«Лулу» Марталера: схватка между природой и капитализмом

«Лулу» в гамбургской постановке Кристофа Марталера получила национальную немецкую премию ФАУСТ 2017 за лучшую режиссуру в музыкальном театре. Авторитетный журнал «Мир оперы» (Opernwelt) назвал её «Постановкой года» по результатом опроса критиков. Некоторые аспекты режиссёрской концепции Марталера я уже описывала в рецензии на премьеру «„Лулу“ как смертельный аттракцион»: цирк и варьете, девушки Тиллера, cюрреализм, третий акт без оркестровки и скрипичный концерт «Памяти ангела» в финале. При повторном просмотре спустя три года спектакль показался уже не таким сложным и совершенным.

Для характеристики главной героини уместно отметить, что сюжет оперы Берга «Лулу» напоминает историю Настасьи Филипповны из романа Достоевского «Идиот». Уважаемый господин взял себе в любовницы девочку-подростка. Потом он решил выгодно жениться, а от любовницы избавиться, выдав замуж и откупившись. Героиня с надломленной психикой старательно разрушает свою и чужие жизни, в конце её убивают (Барбара Ханниган утверждает, что Лулу сама является архитектором своего убийства, но делает она это не в большей степени, чем Настасья Филипповна).

Как пишет немецкий философ Теодор Адорно, Лулу олицетворяет подавленную природу, её несоизмеримость с цивилизацией и месть природы. Лулу — змея, хтоническая сила, «дух земли». В постановке Марталера на протяжении действия природа Лулу искажается, тело механизируется, она утрачивает свою стабильность и стержень.

В февральской серии спектаклей Барбару Ханниган заменяла Мойка Эрдман. К сожалению, она существенно проигрывает Ханниган в магнетизме и красоте сценического присутствия, в чёткости рисунка роли, в глубине осмысления партии и в мастерстве владения голосом. Здесь нет ни изощрённого венского эротизма (отражением которого являются и все эти золочёные саломеи и юдифи Климта), ни истеричности — певице словно не хватает уверенности для этой партии; голос временами пропадает или теряет красоту в верхнем регистре. Её пение временами трогательное, но отрывочное.

Лулу в постановке Марталера — феномен, непостижимый в логических категориях; существо, которое приводит в движение других, само сохраняя осознание спокойной самодостаточности; замкнутая в себе красота, с которой все безуспешно пытаются найти общий язык. Однако эта сценическая трактовка, при всех своих достоинствах, несколько обедняет образ главной героини. Бешеные эмоциональные всплески Лулу сценически подавлены, что сказалось и на пении Мойки Эрдман. Например, если не знать, что Лулу в конце ссоры с доктором Шёном нервно кричит: «...я всем здесь надоела» («... man hat mich satt»), — можно было вообще не заметить, что она что-то сказала. По-настоящему — как животное — Эрдман закричала только в самом конце.

Доктор Шён успешен в капиталистической системе, это — олицетворение буржуа, и не случайно он раз за разом отвратительно повторяет, обращаясь к художнику: «Ты взял в жёны полмиллиона» («Du hast eine halbe Million geheiratet»). Но его планы идут наперекосяк, потому что в буржуазный порядок вещей вмешивается иррациональная сила.

Имея в виду атлета, гимназиста и прочих странных лиц в гостиной Шёна, Адорно пишет: «Сомнительные и загадочные персонажи, населяющие его салон и значительно больше похожие на него, чем ему бы хотелось, являются экскрементами его бессознательного в забитом вещами интерьере». И далее продолжает: «Подвижная область бессознательного бурлит на дне общества и готова его поглотить».

С ролью Шёна отлично во всех отношениях справляется Йохен Шмекенбехер. Одна из лучших сцен в спектакле: Лулу со спокойной таинственной улыбкой прямо сидит на стуле; как произведение искусства, её созерцает графиня Гешвиц; рядом плюхается измотанный доктор Шён, предчувствуя, что эти бабы скоро его угробят.

Чарльза Воркмана (Альва) хотелось бы услышать в партии Зигфрида, и представляется странным, что её ещё нет в его репертуаре. Его тенор кажется героическим вагнеровским — сплошной равномерный стабильный звук. Таким же эффектным был Иван Людлов в роли грубого тупого атлета.

Графиню Гешвиц в постановках «Лулу» часто представляют вульгарной лесбиянкой. В спектакле Марталера она — строго и чопорно одетая особа, плавной бесшумной тенью следующая за героиней. Анне Софи фон Оттер даёт возможность ощутить боль этой одинокой сломленной женщины буквально физически. К слову, в «Лулу» упоминается и Гамбург: графиня Гешвиц ездила туда, чтобы заразиться холерой (в 1892 году город печально прославился тем, что здесь была крупная вспышка этой болезни).

Как известно, в роли трёх посетителей Лулу на чердаке в Лондоне в обратной последовательности выступают те же исполнители, которые играют мужчин, ранее становящихся жертвами Лулу. Джек Потрошитель даже произносит ту же самую фразу, что и Шён — «Тяжёлая была работёнка» («Das war ein Stück Arbeit»). Режиссёр подчёркивает параллели между ними ещё и тем, что Лулу одинаково садится боком на плечо Шёну/Джеку и балансирует в этом положении.

Персонажи в этом спектакле — театральные марионетки. Вначале распорядитель устанавливает их всех в ряд возле свернувшейся калачиком Лулу. Образы и получились схематичными в своих белых трико, что удобно для передачи нескольких идей, но ради идей привносится в жертву сценическая многогранность и живость.

Сцена оформлена так, что создаётся ощущение того, что все фигуры двигаются в пустоте. Между ними почти всегда сохраняется дистанция, они и в любовных сценах практически не соприкасаются, часто сидят (существуют) параллельно друг другу. Лулу с любовью и с нежностью обнимает только своего убийцу. Так нам показывают, что капитализм разрушает человеческие связи и атомизирует общество.

Без Ханниган спектакль словно утратил центр и целостность, и казалось, что всё на сцене и в оркестровой яме будто бы склеено из кусочков. Дирижировал Кент Нагано, и хотелось, чтобы его диалог о смерти со скрипачкой Вероникой Эберле был более страстным.

В целом режиссура Марталера мастерски передаёт антропологический нигилизм, характерный для музыки нововенской школы и философии Адорно. И неслучайно художник рисует Лулу со спины — в перспективе этой музыки и этой философии человека нет.

Представление 9 февраля 2020 года.

Foto: © Monika Rittershaus

реклама