Стало хорошей традицией приглашение на сцену Азербайджанского государственного академического театра оперы и балета интернационального состава исполнителей, знакомящих бакинских меломанов как с творчеством хорошо известных исполнителей, так и с новыми именами мировой оперной сцены.
Бакинкая публика, несмотря на южный темперамент, очень строга к исполнителям и довольно скупа на аплодисменты (недаром, покойный А. Соловьяненко признавался друзьям, что каждый выход на сцену бакинского Театра оперы и балета он рассматривал как, своего рода, экзамен). Чтобы заслужить хотя бы сдержанные аплодисменты бакинской публики, нужно либо соответствовать по всем параметрам своему персонажу, либо иметь яркую индивидуальность, то, что принято сейчас называть харизмой. И если дебют оказался вполне удачным, то
бакинские меломаны остаются верными своим любимцам даже в период неудач.
На сей раз, в качестве приглашённых солистов на сцене впервые партию мадам Баттерфляй исполнила молодая, но уже достаточно известная певица Суеон Ким и хорошо зарекомендовавший себя по предыдущим постановкам украинский баритон Дмитрий Гришин в партии Шарплеса.
В отличие от своей героини, южно-корейской сопрано Суеон Ким всё же удалось попасть в Америку, дебютировать в Карнеги-холле, Метрополитен-опере, затем перелететь океан, выступить на сценах Венского Мухикферайн, концертного зала им. Сметаны в Праге, участвовать в ряде международных фестивалей и на время приземлиться на бакинской сцене, дебютировав в титульной партии «в одной из самых нежных и самой страстной опере» (по определению Г. Вишневской) из творческого наследия Дж. Пуччини — «Чио-чио-сан».
Очаровательная корейская исполнительница по внешним параметрам как нельзя лучше подходит для роли гейши
драмы Давида Беласко (с весьма аутентичной внешностью — изящный силуэт, мягкая пластика, правда, без столь характерной для гейши семенящей походки). Однако, несмотря на солидный послужной список, выступление на бакинской сцене в дебютной партии любимой героини композитора вызвало ряд вопросов.
Безусловно, партия опалённой любовью Бабочки, — предшественницы жертвенной Лиу, — по всем параметрам очень сложная. В плане вокала нужно иметь не только хорошо налаженный голосовой «аппарат», но и обладать умением раскрывать эмоционально-образную составляющую образа; трансформацию от наивности, деткой непосредственности, до катарсиса, чувственной экспрессии гордой женщины — дочери самурая, потерявшей в один день и любимого, и сына, и все надежды на будущее. Женщины, отвергнувшей свою веру и традиции, но возвращающейся к ней в минуту отчаяния; уходя из жизни так, как когда-то сделал и её отец, чей кинжал она хранила столько времени.
Однако на сцене была, скорее, блёклая копия достойной дочери самурая,
подобная призраку отца Гамлета — холодная, бесстрастная, пусть и доброжелательная, Баттерфляй, которая ни вокалом, ни актёрским исполнением особо не впечатлила.
Тем более, спектакль по всем параметрам классический: как в плане сценографии (та же гора близ Нагасаки и японский домик с террасой в первом акте, по-японски аскетичное внутренне убранство дома — во втором акте), так, в плане мизансцен, и особых экзерсисов от главной исполнительницы не требует — в наличии должен быть голос да способность проживать судьбу героини. И с тем, и с другим у корейской исполнительницы были явные проблемы.
Голос, хотя и чистый, с приличными, пусть и «прикрытыми», верхами, однако, без должной полётности, силы и свободы. Уже начиная с первого акта, звучал он с матовым оттенением, без всяких динамических градаций, навевая в памяти известное определение про меццофортистов Дм. Шостаковича.
Если в первом акте камерность голоса не бросалась в глаза (точнее, не слышалась ушами), чему способствовали титанические усилия и прямо-таки пульсирующий южный темперамент и артистизм её партнёра — Фарида Алиева (Пинкертон) — в любовной сцене новобрачных, то уже во втором акте, при исполнении «коронной» арии Чио-Чио-сан «Un bel di, vedremo» («В ясный день желанный»), стало окончательно ясно, что до лирико-драматического сопрано голос явно не дотягивает.
Последний акт, точнее, финальное ариозо, принёс облегчение не только исполнительнице, но и стал избавлением от скуки для зрителей.
Первая мысль была не о красивой жертве ради этой утончённой и чувственной любви, а о том, что героиня наконец-то отмучилась (в буквально смысле этого слова), и появление на сцене новой жены Пинкертона – Кэт (в исполнении Сабины Ахмедовой) было воспринято, даже женской половиной зала, с пониманием и нескрываемым одобрением.
Настоящим украшением спектакля, буквально «вытянувшим» его обеспечив успех, стал мужской дуэт Фарида Алиева в партии циничного офицера ВМС США и Дмитрия Гришина в партии не лишенного сострадания американского консула Шарплеса.
Пуччинивский репертуар явно «по голосу» ведущему тенору театра,
свидетельством чему — целая галерея довольно успешно созданных образов: Каварадосси, де Грие, Рудольф, Луиджи, Ринуччо. У Фарида Алиева полётный тенор, экспрессивная манера пения и порой просто зашкаливающая энергетика.
Невозможно было не восхититься беззастенчивостью откровения в его дуэтах с Шарплесом «Dovunque al mondo il yankee vagabondo» («Скиталец янки») и «Amore o grillo» («Каприз иль страсть»), не прочувствовать (словно оказавшись по другую сторону сцены, на мгновение исподволь разделив ее с участниками этого мощного драматического действа) откровенное высокомерие и пренебрежение к родственникам Чио-Чио-сан во время свадебной церемонии, не возмутиться прагматизмом дельца во время обсуждения с Горо (Алиахмед Ибрагимов) сделки (понимающий смех в зале, видимо, кто-то узнал в героях себя), не внять раскаянию малодушного героя, подрастерявшего весь свой лоск перед величием духа хрупкой женщины.
К чести бакинского Театра оперы и балета, в его оперной труппе всегда есть крепкие (как в плане вокала, так и в плане артистизма) опытные «компримарио» – исполнители второстепенных партий.
Рослый и представительный Антон Ферштандт великолепно смотрелся в партии Бонзы, причём, своей мощной фактурой явно подавлял всех присутствующих на свадьбе; Сабина Вахадзаде была восхитительна в партии Сузуки, своим тёплым тембром перетягивая порой внимание с главной героини на себя; Турал Агасиев в партии принца Ямадори с достоинством принял отказ Баттерфляй. Правда, некоторое удивление вызвал сценический костюм Ямадори: фрак с элегантными лаковыми штиблетами (неужели японский принц, как и китайский последний император из фильма Б. Бертолуччи, приверженец западного стиля?).
Великолепно звучал оркестр театра под руководством Ялчина Адигёзалова.
Было и ажурное «сплетение» тревожного фугато во вступлении, и ансамблевые пентатонные витражи, в которых простота и тонкость наполнились внутренним динамизмом и драматизмом. А как красиво разносились по залу излюбленные композитором «звучащие паузы» в ключевых моментах оперы в весьма проникновенном исполнении оркестра!
В своё время, эти «мхатовские» паузы поразили Пуччини в драматических спектаклях, которые он гениально «перенёс» и в свои оперные. Под мягкое сумрачное пение женского хора с закрытым ртом (хормейстер — Севиль Гаджиева) с «бликами» деревянных духовых и pizziсato струнных, всю ночь Чио-Чио-сан терпеливо ждёт мужа. Или последняя сцена: словно прощальный взмах «крыльев» — рукав кимоно, Японская бабочка наносит себе смертельный удар кинжалом.
Экспрессия последовательных мрачных ходов с завершающими аккордами — непередаваема («Я иду далеко»), словно порыв ветра, уносящий с собой эту, очередную, прекрасную, жертву иллюзии любви.
