Осеннее возвращение «Травиаты»

На премьере в Венгерской государственной опере

Венгерская премьера «Травиаты» Верди состоялась в Будапеште на сцене Национального театра 10 ноября 1857 года под управлением основоположника венгерской национальной оперы Ференца Эркеля. А историческое здание Венгерской государственной оперы, функционирующее и по сей день, впервые распахнуло свои двери для публики 27 сентября 1884 года, и уже 18 октября того же года «Травиата» впервые увидела свет рампы главной оперной сцены страны.

Сверхпопулярность опуса Верди у публики поистине неиссякаема,

так что на обеих своих площадках – в историческом здании и в Театре Эркеля, переданном компании в 1951 году, – Венгерская государственная опера с момента открытия и по сегодняшний день успела выпустить довольно большую серию как новых постановок, так и возобновлений этого шедевра.

До последнего возобновления 2 октября 1997 года «Травиата» в Венгерской государственной опере упорно продолжала исполняться на венгерском языке, и лишь с момента названного возобновления зазвучала, наконец, по-итальянски. Понятно, что в этом отношении и недавняя премьера, состоявшаяся на исторической сцене 24 сентября, исключением не стала.

На сей раз «Травиата» Верди вернулась к публике после почти трехлетнего перерыва: последнее представление предыдущей постановки – 938-й спектакль в Венгерской государственной опере – состоялось 5 ноября 2013 года.

Для автора этих строк, оказавшегося в Будапеште по случаю II Международного конкурса вокалистов Евы Мартон, единственной возможностью увидеть премьеру новой постановки «Травиаты» на исторической сцене стало посещение ее генерального прогона в свободный от конкурса день 23 сентября. На прогоне всё было, как на обычном спектакле: рабочих остановок, к счастью, не возникало, певцы пели в полный голос, а сияющий ослепительно золотым убранством зал был полон публики.

Идя на этот спектакль, я как бывалый театрал-скептик особых надежд на саму постановку не возлагал, и оказался прав.

Не знал я и никого из певцов, чьи имена прочел в программке – знал лишь дирижера-постановщика Пинхаса Штейнберга по его приезду в Москву в 2011 году, когда на Фестивале симфонических оркестров мира он выступил у нас с Чешским филармоническим оркестром.

Маэстро всегда был желанным гостем брендовых симфонических коллективов и театров Европы, а с 2014 года стал главным дирижером Будапештского филармонического оркестра. 70-летний маэстро из Израиля известен своим перфекционистским, педантично скрупулезным подходом к оперным партитурам. И в этом хотелось убедиться, хотя, понятно, с подобным намерением надо было бы идти не на «Травиату», а на что-то более монументальное. Но выбора не было, а все предчувствия меня не обманули.

Оркестр действительно рождал в спектакле не атмосферу банальной мелодрамы «с разоблачением жанра как такового»,

а создавал звуковую ауру подлинных, нелакированных жизненных чувств и ситуаций. Это происходило за счет тонкой и в то же время рельефной игры нюансов, за счет пронзительности действенных дирижерских высказываний, за счет оперирования сиюминутными психологическими контрастами сюжетного развития и за счет глубокого погружения в яркие гуманистические интонации самой музыки Верди – подачи ее такой, какая она есть безо всякого наносного пафоса.

За дирижером уверенно пошли музыканты – это было очевидно. За ним пошли и хор, и солисты, но, понятно, лишь в той мере, в какой в условиях более чем странной минималистски-опереточной – даже пародийно-кукольной по отношению к сюжету – постановки это им позволила «концепция» режиссера Ференца Ангера.

Его постановка идти за дирижером решительно не желала!

Все места сюжетного действия локализованы в ней теперь внутри выставленной по трем сторонам сцены стеклянной светящейся витрины-хамелеона. Эта витрина – плод не иначе как «пылкого» воображения сценографа Гергея З. Зёлди. В аляповато-яркие современные костюмы его же дизайна одеты марионетки-манекены, населяющие пространство внутри витрины и за ней: похоже, живых персонажей, по задумке режиссера, на сцене не должно быть вовсе.

Притом что хор теперь выведен в ближайшие к сцене ложи, статистам, мимансу, балетным артистам, которых наблюдается явный переизбыток, всем персонажам второго плана и героям главного драматургического треугольника (Альфреду, Виолетту и Жермону) в стеклянной витрине спектакля в моменты пика массовых сцен становится тесно, как сельдям в бочке. Но ведь вся эта околотеатральная инсталляция с молчаливого согласия режиссера – если не с его подачи! – и возникла. Разводить мизансцены ему приходится в ней, но сам факт визуальной карикатурности его совершенно не беспокоит.

Это замкнутое пространство инверсно: оно и практически пустой внутренний мир Виолетты, и внешняя многоликая вселенная светской жизни.

Всё зависит от конкретной картины сюжета и направленности перемещений на сцене. Извне вовнутрь или изнутри во внешний мир – неважно: важна смена планов, хотя эта смена при всей абстракции сценографии более чем иллюзорна. И тогда на помощь приходит огромных размеров диван с обивкой светло-голубого неба с облачками. Как только его видим, сразу же понимаем: это и есть внутренний мир Виолетты – вся жизнь ее с Альфредом происходит на диване. Так, в силу режиссерского волюнтаризма, сродни легкомыслию, дивное царство музыки Верди и трагической мелодрамы с рельефно проступающими в ней чертами психологического музыкального театра недвусмысленно превращено в царство стеклянных витрин и диванов…

В прелюдии к опере с дивана – с немой сцены у него Аннины и доктора Гренвиля – всё начинается: он пока робко стоит у правой кулисы. Этим же диваном, на котором Виолетта умирает в финале, всё и кончается. А в сцене «сельской идиллии» – уже три дивана на одном пятачке витрины: вот оно, олицетворение апофеоза семейного счастья! И это «счастье» после большой сцены с Виолеттой приводит сюда Жермон в назидание Альфреду.

«Счастье» — его сестра-переросток, дородная тетенька в детском платьице с рулоном сладкой ваты.

Когда перед антрактом дают занавес, она неподвижно, словно чайная баба, сидит на диване в центре на опустевшей сцене. Конечно, режиссер – большой юморист! Да и сюжет оперы, должно быть, очень веселый, а созидательная энергия пропадает зря. Вот бы пустить ее на мирные цели: цены бы этому рвению не было!

В сцене на балу у Флоры диванов нет, да и быть не может, ведь нужна площадка для массовки и танцев, которые вдруг превращаются в зловещую пародию на сюжет о Спящей красавице (или о Мертвой царевне). Балеринка в стеклянном гробу, ходячие скелеты, маски-черепа и армия незадачливых балетных «принцев» или «богатырей» – сплошная картина черного юмора, которой мы обязаны хореографу Марианне Венекеи. Подоспевший Альфред не церемонится ни со спящей красавицей, ни с ее «спасителями», ни с бодрствующей Виолеттой. Такая вот коллизия! Непонятно, как в такой театральной вампуке певцы могут петь вообще! Как они могут создавать вокально-актерские образы! И что может дать им для вдохновения жизнь в стеклянной витрине?

И всё же они поют! Нельзя сказать, что состав певцов стал откровением, но в профессиональной добротности отказать ему было нельзя.

И большое спасибо за то, что, будучи вынужденными вписываться в режиссерский рисунок роли, певцы всё же играют и поют живые эмоции:

в партии Виолетты – Полина Пастирчак, в партии Альфреда – Петер Бальцо, в партии Жермона – Золтан Келемен. А хоровые эпизоды, тесно взаимодействующие в опере с ансамблями, хормейстер Кальман Штраус вместе с дирижером выстраивает расчетливо точно.

Итак, «Травиата» после почти трехлетнего отсутствия, словно шутя, вновь вернулась на сцену главного оперного театра Венгрии. Так что с премьерой тебя, Будапешт! И пусть тебе приснится спектакль не за стеклом, который память вряд ли сохранит, а постановка в живом психологическом театре, которая в сердцах ее зрителей останется непременно!

Фото: Péter Rákossy

реклама