Как говорится, «кому пандемия, кому mamma mia»: бурную жизнь Мариинского театра не остановили ни весенняя, ни осенняя волна. Мариинка первой открылась для зрителей после карантина. Уже в июле прошли концерты фестиваля «Звезды белых ночей», затем труппа уехала выступать в Италию на фестиваль Риккардо Мути в Равенне. В конце августа Гергиев компенсировал отмену Пасхального фестиваля гастрольным туром по регионам России, а на Приморской сцене прошел V Дальневосточный фестиваль «Мариинский». В сентябре – открытие сезона и сразу оперная и балетная премьеры (соответственно, «Снегурочка» и «Семь сонат» Алексея Ратманского). В октябре – выступления в Люксембургской и Парижской филармонии.
Ситуация неоднозначная. Труппа театра по очереди переболела коронавирусом (теперь мы знаем, что первыми заболевают артисты балета, затем хор, затем оркестранты). Пресса захлебывается от возмущения, изображая Гергиева эдакой Безумной Гретой с картины Брейгеля, бредущей сквозь трупы и пожары на штурм преисподней. Но жизненный принцип маэстро – работать, несмотря ни на что. Вот и сейчас: с 13 ноября в московских театрах и концертных залах установили правило 25% заполняемости, а 15 ноября стартовал Второй московский фестиваль «Зарядье». Скорый фестивальный поезд ворвался в афишу настолько стремительно, что автор этого текста успела запрыгнуть лишь в четвертый вагон, пропустив первые три. А заглянуть, безусловно, стоило в каждый.
Фестиваль «Зарядье» – осенняя вариация на тему Пасхального фестиваля, большие гастроли Мариинского театра в Москве. В насыщенной программе уместились классика, романтизм и авангард ХХ века, опера в концертном исполнении, балеты, камерный концерт, выступления лауреатов конкурса Чайковского (Канторов, Луганский, Мацуев, Фудзита) и премьеры сочинений наших современников – Софии Губайдулиной и Родиона Щедрина.
Концертные программы позволили во всем блеске показаться оркестру Мариинского театра с его потрясающей сыгранностью, красивейшими тембрами и идеальным балансом.
Струнников можно было услышать 23 ноября в отдельном камерном концерте. Страдивари-ансамбль Мариинского театра выступил под управлением Лоренца Настурики-Гершовичи, блестящего камерного музыканта и концертмейстера Мюнхенского филармонического оркестра. Коллектив покоряет мягким медовым звуком инструментов кремонской школы, порхающей светской манерой исполнения и тонкой отделкой деталей. Порой кажется, что инструментов на сцене больше, чем на самом деле – в кантилене ансамбль поет так, словно в нем есть духовые. «Колыбельная» Форе прозвучала прихотливо, игриво и легко. В «Танце священном и танце мирском» Дебюсси солировала арфистка Софья Кипрская: в мире священной архаики ее арфа предстала трепетной, как испуганная лесная нимфа, а в мире светском – с грацией и блеском знатной дамы XIX века. Последним номером ансамбль исполнил Струнный квартет №14 Шуберта в переложении Малера для струнного оркестра. Allegro звучало невесомо, словно его играли духи воздуха, Andante – искренне и исповедально, Scerzo – летяще-отчаянно, а бешеная тарантелла Presto сохраняла ощущение легкости, воздушности и безусильности. После двух «шлягеров» на бис (Ария из сюиты №3 Баха и Либертанго Пьяццоллы) публика ни в какую не хотела отпускать артистов, так что дирижер развел руками и на языке жестов объяснил, что ансамблю пора на самолет.
26 ноября оркестр в полном составе сыграл Стравинского – раннюю «Погребальную песнь» и авангардный tour de force «Весна священная». Нечеловечески насыщенную событиями музыку Гергиев с точностью хирурга разобрал на составляющие и разложил перед слушателем. Порадовало не только мастерство музыкантов, но и знаменитая акустика зала – все голоса и ансамбль действительно четко прослушиваются из любой точки (в том числе из бельэтажа над сценой, прямо над головой тубиста). Напряжение и энергия не ослабевали от первого блестящего соло фагота до эффектного финального высвиста скрипок. Атмосфера в зале наэлектризовалась, как во время парижской премьеры 1913 года, в партере даже разыгрался небольшой скандал, добавив концерту незапланированной исторической достоверности.
Балетный вечер 27 ноября составила программа из трех одноактовок Алексея Ратманского. Три балета – три контрастные эстетические реальности. «Семь сонат» на музыку Доменико Скарлатти – изящный балет без фабулы, «галантные игры» эпохи барокко: словно ожившие фарфоровые пастухи и пастушки флиртуют, ссорятся, разлучаются, чтобы в конце соединиться в общем танце и вновь неподвижно застыть на каминной полке.
Три пары звездных солистов Мариинской труппы (Екатерина Кондаурова и Роман Беляков, Мария Хорева и Филипп Степин, Анастасия Матвиенко и Алексей Тимофеев) выплетали танцевальное кружево, строгое звучание рояля сочеталось с неоклассической холодноватостью хореографии. Переплетение музыки и танца завораживало – для каждой ноты Ратманский подобрал выразительный пластический оттенок.
«Лунный Пьеро», поставленный в 2008-м для Дианы Вишневой, нарисован четкими линиями в стиле ар деко – элегантное кабаре, поэтичный гротеск, цирковые движения, экспрессивная пантомима. Балет танцуют трое мужчин (Кимин Ким, Александр Сергеев, Роман Малышев) и женщина (Рената Шакирова). Кто они? Пьеро, Арлекин, Коломбина и Доктор Кассандер из стихотворений Жиро? Или один Пьеро, страдающий шизофренией, и Луна, которая водит его на поводке, властно поднявшись на пальцы? Зритель волен вспоминать или не вспоминать текст, домысливать, фантазировать и наслаждаться неожиданно игривым Шенбергом в исполнении меццо-сопрано Юлии Маточкиной.
Моторная хореография «Concerto DSCH» выстроена вокруг образов советского конструктивизма, физкультурных парадов, целомудренных оптимистичных кинолент о светлом будущем. Без политического подтекста – чистое любование пластической эстетикой времен СССР. Оркестр под управлением Гергиева тоже внес свою лепту в эту ностальгическую фантазию-фантасмагорию: духовые и струнные будто сливались в плотном сиянии – нечеловеческий бравурный звук, который мог бы издавать некий космический синтезатор, придуманный советским фантастом.
На закрытии фестиваля 28 ноября прозвучало новое сочинение Родиона Щедрина, «композитора-резидента» Мариинского театра. В феврале прошлого года в Мариинском прошла премьера «Мессы поминовения», которую Щедрин посвятил покойной супруге – мистический многоголосный вихрь со скорбным ламенто в конце. На этот раз, в год 95-летия со дня рождения Плисецкой, Щедрин представил произведение совершенно иное по форме и духу. Его полное название – ««Приключения обезьяны» – музыкальное прочтение по одноименному рассказу М.Зощенко, Концерт для рассказчика, трубы, валторны, флейты, арфы и двух исполнителей на ударных инструментах в сопровождении струнного оркестра и чембало в память Майи Плисецкой, так любившей этот рассказ».
Опубликованный в 1945 году рассказ Зощенко о мартышке, сбежавшей из зоопарка после бомбежки, вызвал обвинение автора в антисоветчине и травлю. Уж слишком явно в веселой детской сказке сквозили невеселые реалии. Политически неграмотный зверь никак не хочет мириться с невыносимыми условиями жизни, ведет себя спонтанно и свободно. После бомбежки зоопарка обезьяна «не осталась лежать неподвижной по примеру людей, привыкших к военным действиям», подумав: «Э, нет, если тут бомбы кидают, то я не согласна». Когда хочется есть, она добывает еду любыми способами, потому что «не видит смысла оставаться без продовольствия». Можно вообразить, как хохотала над этими прозрачными намеками ироничная Майя Михайловна.
«Приключения обезьяны» Щедрина отличает виртуозная изобретательная оркестровка. Обезьяну изображают флейта, чембало и ксилофон; мальчика Алешу Попова – художественный свист; Бабушка ворчит низкими струнными; неуклюжий Инвалид Гаврилыч хромает на обе трубу и валторну; подготовленная арфа (лист бумаги вставлен между струнными) деловито намыливается в бане; оркестранты нестройным хором изображают гудение толпы в очереди, а ударная группа, кроме своих прямых обязанностей, с азартом свистит в милицейский свисток и лает «партию собаки»…
Отныне не только «Петя и волк» Прокофьева и «Путеводитель по оркестру» Бриттена смогут воспитывать у юношества понимание оркестровых тембров – остроумное сочинение Щедрина тоже подойдет как нельзя лучше. Особенно в исполнении оркестра Мариинского театра, где так четко слышно каждый нюанс и тембр, и азартного талантливого чтеца (Полина Маликова). Оркестранты включились в игру с видимым удовольствием, а на лице Валерия Гергиева то и дело появлялась озорная улыбка. В музыке не нашлось места ни для мрачного исторического контекста, ни для едкого литературного подтекста, зато Щедрин отразил в ней жизненную энергию, спонтанность и юмор, которые во все времена помогали людям оставаться людьми.
В финале прозвучал 4-й концерт Бетховена в исполнении серебряного призера XVI конкурса Чайковского Мао Фудзиты. Молодой пианист (свой 22-й день рождения Мао встретил как раз в тот вечер на сцене Зарядья) знаменит своей мелкой ювелирной техникой. Нежные перезвоны и соловьиные трели, солнечная аура и легкий звук уже сделали его востребованным исполнителем Моцарта и Шопена. Драматичного Бетховена он сыграл с той же акварельной тонкостью, увлеченно и немного по-детски любуясь каждой нотой. Оркестр Мариинского театра поддерживал его бережно, как хрупкую драгоценность, мальчика из сказки, играющего с искристыми льдинками нот, из которых пока еще не складывается слово «Вечность», но точно складывается – «Счастье».
Фото Алексея Дружинина / РИА Новости