О богах и вокалистах

«Жизнь артиста» Владимира Федосеева

Владимир Федосеев

На свое 70-летие он позвал только близких. А достоянием общественности решил сделать другую дату — 45-летие творческой деятельности. По этому случаю в начале октября был устроен фестиваль, примечательный уже тем, что на нем не сооружали пьедестал, не пели о вехе и даже не намекали: получите творческий отчет. Федосеев прочитал истертое слово «фестиваль» как должно: праздник. И эту нехитрую идею (которую тем не менее не улавливают 90 из 100 фестивальменов) воплотил как мог. Начертал на знаменах: долой серьезную мину, да здравствуют эффект, свежесть, красота — и, будучи мастером по части составления программ, совершенно адекватное фестивальное содержание обеспечил.

Один из вечеров, например, посвятил старинной музыке, которая для него самого — не ежедневный суп на столе, другой отдал легкой музыке, являющейся испытанием для музыканта, привыкшего к «глубинным погружениям» в текст. Кроме того, он «выставил на кон» свой БСО, по качеству звука и мастерству обходящий чуть не все московские оркестры. Но своими же руками потеснил этот гарант успеха ради вокалистов.

И пришла же ему в голову мысль пригласить их на все три вечера! Тут надо быть не дирижером, а самим Всевышним, которому только и подчиняется это капризное и вечно недомогающее племя. Сверх того он придумал украсить музыкальное действо сценическими эффектами — но не позвал хорошего художника. В результате маэстро во многом проиграл. Но преуспел в главном: что большой художник, что не способен «бронзоветь», что открыт миру и все еще сам хочет его открывать — сказал.

Каскад, запечатленный в камне

Было б странно, если бы один из самых «венских» наших дирижеров обошел стороной музыку, впрямую составляющую сегодня его жизнь. Но, памятуя о празднике, маэстро выбрал не Малера или Брукнера, а классическую венскую оперетту с «примыкающими» к ней вальсами и польками. С одной стороны, выбор оказался, как никогда, актуален — учитывая, что оперетту, и без того пребывающую в нокауте, у нас отчаянно теснит мюзикл. С другой — он выдал в маэстро неуниверсального стилиста.

Следующим вечером Федосеев с камерным составом БСО в тонкостях обрисует своеобразие Моцарта, Генделя, Глюка и Сальери (браво!). Но на «венском» старте в Большом зале консерватории он споткнулся — о пустяк. Однако в этом пустяке — квинтэссенция жанра. Мастер подошел к задаче как следует, то есть со всей серьезностью, но на выходе эта серьезность должна была обернуться куражом и легкомыслием. Не обернулась. Публика так и просидела бы с вытянутыми лицами, на которых — только пиетет к маэстро и уважение к его труду, если бы не вокалисты.

Говорят, звали других, но не сложилось. Приехавшие были, прямо скажем, средней руки. У ныне венской жительницы Ольги Шалаевой слишком маленький даже для оперетты голос. У коренного венца Пауля Армана Эдельманна он слишком невыразителен. Оба — простенькая бижутерия на дорогом костюме, каковым представляется БСО. Но! В них был истинно опереточный шарм. Обеспечив недостающие кураж и легкомыслие, а заодно подзарядив ими маэстро, они и слепили нужный финал, где артисты и публика счастливо удовлетворились друг другом и опереттой.

Вечер при свечах

При свечах — почти исключительно в образном смысле. Потому что зажатый оркестром в углу сцены «натюрморт» из рояля, подсвечника и манекена в камзоле ровным счетом ничего к атмосфере концерта не добавлял. Легкая театрализация, к которой на фестивале прибегнули из лучших побуждений, не срабатывала. Светомузыка, вовсю разбушевавшаяся на вечере венской музыки, оказалась не продуманной партитурой, а однообразным набором световых пассажей. Описанный «натюрморт» на вечере старинной музыки только способствовал тесноте в Малом зале консерватории. А он был забит до отказа — и потому, что Федосеев выступал в редком для себя амплуа, и потому, что ждали легендарного контратенора Йохана Ковальски.

Но Ковальски заболел, и в последний момент его заменил Эрик Курмангалиев. Он спас программу федосеевцев (лишь одни генделевские арии были заменены на другие) и продемонстрировал недурную форму — достаточно, чтобы воздать ему хвалу. Но замена все равно была неадекватной. Ковальски — ас, носитель той вокальной культуры, какую в силу объективных причин мы у себя не знаем. Он не споет две повторяющиеся фразы одинаково, не «выдует» бездумно ни одного слова, не позволит себе такой пестроты звука (хотя уже не молодой певец сталкивается с этой проблемой). С его неприбытием на фестиваль нарисовавшаяся на первом вечере картинка в общих чертах повторилась. Как ни демонстрировал оркестр похвальную «спетость», рельефность штриха и стильность, а бижутерия терзала глаз.

И звезда с звездою говорит

Заранее было ясно: что бы и как бы ни спели Гяуров с Френи, их завалят цветами и обласкают нескончаемыми «браво». Они навсегда боги. Если даже, как Николай Гяуров, совсем немощны (по части физического вокала, но не вокальной культуры!). И тем более боги, если, как Мирелла Френи, сохраняют в свои 67 голос чуть не первозданной красоты. Какое дело публике, что итальянка, блеснувшая в родном репертуаре (Адриана Лекуврер, Катюша из неизвестной нам оперы Альфано «Воскресение»), по сути, провалила русских Татьяну и Иоанну. Здесь откровенная кумирня, и стандартными мерками такие концерты не меряют.

По стандарту — он плох. Причем даже третий кумир, Владимир Федосеев, внес сюда свою «лепту», сыграв «Ромео и Джульетту» Чайковского — уж на что конек! — наотмашь, местами не сплавляя, а складывая оркестровые голоса. Но вне стандарта надо признать: есть грандиозная личность (здесь целых три), и свидание с нею — редкое удовольствие. В том числе эстетическое. Божественная Френи рвет линию? Бывает, нечисто интонирует? Но не являйся такие, как она, Москва, слушая своих муниципальных соловьев, скоро совсем забудет, что такое филировка, нюансировка, ткущееся из воздуха piano... Разумеется, какая-нибудь цветущая Рене Флеминг приплюсовала бы к этим урокам что-нибудь еще. Но это уже другая история.

Лариса Долгачева

реклама