Михайловский театр предъявил Москве свой «Любовный напиток»
Первый сезон с новым руководством и новым-старым названием Михайловский театр завершил показом в Москве своей последней премьеры — «Любовного напитка» Доницетти. Предыдущая — «Сельская честь» Масканьи — демонстрировалась в столице в феврале. Таким образом, Владимир Кехман предлагает москвичам быть свидетелями каждого очередного сделанного им шага по части оперы (на балет эта амбициозная политика пока не распространяется).
Теперь — немного истории. До нынешнего февраля оперная труппа Михайловского театра не была в столице более тридцати лет. Автору этих строк на заре туманной юности довелось побывать на всех оперных представлениях блистательных гастролей 1974 года, включавших «Порги и Бесс» Гершвина с Юрием Темиркановым за пультом, «Ифигению» (в том легендарном спектакле Эмиля Пасынкова была предпринята уникальная и во многом убедительная попытка представить в один вечер обе одноименные оперы Глюка, естественно, в сильно сокращенном виде), «Не только любовь» Щедрина, «Горцев» Чалаева, «Майскую ночь» Римского-Корсакова и «Иоланту» Чайковского. Несколько лет спустя большинство героев тех гастролей сменили место работы, а сам МАЛЕГОТ, как он тогда еще назывался, перестал быть одним из лидеров оперного процесса и все более и более превращался в аутсайдера, потеряв со временем не только лицо, но и имя, с которым связаны наиболее славные страницы его истории.
И вот, когда многим казалось, что той мертвой эпохе, олицетворяемой именем Станислава Гаудасинского, никогда не будет конца, внезапно появился Владимир Кехман и осуществил весьма нашумевший переворот. При всей неоднозначности фигуры самого автора этого переворота было понятно, что хуже, чем при прежнем руководстве (речь, подчеркну еще раз, только об опере), уже просто некуда, а значит, можно ждать каких-то позитивных перемен. Они вроде бы и начались, но довольно странно, без внятной художественной программы, без решения вопросов, с которых, казалось бы, надо было начать. И вот перед нами — вторая оперная премьера этого первого сезона эры Кехмана, связанной также и с именем Елены Образцовой, согласившейся взять на себя художественное руководство оперой Михайловского театра.
Как и предшествовавшая премьера, «Любовный напиток» изготовлен руками итальянцев. И если в «Сельской чести» пели только наши, то в «Напитке» уже участвовали и несколько итальянских певцов. При этом «Сельская честь» была переносом готовой продукции, тогда как «Напиток» делался специально для питерской сцены. Впрочем, сравнивая сценический облик обоих спектаклей, трудно не прийти к закономерному выводу, что лучше перенос работы незаурядной личности, каковой является Лилиана Кавани, чем номинально оригинальная продукция третьестепенного режиссера.
Фабио Спарволи больше известен как режиссер-ассистент, работавший, в частности, с великим Джорджо Стрелером. Поэтому вряд ли стоит удивляться, например, разительному сходству визуального ряда «Напитка» со стрелеровским «Фальстафом», перенесенным несколько лет назад на сцену Большого театра. Легко предположить, что сценограф Мауро Карози получил от режиссера задание сделать что-то в духе работавшего со Стрелером Эцио Фриджерио и вполне с этим справился. Нам показывают на сцене как бы настоящую (на самом деле, конечно, оперную) итальянскую деревню, с настоящими стогами сена и т.д. Сам режиссер практически полностью в этой декорации растворился, не обнаружив своего присутствия и в работе с исполнителями, действующими на подмостках и передвигающимися по ним вполне шаблонно. Впрочем, это отнюдь не самый плохой вариант, поскольку отсутствие явных противоречий и диссонансов с духом и стилем первоисточника по нынешним временам уже само по себе может рассматриваться как достоинство. Если бы сюда еще хоть чуточку больше юмора, без которого комическая опера как рыба без воды...
Зато подобного рода режиссура очень удобна, когда, как в данном случае, предполагается постоянно приглашать солистов-гастролеров и вводить собственную молодежь. Надо сказать, именно солисты оказались наиболее сильной стороной спектакля.
Итальянский тенор Франческо Мели, хоть и не принадлежит к числу звезд, весьма востребован на ведущих мировых подмостках. Это, действительно, по-настоящему хороший певец, обладающий звонким, свободно летящим в зал, хотя и немного плоским голосом. Правда, с точки зрения сегодняшних представлений о стиле бельканто его звук кажется слишком крупным. Впрочем, в глазах широкой публики последнее отнюдь не является недостатком, и она восторженно принимала Мели, заставив даже бисировать знаменитый Романс Неморино, что в наше время случается не столь часто.
Другой итальянец, хорошо известный во всем оперном мире Бруно Пратико, явил в партии Дулькамары свое отменное комическое мастерство, хотя ему сильно мешал в этом негибкий и нестройный оркестр.
Хорошо пел партию Белькоре Василий Ладюк, хоть и звучал подчас несколько жестковато, слишком увлекаясь громкостью. Впрочем, при таком агрессивном напоре оркестра от этого нелегко удержаться. Пожалуй, одной только Екатерине Садовниковой в партии Адины удалось, не поддаваясь этому напору, петь неизменно стильно, мягко и изящно. Можно сказать, что именно она в этот вечер была ближе всего к настоящему бельканто.
Оркестр под управлением Даниэле Рустиони играл то слишком громко и резко, то откровенно нестройно, невпопад, не справляясь с быстрыми темпами. 25-летний Рустиони, ставший за последние месяцы главным приглашенным дирижером Михайловского театра, — несомненно, музыкант одаренный, однако многого еще не умеющий. Это в «Сельской чести» можно еще было как-то выехать на темпераменте. В «Напитке» же нужно настоящее виртуозное мастерство, здесь требуются ювелирная выделка вокальных ансамблей, идеальное взаимодействие оркестра с солистами. Тем более если оркестр изначально весьма проблемный. Рустиони лишь местами, и то преимущественно уже во втором акте, удавалось добиваться от оркестра более-менее приемлемого звучания, а уж сводить оркестр и солистов воедино, по-настоящему взаимодействовать с последними он еще, похоже, и вовсе не умеет. Со временем, наверное, научится. Ему как итальянцу это все же легче, чем нынешнему оркестру Михайловского театра научиться играть не только чисто и вместе, но еще и хотя бы с мало-мальской нюансировкой.
Конечно, главный приглашенный дирижер-итальянец — неплохая фишка, но при отсутствии настоящего музыкального руководителя это дает не слишком много. При возможностях Кехмана и авторитете Образцовой найти соответствующую фигуру — задача вполне разрешимая, и можно только сожалеть, что они сразу не начали с этого.
Тем не менее, лед тронулся, и это очевидно. Михайловский театр перестал быть тем изгоем оперного сообщества, каким был долгое время Театр имени Мусоргского, правопреемником коего он является. Вероятно, через несколько лет здесь соберется полноценная собственная труппа, каковую Образцова понемногу формирует из числа лауреатов и просто участников своих конкурсов, и тогда театр не будет столь зависим от гастролеров. Выбор «Любовного напитка» во многом и продиктован задачами воспитания оперной молодежи. Следующим шагом в этом направлении должен стать «Евгений Онегин», которым в сентябре открывают новый сезон. Между прочим, это будет восстановление той самой легендарной постановки Станиславского, которую столь опрометчиво списал в архив театр, носящий его имя. Теперь Москва увидит вновь этот спектакль уже в качестве гастрольной продукции Михайловского театра. И как показывает опыт нынешнего сезона, долго ждать не придется.
Дмитрий Морозов