«Но в радости моей — всегда тоска»

Премьера «Così fan tutte» в Большом театре

«Così fan tutte» в Большом театре. Фото Дамира Юсупова

«Для меня Моцарт был лучшим другом и товарищем всей жизни, я ее прожил с ним, самым сложным и тонким, самым синтетическим из всех композиторов, стоявшим на вышке мировой истории, на перекрестке исторических течений и влияний».
Г. В. Чичерин. Из письма от 14.04.1931

Моцарт у каждого свой...

А разве не сугубо индивидуально восприятие Баха, Вагнера, Шостаковича и т.д. — всех великих композиторов? Безусловно! Но именно в венском гении сфокусировалось наиболее остро всё: от прозрачной наивности отдельных мелодий, доступных и малому ребёнку, до космических глубин поздних опусов. Плюс шлейф из литературы и фильмов, посвящённых Моцарту, да растиражированный в последние десятилетия до кича шоколадно-сувенирный брэнд.

«Тэпэвежè» — так сокращённо называли в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко спектакль «Так поступают все женщины». Это было в моём дошкольном детстве, в начале 70-х, ни о каком итальянском «Così fan tutte» и речи быть не могло!

Как отдельные кадры остались в памяти прекрасные дамы в кринолинах и белых париках и какая-то очень бойкая особа в передничке возле них. Спектакль был поставлен в 1962-м году с русским текстом С. А. Ценина, где все речитативы лихо заменили разговорными сценами, как в оперетте или зингшпиле. Но до чего же остроумны были эти стихи, достаточно близкие оригиналу, как выяснилось впоследствии.

«Разделим счастье на три части, две — синьоринам, третью — мне. Скорее смыть следы на дне, а то не избежать напасти!»

— это Деспина в начале, отведавшая барского шоколаду. Фразы, подобные этой, разошлись по театру афоризмами и витали там ещё долгие годы! Милая безделица с переодеваниями и счастливым финалом, близкая 6-7-летней девочке.

Дорабелла — Александра Кадурина. Фьордилиджи — Анна Крайникова

Прозрение наступило лет 10 спустя, в юности, когда по совету преподавательницы музлитературы прочитала книгу Г. В. Чичерина «Моцарт. Исследовательский этюд». Если честно, понятно было не всё — слишком много новых имён, философских терминов, литературно-исторических параллелей. Но

запомнился восторг от раскрывшейся пропасти под названием «Моцарт»,

темпераментная подача материала, восхищение интеллектом и эрудицией Наркома иностранных дел Советской республики. И более всего — частота упоминаний на страницах книги «Così fan tutte», как квинтэссенции моцартовского начала и чуть ли не самого любимого произведения: «По упоительной, чувственной, опьяняющей красоте нет ничего, равного опере „Così fan tutte“, но как раз главнейшие и лучшие места настолько загадочны, говорят языком музыки нечто столь глубокое и трудно уловимое, что я не нахожу для этого формулы».

Так сложилось, что единственная до сей поры постановка Большого театра «Così fan tutte» 1978 года Н. Касаткиной и В. Василёва прошла мимо, хотя существовала в репертуаре аж до 1986 года. Много было ценного и разного прослушано и увидено в записях, особо отмечу замечательный спектакль Джорджо Стрелера 1998 года в Teatro Piccolo Milano. Но живьём встреча с «первым Моцартом детства» состоялась опять только сейчас, 25 мая на Новой сцене Большого театра.

И, естественно, перед походом на премьеру — перечитанный по-взрослому Георгий Васильевич Чичерин.

Избалованная доступностью любой информации музыкантская братия ныне относится к этому имени по-разному, от снисходительной усмешки — «дилетант от дипломатии!», до почти брезгливого: «я принципиально не стану читать про Моцарта от примкнувшего к большевикам соавтора позорного Брестского мира!» Не говорю уже, что поколение 20-30-летних могут вообще не знать, кем был Г. В. Чичерин.

Гульельмо — Александр Миминошвили. Феррандо — Юрий Городецкий

Потому, рискуя нарваться на скепсис, призываю этого удивительного человека в союзники. Все цитаты в тексте — из книги «Моцарт. Исследовательский этюд» (издание 1979 года).

Большой театр сразу хочется поздравить — давно не получала в опере такого удовольствия от всего сразу: качества вокала, игры оркестра, владения актёрами движением, их заинтересованностью в проживаемых образах.

Постановка, которая радует глаз и не вызывает лишних вопросов,

костюмы и сценография — утешение традиционалистам, но без намёка на «нафталин».

По отзывам в прессе первый премьерный состав хорош, но я то слышала второй! И поверьте, второй он не в смысле «серебро, а не золото», а просто порядково, как в двоичном коде. Две равные команды из шести персонажей — это уже серьёзно! И если среди солистов сплошь свои, русские, или взращенные Молодёжной программой выходцы из стран СНГ, то постановочная группа, напротив, — приглашённые варяги.

Первое место по праву отдадим дирижёру Стефано Монтанари.

Не пытаясь сделать из оркестра Большого театра нечто аутентичное, итальянский маэстро выдаёт звучание компактное, интонационно слаженное, полное драйва и эмоций. Немного чувствовалась усталось в заключительных ансамблях первого акта и финала, чуть заметен был раскосец у сценического оркестра, пару раз кикснула валторна, вторя сложнейшим пассажам арии Фьордилиджи «Per pieta ben mio perdona», но это мелочи, не портившие общего впечатления и объяснимые предпремьерным марафоном.

Дорабелла — Александра Кадурина. Фьордилиджи — Анна Крайникова

Больше вопросов вызвал Стефано Монтанари в амплуа аккомпаниатора речитативов на хаммерклавире. Раритетный инструмент 1885 года, начав деликатно подыгрывать очередную сцену вдруг, словно забыв о Моцарте, выдавал свингованные арпеджио и кадансы в стиле чуть не Пьяццолы! Оркестранты, сразу полюбившие молодого креативного Монтанари, объяснили это так: «Он такой темпераментный, его заносит!»

К счастью, постановщиков не «заносило». В целом, увиденное хотелось бы сравнить с добротным современным зданием в стиле определённой исторической эпохи.

Никаких новшеств или излишеств, все приёмы сто раз опробованы, качество за счёт соразмерности и продуманности деталей.

Странно, что в программке указан очередной «злодей-разрушитель», драматург Клаус Бертиш. В чём заслуга этого господина — непонятно. Предложил идею «театра в театре»? Вот так новость! Кроме зала на сцене с ложами и ярусами и нарочито исторической рампы и показной машинерии (вплоть до двигающих картонными волнами статистов) сюжет полностью следовал либретто Лоренцо да Понте.

В основе фабулы «Così fan tutte» случай, произошедший с двумя австрийскими офицерами. Иосиф II пожелал, чтобы из действительного факта Моцарт сделал oпepy-buffa. Надо было развлечь тяжело больного, умирающего императора. Да Понте написал текст настоящей buffa, а Моцарт написал на этот текст нечто такое, что было совсем не buffa, скорее ее противоположностью, но требовало именно этого буффонного текста и из данного контраста черпало свою глубину. Никто не понял, что это значит, опера оказалась книгой, за семью печатями, притом надолго; император не был развлечен, все были разочарованы, полный неуспех. Самый сюжет был разработан еще в «Декамероне», очевидно, офицеры Иосифа II начитались Боккаччо. Но тут нечто большее, это тоже древняя народная странствующая тема — испытание невест с переодеваниями, оно тоже коренится в древнейших народных культах.

Деспина — Алина Яровая. Дон Альфонсо — Николай Казанский

Но как поверить нам в ХХI веке, что девушки не признают переодетых женихов, да ещё в тот же день?

Да хоть инопланетянином нарядись, а голос, а, извините, запах любимого? Только в условном пространстве театра сие и возможно принять!

Этот старинный зал в декорации удивительно настоящий, даже цвет ярусов винтажно-алебастровый, как из дорогого камня, хорошо поддающийся игре света (художник по свету Алекс Брок). Сценограф Гидеон Дэйви постоянно играет театральным пространством. То герои выясняют отношения перед «пожарным» занавесом, и мы видим фанерную изнанку кулис, то рисованные райские кущи скрывают кресла и ложи, выпархивают очаровательные дети-амурчики, иллюзия барочного представления давних времён становится полной.

Костюмы 18 века, придуманные художницей Девеке ван Рей, не только эффектны и отлично пошиты из дорогих тканей, но ещё и проходят проверку на прочность и удобство прямо на сцене. Постоянные переодевания во время пения, раздевания до белья и застёжка платьев, честно говоря, слегка надоедают зрительно. Но модницы 250-летней давности дорого бы отдали за такие немнущиеся наряды и лёгкие пластиковые фижмы. Искусно выполненные парики солистов выглядят настоящими причёсками. Даже хор, появляющийся на сцене в полном составе на пару минут финала, изображая публику старинного театра, одет и причёсан тщательно и по-разному.

Не стану глубоко вникать в концепцию режиссёра.

Флорис Виссер предложил артистам отталкиваться от фильма «Опасные связи»

1988 г. по книге Шодерло де Лакло с Джоном Малковичем в главной роли, проецируя его образ на Дона Альфонсо.

Феррандо — Юрий Городецкий. Фьордилиджи — Анна Крайникова

Фривольный роман в письмах, увидевший свет в 1782-м году (на 8 лет раньше премьеры «Cosi fan tutte»), описывает ту же эпоху, но с иной стороны. Занятие любовью ради забавы, возведённое в степень искусства, плотское наслаждение — как смысл и цель жизни. В контексте творения Моцарта с этим можно поспорить:

Контраст между видимостью текста и сущностью музыки, в грандиозных размерах и с самыми грандиозными результатами применен в наиболее проблематичной и оргиастической из опер Моцарта — и наименее до сих пор понятой — «Cosi fan tutte». Глубоко радуюсь, что и в газетах наконец эта «опера будущего», «которой время еще придет» (Паумгартнер), признается философской и демонической. Впервые студентом у Ноля я прочитал, что в ней нечто вроде культа Эроса. Самая эллинская опера. Время ее сочинения было периодом первого увлечения эллинизмом. Опера всемогущей чувственности, как мировой силы, эллинского культа Эроса, «инфернальная и божественная красота» Бодлера, и все на подпочве притаившейся глубокой скорби, остающейся как un relent (привкус — фр.) ...Опера «Cosi fan tutte» представляет ряд ступеней амбивалентности, где старая любовь и новая любовь, притяжение и отталкивание, скорбь и наслаждение, восторженность и скептицизм частью борются, частью сливаются, частью составляют более глубокий синтез. Такие моменты, как первый прощальный квинтет, пробуждение после мнимого отравления и последний финал совершенно исключительны по глубине загадочности.

Главная заслуга режиссёра Виссера в тщательной работе над рисунком роли с каждым из исполнителей,

в умении раскрепостить ещё совсем неопытных артистов, создать команду, для большинства из этих певцов данная премьера — первая крупная партия вообще или на сцене Большого театра. Незаметно было, что второму составу досталось меньше сценических репетиций, настолько ловко все бегают, падают, бьются на шпагах. Дружеская дуэль Гульельмо и Феррандо в начале оперы во время пения дуэта — комплимент мастеру боевых искусств Олегу Найдёнышеву, поставившему фехтование.

Начну с главного «кукловода», дона Альфонсо, «старика-философа», которого исполнил самый взрослый, чуть за 30 лет солист — Олег Цыбулько.

Альфонсо — Олег Цыбулько

Дон-Альфонсо — циник, насмешник, искуситель, вроде Мефистофеля (Г. Чичерин). В силу интеллигентной внешности, мягкости и голоса, и пластики, у Цыбулько получился скорее не Мефистофель, а такой обобщённый Доктор, с долей цинизма, как и положено этой профессии.

Да, он делает больно своим молодым друзьям, но это же любя!

Как горькое лекарство для здоровья. Вокально партия прозвучала очень убедительно, ровно. Сам тембр баса Олега — не рокочущий, а вкрадчивый, работал на образ. И как ласково он пропевал: ragazze — девочки, обращаясь к сёстрам!

Дорабелла и Фьордилиджи — Юлия Мазурова и Екатерина Морозова сливались в ансамблях совсем по-родственному, есть что-то близкое в окраске их голосов. Но актёрски они контрастировали, как и должно. (Вообще, счастливцы нынешние постановщики, что могут устраивать широкий кастинг и набирать подходящих певцов и по внешним данным тоже. В прежнем репертуарном театре такое и не снилось!)

Дорабелла — Юлия Мазурова

У Моцарта обе героини указаны, как сопрано. Потому исполнение партии Дорабеллы меццо — скорее традиция. У артистки Молодёжной программы Юлии Мазуровой как раз светлое лёгкое меццо-сопрано.

Этот её дебют в главной роли показал огромный личный рост певицы, легко справившейся со всеми фиоритурами, музыкально гибкой во фразировке.

Ярко прозвучала известная ария: «Smanie implacabili che m’agita» («Буря в душе моей»). Про актрису Мазурову — подвижную, хорошенькую, влюбчивую только догадывались по концертам. Дорабелла — непосредственное, быстрое, сильное, но легко меняющееся чувство (Г.Ч.) — всё так!

Партия Фьордилиджи очень сложная, с огромным диапазоном. Вот разве что скачки на нижние «ля» малой октавы в арии «Come scoglio» («Словно камни») — Моцарт так поиздевался над первой исполнительницей, тогдашней любовницей либреттиста Да Понте — не до конца удались Екатерине Морозовой.

Фьордилиджи — Екатерина Морозова

Фьордилиджи — любовь-страсть и гордость (Г.Ч.). Совпало!

Основные достоинства приглашённой из Санкт-Петербурга молодой сопрано — терпкий насыщенный тембр и органичная истовость в подаче образа.

В сочетании с породистой внешностью, благородной посадкой головы — настоящая прима.

Из семейной анкеты Г. В. Чичерина: «Любимая героиня в музыке? — Деспина — высшая полнота грации первоначальной женственности. Деспина — фривольность, доведенная до бесподобной эллинской грации, примитивная женственность как мировая сила».

Деспина — Нина Минасян

Созданное Ниной Минасян полностью соответствует этому. Её высокое сопрано звенит округлым чистым колокольчиком на верхах, выпевает все кружева в арии и ансамблях, осмысленно-чётко подаёт текст в речитативах. Точёная миниатюрная фигурка, идеальный профиль, как с древней монеты царства Урарту. И кажется, артистка просто купается в обилии характерности, в переодеваниях то в доктора, то в нотариуса, комически меняя и тембр голоса.

Пружинка, двигающая интригу, — именно такая получилась Деспина.

Неаполитанские офицеры оказались достойны дам из Феррары.

Феррандо — любовь-сновидение, наибольшая упоительность Эроса (Г. Ч.). Исполнитель этой партии Алексей Неклюдов концертными выступлениями уже снискал репутацию умного тенора-музыканта, как и положено воспитаннику Академии хорового искусства имени В. С. Попова (класс С. Г. Нестеренко). Его открытый и простой тембр шелковисто-приятен, техника и звуковедение почти инструментально точны (с мелкими поправками на премьерное волнение), кантиленная ария «Un’aura amorosa del nostro tesoro» по элегическому настроению была сродни Адажио из фортепианных концертов Моцарта.

Алексей Неклюдов — Феррандо

Возраст артиста тот же, что и у героя, он строен и привлекателен. Но вот что Феррандо — вообще первая роль, первый выход Алексея Неклюдова на профессиональную сцену в гриме и костюме, да ещё в Большом театре, верилось с трудом, настолько уверенно он провёл спектакль.

Пожалуй, одно из самых удачных теноровых приглашений Большого за последние сезоны!

По сравнению, Андрей Жилиховский, артист Молодёжной программы, уже опытный боец, хотя такая крупная партия и у него первая в Большом.

Андрей Жилиховский — Гульельмо

Гульельмо — веселый гедонизм и оптимизм (Г. Ч.). А кроме того — мощный и богатый обертонами баритон, достойный любой европейской сцены, особо вкусное даже рядом с хорошо выученными партнёрами итальянское произношение и ежеминутно высокий градус проживания в образе, заряжающий и коллег, и публику. Черты лица в гриме как с полотна Караваджо, движения дикого зверя, соблазн не только для обеих сестёр, но и для всех женщин в зале.

Одним словом — будущий Дон Жуан!

Моцарт сыграл ту штуку — глубочайшую штуку там, где предполагалось только переодевание, маскарад, смешные реквизиты буффонады, там именно он как раз, наоборот, внес вторжение всемогущего демиурга Эроса и мировую проблему (вроде Кармен, но несравненно шире и глубже) изменчивости и свободы любви на месте пустой легкомысленной итальянской игры. Заурядные личности — и в них заговорил Демиург с властью мировой силы. Они думали, что играют, но они играли с огнем, и этот огонь — мировой любовный оргиазм (Оргиазм — здесь термин, введенный Г. В. Чичериным для раскрытия и определения содержания творчества Моцарта. Оргиазм надо понимать как высшее и возвышенное выражение чувственного начала.). Не эти четыре слабых любовника — герои, а говорящий через них Эрос есть герой этой драмы. Это нечто вроде мистерии Эроса — «инфернальная и божественная красота». И в конце оперы «с печальной усмешкой маэстро опускает занавес».

К чести постановщиков, эротизм соблазнения и реализм объятий не переходят границ хорошего вкуса.

«Печальная усмешка» в финале получилась. Это когда очутившиеся между двух залов (хор на сцене изображает театралов 18 века) герои не могут соединиться «правильными» парами, как в начале, а два «Ф» — Фьордилиджи и Феррандо, вкусившие с большой вероятностью запретного плода, тянутся друг к другу вопреки всему.

И по-человечески жаль Деспину, что сломанной пружинкой лежит в чёрном камзоле нотариуса. Опять барыням достался шоколад, а ей, умнице и заводиле, только аромат лакомства.

Фото Дамира Юсупова / Большой театр

реклама