«Оперная неделя» в Литовском национальном театре
Согласно недавним исследованиям, в Вильнюсе самая молодая в Европе оперная аудитория. Так это или нет, в последнее время театр обновляет репертуар и эстетику, активно включаясь в мировой оперный контекст. В первую очередь — в контекст привлекательных для западных туристов оперных фестивалей. Что и продемонстрировала «Оперная неделя», в начале декабря завершившаяся в Вильнюсе.
Фестиваль открылся премьерой «Саломеи» Рихарда Штрауса, поставленной польским дирижером Яцеком Каспшиком и американской командой во главе с режиссером Дэвидом Олденом. «Саломея» для любой труппы — испытание на профессионализм. Лучше всего его выдержал оркестр, под управлением Каспшика игравший, как если бы он исполнял симфоническую партитуру, в то же время сохраняя идеальный баланс с солистами.
В Вильнюсе для «Саломеи» — два состава исполнителей. Первого, в котором заняты только литовские певцы, я не слышала, во втором Саломею и Иоканаана поют приглашенные исполнители. Эйлиана Лаппалайнен (Саломея) с вокальной точки зрения далеко не идеально справляется с партией, зато абсолютно внятно воплощает режиссерские задачи. Экстремальные ситуации не становятся для нее камнем преткновения, она равно органична во всех трех ролях, которые ей предложил сыграть Олден: независимой современной девушки, девочки в розовых платьях из фантазий Ирода и невесты с букетами белых цветов в сцене с головой Иоканаана. Удачно сочетают вокальные и актерские качества Лигита Рачкаускайте (Иродиада) и Михаэль Ройдер (Ирод), чья роль в постановке Олдена едва ли не центральная, во всяком случае, подробнее всех разработана.
Спектакль начинается с пародии на немецкий концептуальный театр, где все раз и навсегда предсказуемо: грязные стены, стол, телевизор и тенор в военной форме. Однако режиссерское кредо Олдена: «Когда люди приходят на новый спектакль, их нужно удивить. Они никогда не должны наперед знать, что случится». И хотя он собрал свой новый спектакль из клише, грубых, как китч, и примелькавшихся, как телевизионные заставки, но соединены они так ловко, что зрительский интерес не остывает.
Вместо луны эту «Саломею» осеняет большая красная звезда: паноптикум царствования Ирода приравнен к СССР периода развитого маразма. Ирод украшен орденами, массовка (дипломаты, рабочие и работницы) являет собой карикатуру на советский бомонд. Олден почти буквально повторяет изображение вечеринки на советский манер из своей мюнхенской постановки «Пиковой дамы» — та же композиция с эстрадой в левом углу сцены, те же типажи. С приходом библейских пастухов, волхвов и рождественских ангелов в серебристой мишуре китч (он же постмодернизм) достигает апогея.
Взаимоотношения персонажей поданы не менее броско и внятно, чем антураж, все линии логично увязаны, все ружья стреляют. Вот Нарработ топором прорубает дыру в полу и вытаскивает оттуда Иоканаана. А дальше публика пребывает в напряжении: зарубит ли ревнивый Нарработ этим топором пророка во время его сцены с Саломеей, когда оба героя, вопреки либретто, испытывают безудержное взаимное влечение? Нет, не зарубит, поступит более дальновидно: Нарработ застрелится, предварительно воткнув топор в пол. И Саломея, все-таки отвергнутая Иоканааном, будет неподвижно сидеть, упершись взглядом в топор, и только слепой не увидит, как в ее мозгу начнет шевелиться мысль об отрубленной голове...
Это не единственный момент, когда режиссер запросто заглядывает в голову персонажу и вытаскивает наружу его мысли. В этом отношении кульминация спектакля — Танец семи покрывал. Олден не заставляет певиц ни танцевать, ни раздеваться. Вместо танца Саломеи он с юмором демонстрирует фантазии Ирода, предвкушающего танец Саломеи, от души награждая его склонностью к трансвестизму, педофилии и всему, чем богато передовое современное искусство.
«Локис» Брониуса Кутавичюса, написанный по заказу Вильнюсского фестиваля, идет в театре с 2000 года и продолжает собирать полный зал. Сюжет заимствован из «литовской» новеллы Мериме о человеке-медведе. В музыке оперы много привлекательного. Главным образом, привлекает ее разнообразие — буквально на все вкусы. Здесь есть баховский хорал и целые сцены в духе американского минимализма, танцы в исполнении сразу трех сценических оркестров и песни в неофольклорном стиле, вплоть до того, что партию одноглазой колдуньи — настоящей литовской Ульрики — поет народная исполнительница Вероника Повильонене. Партитура похожа на лоскутное одеяло с преобладанием сумрачных тонов, и дирижер Мартинас Сташкус мастерски сшивает лоскутки в единое целое. Среди солистов особенно хорош Владимир Прудников в партии Профессора.
Спектакль получился менее привлекательным. Если в готической новелле Мериме ужасы нагнетаются расчетливо и постепенно, в опере с самого начала царит атмосфера страха, тоски и несколько навязчивой обреченности. Тягу к фантастике заменяет склонность к патологии. Доктор — хромой инвалид, но вместо такой привычной на оперной сцене инвалидной коляски ездит на офисном кресле. У него всегда при себе топор и ножницы, которыми он угрожает безумной старой графине. Графиня, в свою очередь, носится то с ножом, то с ружьем, из которого она в финале оперы убивает сына-медведя. Введен глухонемой слуга, и он весь спектакль раздражающе суетится. От такого обилия сумасшедших персонажей в сочетании с колющими и режущими предметами становится как-то неуютно.
Условность минималистской сценографии Миндаугаса Навакаса отчасти компенсируют видеопроекции. Они здесь вроде титров в немом кино — заменяют то, чего недостает. Например, когда по тексту героям полагается выпить чаю, а они этого не делают, на заднике высвечивается чашка или блюдце.
Постановка Йонаса Юрашаса в большей степени умозрительна, нежели образна. Усилия в основном направлены на создание мрачной атмосферы, зато ускользает главная тема — двойственная природа графа Шемета и превращение человека в зверя. Проступает она только в намеках вроде фраков с очень длинными фалдами, придающих гостям на свадьбе зооморфный облик (художник по костюмам Сандра Страукайте). В финале голос за кадром читает по-французски окончание новеллы Мериме. Оставляя последнее слово за писателем, авторы оперы тем самым признают победу литературы над театром.
Но победа эта не окончательная, поскольку после «Локиса» на фестивале были показаны «Сила судьбы» и «Бал-маскарад» Верди, а в заключение — «Иудейка» Галеви, которая в обозримом будущем вряд ли появится на российских сценах.
Анна Булычева
