Глазунов. Симфония No. 1

Symphony No. 1 (E-dur), Op. 5

Композитор
Год создания
1882
Жанр
Страна
Россия

Александр Константинович Глазунов. Портрет работы Ильи Репина

По своим склонностям Глазунов был композитором преимущественно инструментальным, число принадлежавших ему вокальных сочинений, сольных, хоровых или ансамблевых невелико и они не занимают значительного места в его творчестве. В отличие от своего учителя Римского-Корсакова он не испытывал никакого влечения к опере, и когда к нему обращались с предложением написать оперу, отвечал неизменным отказом. Что же касается крупных вокально-инструментальных форм типа кантаты, то единичные образцы этого рода у Глазунова обязаны своим происхождением тем или иным внешним поводам и являются случайными заказными работами. Основную массу всего им созданного составляют симфонические и камерные инструментальные произведения: именно они дают наиболее полное представление о творческом облике композитора и определяют его место в отечественном музыкальном искусстве.

Глазунов — единственный из русских композиторов рубежа XIX и XX столетий, последовательно и неуклонно разрабатывавший форму симфонии как крупного циклического оркестрового произведения. И хотя помимо восьми симфоний им было написано множество симфонических сочинений других жанров, именно они занимают важнейшее, центральное место в творческом наследии композитора: каждая из них представляет определенную веху на пути его развития и восхождения к вершинам мастерства. Мысль о симфонии возникает у него уже с самых первых полудетских опытов сочинения, о чем свидетельствуют сохранившиеся наброски 1880–81 годов. Летом 1881 года шестнадцатилетний Глазунов начал работать над новой симфонией, которая была окончена в первоначальной редакции в январе следующего года и в этом виде прозвучала в концерте Бесплатной музыкальной школы, войдя в число симфоний под № 1. (В доработанном автором виде симфония была издана Беляевым в 1885 году, получив обозначение ор. 5. В 1929 году Глазунов сделал дополнительные коррективы для нового издания. Первоначальная редакция 1881–82 годов не сохранилась.)

Не вполне еще самостоятельная по стилю и манере письма симфония несет на себе печать влияния учителей Глазунова, Балакирева и Римского-Корсакова. Можно услышать в ней также отзвуки Третьей симфонии Шумана, пользовавшейся, как известно, особенно высоким признанием у членов балакиревского кружка (Некоторые обороты темы главной партии первой части (особенно в первоначальном варианте) имеют сходство с темой шумановской симфонии, но без свойственного ей воодушевленного порыва.). Музыка глазуновской симфонии, отразившая впечатления от летних месяцев, проведенных в литовском курортном городке Друскининкай, носит светлый пасторальный характер. В двух последних ее частях использованы слышанные здесь композитором польские народные песни, польский колорит ощущается и в «мазурочной» теме побочной партии из первого Allegro. Тем самым симфония в известном смысле продолжает линию «кучкистских» произведений на темы западно- и южнославянских народов («Чешская увертюра» Балакирева, «Сербская фантазия» Римского-Корсакова). Может быть, именно этим была внушена мысль назвать ее «славянской», от которой, однако, Глазунов затем отказался.

Наиболее удачны скерцо с «сельскими» квинтами, сопровождающими как основную размашистую, стремительную тему русского характера (Можно заметить частичное сходство этой темы с мелодией песни «Пойду, пойду под Цареград», использованной Балакиревым во второй увертюре на русские народные темы, позже названной автором «Русь».), так и грациозную польскую мелодию в среднем разделе, и финал с контрастным чередованием трех оживленных ритмически острых тем, отмеченный Кюи в рецензии на первое исполнение симфонии как лучшая, самая яркая из ее частей. Первая часть страдает ритмическим однообразием и тем характерным для Глазунова недостатком мелодического мышления, который один из критиков определил немецким словом «Kurzatmigkeit» — «краткость дыхания» .

Именно к ней в наибольшей степени может быть отнесено критическое замечание Кюи об излюбленном композитором приеме, «который при частом и неразборчивом употреблении может привести к рутине и водянистости»: «частое, систематическое повторение всякой музыкальной фразы, всяких четырех тактов». На этот же недостаток обращал внимание Танеев в письме к Чайковскому после первого исполнения симфонии в Москве: «...неуменье строить большие периоды, а замена их невыносимейшим приемом петербургских музыкантов — бесконечным и бестолковым повторением мотива из одного или двух тактов». Критически оценивая симфонию, Танеев вместе с тем признавал, что «как симфония Глазунова, т. е. восемнадцатилетнего юноши, занимающегося в гимназии, не играющего ни на каком инструменте и проч. и проч. — <она> конечно превосходна» (В определении возраста автора симфонии Танеев ошибается: Глазунову тогда только еще шел семнадцатый год.).

Если симфония Глазунова и не стала событием такого исторического значения, каким оказались полутора десятилетиями раньше первые симфонии Чайковского и Бородина, то она с очевидностью свидетельствовала о появлении на горизонте крупного нового многообещающего дарования. Несмотря на зависимость ее автора от своих учителей и некоторую несвободу пользования усвоенными от них приемами, в симфонии можно разглядеть черты, характерные для собственной творческой индивидуальности композитора. Она ощущается в общем безмятежно светлом колорите музыки и в то же время известной ее малоподвижности, преобладании вариантных методов разработки тематического материала над собственно развитием, тяготении к типично инструментальной орнаментальности мелодического рисунка.

* * *

Оставаясь в целом в сфере привычных «кучкистских» образов и композиционных приемов, Глазунов в отдельных своих сочинениях обращается к новым мотивам и ищет новые средства для их выражения. В «Характеристической сюите» (первоначальная редакция которой относится к 1881–82 годам, но окончательный вариант появился в начале 1884 года) наряду с Пасторалью и Краковяком, родственными образам Первой симфонии, мы находим кавказскую Лезгинку, итальянскую Тарантеллу, и завершается весь этот ряд разнохарактерных пьес торжественным Шествием в русском эпическом складе. Эта развернутая финальная пьеса приобретает суммирующее значение благодаря объединению в ней тематического материала предшествующих частей. К подобному приему Глазунов неоднократно обращался впоследствии в своих крупных симфонических сочинениях.

В двух увертюрах на греческие темы (1881–82, новая редакция 1884–85), материал для которых был заимствован из сборника французского композитора и фольклориста, большого ценителя русской музыки Л. А. Бурго-Дюкудре, применение к очень своеобразным ориентально окрашенным греческим народным напевам методов обработки, сложившихся в творчестве композиторов Могучей кучки на основе совершенно иного по своей интонационно-мелодической и ладовой природе русского песенного фольклора, порой вступало в противоречие с характером тематизма.

В элегии «Памяти героя» (1881–1885) проявляется стремление к более обобщенным образам и настроениям, свободным от определенно выраженной национально-жанровой характеристики. По некоторым сведениям первая тема Элегии (форма Элегии близка к сонатной без разработки) возникла под впечатлением «Похоронной песни» из пушкинских «Песен западных славян», но в ее медлительно развертывающейся сосредоточенно торжественной по тону мелодии мы не находим сколько-нибудь явственных отголосков западно- или южнославянского фольклора. Нет в музыке и признаков конкретной сюжетной повествовательности. Глазунов снабдил партитуру этого сочинения лишь самым общим программным комментарием, поясняющим, что «автор имел в виду героя идеального, который сражался только за правое дело — за освобождение народа от притеснения, — в мирное же время наполнял свою жизнь делами правды и общего блага». Кюи отметил в элегии поворот композитора к простоте и господству мысли над задачами технического порядка.

Ю. Келдыш

реклама

рекомендуем

смотрите также

Реклама