Итоги «Московской осени»
Нынешний фестиваль фактически подвел — в лучшем смысле — итог самому себе, облегчив задачу обозревателям. Задуманный как четвертьвековой юбилей, он будто заставил застыть нечто текучее и изменчивое, воплощенное к тому же в немыслимом для любого другого фестиваля множестве видов музыкальной деятельности — обычно именуемое творческим процессом. Но рутина этого процесса во многом не давала предыдущим фестивалям оглянуться назад — и на себя. Теперь это случилось: фестиваль «подтянулся», необозримый материал поддался «воле к форме», и одновременно четче стали проявляться имена и лица тех, кто это творчество репрезентирует — композиторов, исполнителей, издателей... О многих именах мы уже писали в ноябре, рассказывая о фестивальных программах. Последние впечатления с только что завершившегося фестиваля дорисовывают эту картину.
Шестидесятилетие творческой деятельности отметили Александр Вустин, Кирилл Волков, Фарадж Караев. Мог бы отметить семидесятипятилетие ушедший от нас три месяца назад Юрий Саульский, дань памяти которому — live tribute — воздали его друзья, замечательные джазмены Игорь Бутман и Георгий Гаранян. Фарадж Караев разделил свой персональный юбилей со своим отцом, классиком азербайджанской музыки Кара Караевым (ему исполнилось бы в ноябре 85 лет). На наш взгляд, это был идеальный пример мемориала, вобравший в себя и дань памяти композитору, и юбилей продолжателя его дела, и смотр национальной композиторской школы, с которой москвичи фактически утратили контакт. Звучала музыка Кара Караева — знаменитые фортепианные прелюдии, где к голосу фортепиано время от времени присоединялось звучание ансамбля «Студия новой музыки» под управлением Игоря Дронова. А после каждой миниатюры звучало в ансамблевом исполнении сочинение кого-либо из учеников Караева (среди них — Х.Мирза-заде, З.Фахрадов, И.Гаджибеков, Р.Гасанова, наконец — сам Ф.Караев).
Более традиционно был решен юбилей Александра Вустина — в форме авторского концерта, чье название «Возвращение домой» было не только именем проникновенной музыки для баса и камерного ансамбля, но и метафорой: большинство сочинений программы вечера звучало где угодно, только не в Москве. И это при том, что Вустин — уникальный для нашей музыкальной современности лирический поэт российского авангарда, соединяющий всепроникающую поэтичность с провокативностью, загадочностью и тончайшей стилистической игрой.
На вечере выступили симфонический оркестр кинематографии, блестящий скрипач-виртуоз С.Иголинский и уже упомянутый ансамбль «Студия новой музыки» — один из лучших интерпретаторов музыки Вустина, и не только его.
С этим же ансамблем связано еще одно из событий фестиваля — премьера «Кассандры» Владимира Тарнопольского, интереснейшего московского автора, также более известного на Западе, чем у нас. Изобилующая революционными технологическими находками, проникнутая колоссальной экспрессией, партитура «Кассандры» могла бы, возможно, во многом изменить звуковой мир российской музыки 90-х, прозвучи тогда, когда она была написана, — в 1992-м.
В этом же концерте была исполнена камерная симфония Николая Рославца, созданная в 1927 году, — она тоже могла бы повести советскую музыку по другому пути. Но тогда были другие причины, чтобы этого не случилось, да и сейчас не надо долго рассуждать о том, почему лучшие премьеры уходят на Запад. И в том заслуга нынешней «Осени», что многое (увы, далеко не все) удалось вернуть — притом что фестиваль, задуманный как парад премьер, остается теоретически единственным заказчиком музыки в жанрах, не относящихся к прикладным, — для большинства рядовых композиторов, не имеющих контрактов с западными издательствами. Хотя есть и некоторые сдвиги — ансамбль Союза композиторов МАСМ заказал музыку голландским композиторам через голландские и американские фонды и с большим успехом исполнил целое отделение написанного по заказу ансамбля на одном из камерных концертов.
Но это пока исключение; обычно бывает все наоборот, и хочется сказать: «Дай Бог, чтобы такой стимул существовал и дальше». Вот и сейчас, в одной из последних хронологически программ выступил блестящий инструментальный ансамбль из США — «Камерные музыканты Сиэтла» с огромной трехчасовой программой. Кроме сочинений американских композиторов (удивили среди них два пулитцеровских лауреата, чьи опусы были сколь академичны, столь и анемичны), ансамбль сыграл музыку, написанную московскими авторами по заказу музыкантов. Во всяком случае стимулируемые американскими исполнителями к творчеству Владимир Николаев, Владимир Мартынов, Виктор Екимовский, Александр Вустин и Игорь Кефалиди не утратили еще способности мыслить неортодоксально, что сближало их с лучшими представителями американской музыки ХХ века — Кейджем, Фелдманом, Харрисоном, возделывавшими свою авангардную целину во многом наперекор тогдашним европейским тенденциям.
Но все же камерная сцена не смогла бы исчерпать весь потенциал юбилейного фестиваля. Пусть его заключительный аккорд — концерт Государственной симфонической капеллы под управлением Валерия Полянского — и прозвучал в пресловутом Большом зале ММДМ, где в первых рядах партера порой не слышно сидящих на авансцене струнных. Это не мешало сильному впечатлению, производимому не по-современному цельным и остродраматическим Concerto grosso № 2 Сергея Павленко и следовавшим сразу за ним нежнейшим скрипичным концертом Андрея Головина, который состоял буквально из одной бесконечной мелодии, лившейся из-под певучего и строгого смычка Максима Федотова, и великолепно сыгранной Александром Рудиным «Концертной притче» Родиона Щедрина с ее человечностью и мягким юмором.
И уж подлинным итогом — не только этого концерта, но и всей «Московской осени» — стала Симфония с арфой Бориса Чайковского — автора, ушедшего от нас семь лет назад. Исполненная ностальгической рефлексии, явленной в позднем, прозрачном стиле большого Мастера, она будто вернула нас в мир чистых звучаний, где нет ни диктата моды, ни разнузданной попсы, ни всевластия заказа над творчеством. Симфония эта оказалась послесловием к фестивалю, хотя могла бы стать эпиграфом к нему, задав ему постоянно присутствовавший в программах основной тон своего рода ностальгии. Ностальгии в самом положительном смысле — как ощущения невозможности вернуться вспять, достойно и мужественно относясь к пережитому. Без этого чувства невозможно двинуться дальше вперед — ни в творчестве, ни в жизни. И то, что эта острота музыкальной и жизненной рефлексии не давала расслабиться слушателю на большинстве концертов прошедшей «Московской осени», — одно из верных свидетельств подлинности происходившего, а следовательно (не побоюсь употребить здесь это слово), актуальности и жизнеспособности фестиваля.
Федор Софронов