гречишного моря под синим-синим небом. С наслаждением вдыхая благоухание свежей пшеничной соломы, смешанное с ароматом меда, растворившись слухом в жужжании пчел, я все не могу уйти из позавчерашнего спектакля.
Почему она так сразу доверилась мне, Жоржу Жермону? Ведь начиная свой разговор с Виолеттой, я делаю это довольно жестко, не скрывая своей неприязни и даже презрения к падшей женщине, увлекшей моего сына: она нарушила расчеты семьи и поставила под угрозу не только судьбу сына, но и дочери, запятнала тем самым честь рода! Почему она так сразу доверилась, на первых же моих фразах порывисто схватив меня за руку и упав на колени? Доверие ли это? Или, может, инстинктивное движение женщины унять мою агрессивность?
Да, в этом было что-то неосознанное, но в высшей степени органичное. Я был смущен. Как актер, не ожидавший подобной мизансцены. И как Жорж Жермон, что намного важнее, потому что, подчиняясь логике чувств, я должен был оправдать новые неожиданные нюансы и органично продолжать развитие сцены, развитие отношений с Виолеттой до финального: „Дай бог вам счастья! Прощайте“. Давно отшумели аплодисменты, а я все думаю о том смутившем меня мгновении на сцене. И восторг наполняет мою душу. Я восторгаюсь актрисой.
Давно ли я был поражен ею в сцене драматического дуэта с Лючией в опере Доницетти „Лючия ди Ламмермур“? Это было так неожиданно и так сильно, что я не боюсь назвать это актерским потрясением на всю жизнь. Генрих вероломен и жесток. Перед лицом заката своей звезды во имя спасения престижа, а быть может, и собственной жизни он готов заплатить счастьем своей сестры, а в конечном счете платит двумя жизнями — ее и ее возлюбленного, давнего своего врага Эдгара.
Я высоко ценю эту сцену, полную контрастов, бесчисленных нюансов настроений, накала страстей и необычайной музыкальной красоты. Я всегда жду этой сцены как источника огромного творческого наслаждения. И помню тот спектакль, когда в сцене с Лючией мне стало страшно. В кульминации дуэта Лючия в высочайшем отчаянии, с настоящими, живыми слезами на глазах неожиданно поползла на коленях за мною, Генрихом, через всю сцену из дальнего ее угла до рампы. Я, Генрих, раздираемый остатками совести и сострадания к сестре, не знал, куда деваться, и тем охотнее заглушил все это в себе новым взрывом жестокости.
Да, если актерские потрясения бывают, то потом ты хранишь их в творческой памяти как величайшие откровения человеческого духа. Сколько таких откровений подарила мне актриса, возможность быть партнером которой на сцене я воспринимаю как подарок судьбы!
Почему Виолетта или Лючия у Мирошниченко глубоко трогают, волнуют современного человека? Потому что для актрисы это повод показать свое отношение к главным проблемам человеческого бытия.
Мирошниченко близка своим современникам, потому что пробуждает в их сердцах силу и жизнелюбие, зовет к красоте и радости, восстает против унижения и насилия. Евгения Семеновна создала много вокально-сценических образов, но Виолетта и Лючия — это те наивысшие ее достижения, в которых она наиболее полно, широко и могуче реализуется как творческая личность. Я воспринимаю ее в этих ролях как большую трагедийную актрису нашего времени, относя эти работы также к числу наивысших достижений советского оперного искусства».
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: «В мире музыки», 1991 г.