Джоконда, Мими, Набукко и другие

Арена ди Верона-2005

«Джоконда» в Арена ди Верона. Foto di Maurizio Brenzoni

К не самому большому городу в Италии на два летние летние месяца приковываются взоры — и уши — меломанов и музыкальных критиков. После Рима, Флоренции и Венеции путь туристов часто лежит в Верону, а уж для меломана посещение города Ромео и Джульетты и вовсе священный ритуал. Древнеримский амфитеатр, некогда служивший для гладиаторских игр, а в средние века растащенный на камни и превращенный в нечто вроде универмага, с 1913-ого является летней столицей мировой оперы.

Самые прославленные знаменитости выходили на необъятные подмостки под открытым небом, Мария Каллас и вовсе в первом браке была замужем за веронцем Менегини и начинала здесь свою потрясающую карьеру. Так что особо чувствительно и ностальгически настроенные могут ощутить присутствие великих теней, устроившись на ступеньках или в порядком жестких креслах древнего амфитеатра.

Много воды утекло с тех пор, как Каллас пела в не слишком известной у нас опере «Джоконда». Для открытия нынешнего, весемьдесят третьего фестиваля было принято довольно смелое решение: вернуть оперу Понкьелли, единственную «выжившую» из всей обширной продукции современников великого Верди, на подмостки Арены. Смелое потому, что в на афише Арены из года в год сменяют друг друга одни и те же, проверенные успехом у публики названия: «Аида», «Набукко», «Риголетто», «Трубадур», «Кармен», «Турандот». Эта единственная в мире площадка жестко диктует условия: все должно быть зрелищно и грандиозно. Автору много раз приходилось быть свидетелем, как «не проходили» отлично задуманные и рафинированные спектакли.

На этот раз открытие фестиваля стало чем-то вроде вызова. Критики, конечно, изначально были довольны — предвкушали не слишком известное название, а публика «голосовала» покупкой билетов — на «Джоконду» они расходились не так, как на «Аиду» или «Набукко». На создание спектакля был приглашен Пьер Луиджи Пицци, неоспоримый волшебник дизайна и демиург оперы.

Габриэле Д’Аннунцио назвал одну из популярнейших опер Верди, «Бал-маскарад», «самой мелодраматической из всех мелодрам». Но это великолепное хлесткое словцо отлично подошло бы и к «Джоконде». Опера Понкьелли на либретто Арриго Бойто (литературный первоисточник — пьеса Гюго «Анджела, тиран Падуанский»), будущего либреттиста последних вердиевских шедевров, «Отелло» и "Фальстафа«,- кровавый «коктейль» из всех традиционных элементов драматургии Верди: любви, ненависти, ревности, мести, убийства, самопожертвования. В «Джоконде» много красивой музыки, прославленных, у многих на слуху арий, к ее достоинствам относятся выразительная декламация и тонкое оркестровое письмо. Наконец, в «Джоконде» есть знаменитый «Танец часов»! Так что подобное произведение имеет все права стать источником вдохновения для тех, кто за него берется, и особенно для певцов, которым есть что попеть.

То, что показали на подмостках Арены, вызвало противоречивые чувства и даже сомнения в том, что, как принято говорить, «это опера для Арены». Никому в голову не пришло бы усомниться — так и тянет сказать — в гениальности Пьер Луиджи Пицци, архитектора, дизайнера, художника по костюмам и режиссера. На грандиозных подмостках создан особый мир — зимняя, туманная, серая Венеция. Особенности архитектуры загадочного города на воде угадываются сразу: сценическая конструкция включает канал с медленно проплывающими гондолами, мосты и кипарисы, наводящие на мысль о кладбище. Глубокая печаль, упадок, приближение конца — вот ключи, которые подбирает Пицци к «Джоконде». Из эпохи Возрождения действие перенесено в конец восемнадцатого века, в период правления последнего дожа: Светлейшая Республика накануне падения. Это сообщает постановке пронзительный, «предсмертный» колорит.

Атмосфера, несомненно, своеобразная и производящая сильное впечатление. Но сообщившая всей постановке монотонный, если не вялый оттенок. Расположенные на сцене три моста заняли слишком обширное пространство, ограничив возможности движения хора и миманса, отчего массовые сцены не произвели должного, динамичного впечатления. Не было и потрясающих сценических эффектов, которые Арена просто требует: только в конце второго действия ярким настоящим пламенем вспыхнули алые паруса бригантины Энцо. Да обреченный на успех «Танец часов», поданный в откровенно концертной манере — двенадцать девушек в сверкающих развевающихся разноцветных нарядах, танцующих на ступеньках огромной лестницы, и солирующая пара, в которой отличился виртуозными пируэтами любимец публики Роберто Болле, внес ноту оживления в буксующий спектакль. В остальном певцы оставались на сцене среди пугающей пустоты, заполнить которую могло бы только «прекрасное пение».

Но до высокого качества бельканто было далеко. «Джоконда» — трудная опера, требующая исключительного драматического сопрано, первоклассных тенора, баритона и баса и двух отличных меццо. Наши времена скупы на «звезд», так что лучше быть реалистами и не вздыхать по интерпретациям Каллас, Паваротти и Каппучилли. Все певцы, занятые в веронском спектакле, обладают хорошими голосами: Андреа Грубер — мощное американское сопрано в главной роли, пару сезонов назад произведшая превосходное впечатление в роли Абигайль в «Набукко», уверенная профессионалка Элизабетта Фьорилло в роли Слепой, выдвинувшийся в последние годы тенор Марко Берти — Энцо, обладатель красивого и мягкого баса Карло Коломбара — Альвизе и с успехом специализирующийся на «дьявольских» ролях баритон Альберто Мастромарино — шпион Барнаба. Но «искра» в зрительный зал под открытым небом шла, пожалуй, только от Мастромарино — его голос хоть и не особо выдающийся, но певец, помимо корректного пения, владеет искусством создавать вокруг изображаемых их злодеев драматичную, накаленную атмосферу. Берти «выдал» пару сверкающих верхних нот в знаменитом романсе «Небо и море», но в целом его вокал отличает зажатость. К ролям же исполнители не подобрали ключей, не вдохнули жизнь в роли, представ картонными куклами — и это их печально объединило.

Донато Ренцетти за дирижерским пультом делал настоящую музыку: безупречность темпов соседствовала с тонкой проработкой тембровых красок, которыми богата партитура Понкьелли, прекрасным звучанием струнной и деревянной духовой групп. Ренцетти подарил незабываемые мгновения своей интерпретацией звуковых картин ночи и моря. Но он не мог петь за певцов и создавать за них характеры.

Много раз автору пришлось писать: Арена прощает все. Магия древнего амфитеатра, оперные спектакли под темно-синим небом, покрытым звездами, дрожание свечей в руках зрителей перед началом оперы, ласкающий итальянский воздух так и призывают забыть недостатки или неудачи. Похоже, это тот случай, когда чудесная Арена прощает не все.

Но вторая премьера сезона — «Богема» — приносит столько удовлетворения и радости, что неувязки «Джоконды» забываются. Редчайший случай, музыкальный и театральный праздник! На стенах висит много ружей, и все они под конец стреляют, да еще попадают в цель.

Постановка «Богемы» на сцене Арены вызывает законные сомнения — ведь эта интимная опера, с малым количеством персонажей, не дающая поводов для специальных эффектов. Честь и хвала художнику Уильяму Орланди, создателю удачной и вдохновляющей декорации — обошелся малым, а каков эффект!

Орланди «заливает» огромное пространство чистым белым цветом: сценическая площадка «замощена» плитами, которые во втором акте, сцене рождественского праздника, вспыхнут теплым светом. Вечная зима — один из «фирменных» знаков «Богемы»? Символ чистоты молодых мечтаний? То и другое вместе? Доминирует легко узнаваемый силуэт парижской мансарды, а вся скудная обстановка жилища «четырех мушкетеров» также белого цвета: печка, кровать, пианино, стол и стулья. Забрались же они и в самом деле высоко: все персонажи появляются из-под подсвеченной дыры в полу. Во втором акте декорация Орланди напоминает ящик Пандоры, только сыплются из него него не все возможные несчастья , а театральные сюрпризы: одна из частей конструкции распахивается и оттуда «вываливается» все, что необходимо для шумного веселья накануне рождества, включая барную стойку кафе «Момюс». Как и положено в Арене, на сцену нагнано много народу, включая продавцов птиц, классических танцовщиц, жонглеров, артистов на ходулях и пожирателей огня. Все это задумки режиссера Арну Бернара, в обычном театре показавшиеся бы излишествами, а, может быть, и вовсе невозможные. Здесь же, в пугающе огромном пространстве древнего амфитеатра, большое количество статистов, присутствие цирковых артистов, красочное мельтешение уместны и вызывают у публики неподдельно радостную реакцию. А уж два «спецэффекта» улетающие в темное ночное небо разноцветные воздушные шарики и золотой фейерверк в самом конце и вовсе провоцируют восторг сродни соприкосновению с чудом театра в детстве...

А чего стоит возвращение к печальной атмосфере в третьем действии, у заставы? Прикорнули под одеялами скорчившиеся от холода жандармы, трактир, где Марсель малюет вывески, а Мюзетта дает уроки пения, видимо, передвижной,- фургон на колесах. На этот раз белизна — эквивалент беспросветности. Но остроумно придуманная деталь вселяет надежду — молочницы развозят свой продукт на велосипедах, съезжая со сцены и лихо рассыпаясь по проходам между рядами кресел, а после обмена «любезностями» вроде «жаба» и «ведьма» и Мюзетта взгромождается на велосипед и покидает не обремененного средствами возлюбленного... По-настоящему ловкое и элегантное завершение действия еще больше подчеркивает пронзительность расставания Рудольфа и Мими.

Заключительный акт предстает в ядовито-зеленом освещении. За время разлуки влюбленных «четырем мушкетерам», видимо, пришлось продать стол, стулья и даже кровать: Мими умирает на матрасе...

Спектакль Орланди-Бернара получается мудро рассчитанным, без пустот, развлекательным и трогательным одновременно. Броскость и нарядность удачно соотносятся с сумрачной, царапающей сердце поэзией. Успех театральной части не уступает успеху части музыкальной. Даниэль Орен, известный своей неуемной энергией, граничащей с эксгибиционизмом, в «Богеме» является и ироничным, и блестящим, и полным патетики. Оказывается, и кристальный лиризм не чужд его натуре. Он не тянет на себя одеяло, не вступает в соревнование с исполнителями: прекрасный вокал Фьоренцы Чедолинс и Марсело Альвареса в сопровождении его чуткого аккомпанемента приобретает подлинно звездный блеск. Альварес — Рудольф демонстрирует щедрость вокальную и душевную, завораживает прозрачностью дикции, богатством оттенков. Чедолинс — Мими — обладательница очень красивого тембра, сохраняет его свежесть и пленяет как гладкостью, эластичностью линиии, так и трогательностью интерпретации. Хороши остальные три мушкетера — Мариуш Квечен, Фабио Превиати и Карло Коломбара, забавна и смела Мюзетта — Доната Д’Аннунцио Ломбарди, и все исполнители маленьких ролей доставляют удовольствие.

Помимо двух премьер, Арена сохраняет на афише несколько апробированных спектаклей прежних лет, не обходясь без традиционных для этой уникальной площадки «Аиды» и «Набукко», и возвращаяясь к «Турандот» в удачной постановке наших соотечественников Юрий Александрова и Вячеслава Окунева 2003-его года. В «Аиде» и «Набукко» основное внимание приковано к певцам, и здесь Арене есть чем гордиться: молодая римлянка Микаэла Карози благодаря роли эфиопской царевны завоевала уверенную позицию в оперном мире, великан из Павии Амброджо Маэстри исполнением роли Амонасро доказывает, что ему принадлежит одно из первых мест на рынке баритонов, ветеран Лео Нуччи в роли Набукко в шестьдесят три года демонстрирует отличную форму, да еще возрождает старинную традицию, согласно которой после спектакля «звезды» дарят публике дополнительное удовольствие исполнением пары популярных песен или арий, Хосе Кура — Радамес и Калаф продолжает восхищать женскую часть публики... К Арене подходят пушкинские слова, сказанные по адресу Россини: «Она вечно та же, вечно новая». Оперные постановки в Арене порой кажутся покрытыми плесенью, порой раздражают своей однообразностью, порой поражают смелостью, порой вызывают энтузиазм. Но без Арены оперное лето утратило бы большую часть своего блеска.

реклама

рекомендуем

смотрите также

Реклама