Мы любим всё — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
А. Блок
23 марта в Большом зале Московской консерватории дал свой клавирабенд замечательный отечественный пианист Александр Гиндин. Программа отличалась разнообразием и включала композиции от эпохи барокко до XX века.
Прекрасно зная, каков технический и художественный уровень игры Гиндина, можно было заранее предсказать, что концерт будет удачным, но
действительность превзошла ожидания — вечер оказался исключительным даже для него!
Это был настоящий фонтан идей и красок, феерия блистательной виртуозности в условиях неукоснительного следования стилистике исполняемого.
Клавирабенд открылся двойной обработкой — органным концертом d-moll Вивальди-Баха, переложенным для фортепиано В. Мёрдоком. Интересно, что и в этом случае Александр Гиндин остался верен своему правилу: всегда находить и исполнять что-нибудь новое, даже если это новая обработка давно известного сочинения.
С самых первых нот даже на piano в звуке ощущалась поистине органная густота и скрытая мощь, так что невольно взгляд останавливался на молчащем органе Кавайе-Колля! Ведь эта обработка задумана И. С. Бахом как органный концерт, и вот она звучит словно бы вместо главного инструмента БЗК. В последующих разделах сочинения Гиндин демонстрировал то полную отрешённость, аскетичность и почти абстрактность тембра, то сумрачные краски, то богатейшую монументальную многорегистровую звучность, и
эти контрасты повествовали о чём-то грозном и величественном.
Воистину, в такой передаче меньше всего вспоминалось о Вивальди, а думалось лишь о том, что всё, за что брался великий Бах, получало неизгладимый отпечаток его гениальности, и ныне всё это с полным правом может считаться частью его собственного композиторского наследия.
И следом — в какой-то мере неожиданно — Шесть музыкальных моментов С. В. Рахманинова! Казалось бы, какой стилистической поворот, убийственный контраст! Но пианист сумел доказать, что при всей эпохальной и идейной пропасти между этими циклами прослеживается нечто общее — неразрывность музыкальной мысли, поразительная цельность опуса. Здесь поражала почти скульптурная выпуклость мелодики, подобная которой встречается у представителей русской фортепианной школы, а также у редких иностранцев, с ней соприкоснувшихся — таких, как Вэн Клайберн, Сёнг Чжин Чо.
Исполнение Гиндина можно сравнить с игрой выдающихся отечественных пианистов старшего поколения,
также игравших и записавших этот гениальный цикл — Л. Н. Бермана и Д. К. Алексеева. Гиндин пребывал на том же художественном уровне, и даже самый первый номер, не слишком любимый большинством пианистов и в концертах играемый только в составе опуса — тогда как остальные номера часто играются вразбивку, — тоже был сыгран им великолепно: форма и структура его были преподнесены очень выпукло, логика его построения была абсолютно прозрачна, мелодический дар Рахманинова был выявлен в полной мере и просто завораживал аудиторию.
Пьесы этюдного характера были исполнены в плотных темпах и имели героический облик; музыкальный момент h-moll поражал трагизмом, а Des-dur’ный напротив — был светел и прозрачен по тембру, фактурные слои его были деликатно размежёваны исполнителем, что не так тривиально с учётом авторского изложения, а последняя пьеса живописала бурно разливающееся русское половодье и поражала стихийностью.
Когда во втором отделении Александр Гиндин вразбивку играл мелкие вещи испанцев — Гранадоса и Альбениса — я, быть может, опираясь на собственные впечатления от Испании, впервые столь отчётливо ощутил, как тонко можно передавать в этих пьесах состояния испанской природы и воспринимающей и воспевающей её испанской души.
Было абсолютно очевидно, что вот перед нами — Испания дневная, знойная;
а вот она же — ночная, весенняя, цветущая, с соловьями и ароматами; а вот осенняя, рыжая, выгоревшая за лето под солнечными лучами Испания, когда торчит из земли растительность, высохшая на корню и готовая к сбору. И всё это в различных сочетаниях: то степное раздолье, то лес; то зной, то холод; то день, то ночь. И как чудесно звучал под руками Гиндина рояль!
В Прелюдии из сюиты «Испания» и в среднем разделе искромётно-виртуозной «Астурии» Альбениса мелодии-импровизации, подаваемые в унисон в параллельных октавах, рождали ощущение громадного пространства, а его же «Гранада» и «Ориенталь» Гранадоса очаровывали мелодикой. В «Андалусии» Гранадоса великолепно были имитированы гитарные наигрыши, а в его же пьесе «Маха и соловей» дана замечательно красочная картина весенней природы с её томлениями и пением птиц.
«Наварра» Альбениса поражала пианистическим размахом,
не только не уступающим, а даже, наверное, превосходящим листовский, причём, Гиндин великолепно подал не только основную канву и виртуозные пассажи, но и мастерски распорядился громадным количеством проходящих и как бы «случайных» нот, на деле увеличивающих звуковой объём и ещё сильнее обостряющих и без того невероятно красочный гармонический колорит.
Увенчал основную программу клавирабенда знаменитый «Вальс» Равеля в фортепианной транскрипции самого концертанта, взявшего за основу авторское рояльное переложение и дополнившего его оркестровыми имитациями.
В исполнении этой поэмы Александр Гиндин превзошёл сам себя!
Он усложнил фактуру авторского переложения, добавил множество деталей из авторских оригиналов, сыграл, конечно, сделавшиеся уже традиционными жгучие глиссандо, заимствованные из авторского варианта для 2-х роялей, так что оркестральностью эта обработка была насыщена по высшему разряду. И такие контрасты, такая тембральная роскошь, такое изящество, такой шарм словно бы «ускользающих» лирических эпизодов, такие динамические и темповые нагнетания в кульминациях, что слушателей просто с места сметало! По окончании «Вальса» весь зал взорвался восторженными криками и аплодисментами, и эта пьеса и в самом деле была эмоциональной вершиной всего вечера.
Сыгранные на бис скромная «Сарабанда» Люлли-Годовского и один из вариантов совсем не скромной «Кармен» Бизе-Горовица буквально «добили» публику. Это был настоящий праздник музыкального искусства.
Любопытно, что в продолжение всего вечера оригинальные произведения выглядели ничуть не «беднее» роскошных обработок, а даже наоборот: они сами обретали оркестровый наряд и звучали не менее тонко в деталях, не менее богато по тембру и не менее мощно по динамике в кульминациях, чем задуманные именно в таком ключе эффектные обработки.
Впечатления от выступления Гиндина остались самые радужные:
слушатели, которые пришли на абонементный, в общем-то, «дежурный» в каком-то смысле концерт, попали на подлинную феерию, в которой сошлось всё — тёплый солнечный день и вечер, заходящее Солнце, заглядывавшее в окна БЗК в самом начале концерта будто специально для иллюстрации Вивальди-Баха, весеннее настроение публики, замечательная программа, артистический подъём, феноменальное пианистическое мастерство и свежесть исполнения. Всё било в одну точку и работало на успех.