Этот год богат на юбилеи. И грустные (230 лет со дня смерти Моцарта), и забытые (270 лет со дня рождения сестры Моцарта, выдающегося музыканта-виртуоза Марии Анны фон Бехтольд цу Зонненбург, урожд. Моцарт), и гламурные (50-летие Анны Нетребко), и эпохальные — 150 лет со дня мировой премьеры оперы Дж. Верди «Аида».
Именно в честь этой знаменательной даты фестиваль на Арене ди Верона и открывался и закрывался «Аидой», которая стала этим летом главным символом неумирающего большого постановочного стиля, хотя к массивным сценическим декорациям и здесь из соображений эпидемиологической безопасности были добавлены видеоинсталляции Микеле Ольчезе. В музыкальном плане 14 представлений этой оперы стали драматическим ядром фестивальной программы: и оркестр под управлением маэстро Даниэля Орена, и хор (хормейстер Вито Ломбарди), и ансамбль солистов, и даже исключительной по слаженности балет во главе с Илеанно Андреуди, — всё напоминало о торжестве великого искусства.
На закрытии фестиваля, которое я посетил, поистине неизгладимое впечатление оставил в партии Амонасро непревзойдённый Амброджо Маэстри: каждое движение артиста согласовалось с музыкальной фразировкой и работало на драматическую экспрессию. Замечу, что вряд ли сегодня можно найти второго певца с такой же непостижимой актёрской музыкальностью (о вокале тут говорить не нужно: звучит Маэстри всегда изумительно).
Звонко и увесисто прозвучал в партии египетского Царя бас Романо даль Дзово. Микеле Пертузи с инфернальным достоинством вершителя судеб выступил в партии верховного жреца Рамфиса.
Екатерина Семенчук так же прекрасно, как всегда и везде, исполнила партию Амнерис: насыщенные вокальные краски, выразительная узнаваемая пластика, редчайшая по нынешним временам стабильность. Возможно, именно поэтому образ получился сильным, монументальным и цельным.
Аида в исполнении Марии Терезы Левы ни в чём не уступала своей сопернице по мощи и насыщенности звучания. Эта тембровая увесистость в сочетании с особой фразировкой (певица будто «накладывает» музыкальные фразы на планшет партера, «расправляя» их в конце, как блины на блюде) показалась мне сначала грубоватой: ну не может же Аида так тяжело звучать. Но дальнейшее развитие роли убедило меня в справедливости и уместной оригинальности такого прочтения: Аида у Марии Терезы Левы всё-таки лишь прикидывается рабыней, что добавляет свежие штрихи к увлечённости ею Радамеса.
Радамес в исполнении Карло Вентре, напротив, прозвучал чуть резковато, но экспрессивно и внятно.
Но если отвлечься от музыкальных красот этого шедевра, с блеском представленного на Арене ди Верона, то нужно заметить, что «Аида» не просто символ, но знак. Я бы даже сказал, своеобразное пророчество и для европейской истории, и для… заказчика оперы.
Известно, что руководитель (король) Египта Исмаил-хедив, реформы которого призваны были сделать Египет европеизированной частью Османской империи, погибает в Стамбуле от недостатка воздуха, захлебнувшись шампанским. Задолго до этого трагического события, преисполненный веры в разумное, доброе и вечное, Исмаил-хедив поднимает с колен египетскую экономику, разворачивает полномасштабные промышленные и образовательные реформы, строит первый в Африке театр и заказывает европейскую оперу у выдающегося европейского композитора, не только выплачивая ему сумасшедший даже по нынешним временам гонорар в 150 000 золотых франков (или 1 млн. евро на современные деньги), но и оставляя ему все авторские права на партитуру за пределами Египта.
Верди же долго не решается взяться за этот странный заказ, и к открытию Суэцкого канала и Хедивского театра в Каире в 1869 году опера, как мы помним, так и не была написана (театр был открыт оперой «Риголетто»). Композитор почти уверен, что Африке опера не нужна: «Я пишу оперу для Каира: я сошёл с ума», — пишет Верди в одном из писем. Но именно благодаря этой работе в истории музыки появляются и новые духовые инструменты («трубы «Аиды»), и уникальная партитура, напоминающая о несбывшейся попытке культурного сближения «Запада» и «Востока» во 2-й половине XIX в.
Исмаил-хедив, получив образование в Париже и будучи европейским руководителем, о котором сегодня страны Северной Африки даже мечтать не могут, оказался идеалистом, доверившимся безжалостному миру западного капитала. Резкое падение цен на хлопок — главный валютный товар Египта — вынудили Исмаила-хедива заложить всё своё имущество Ротшильдам, а потом и вовсе уйти в отставку. Из-за отсутствия финансирования в 1877 г. закрывается и Хедивский театр, сворачиваются многие (к счастью, не все) образовательные и социальные реформы*), и Египет медленно погружается в провинциальный застой.
И не случайно, будто символически, спустя 100 лет после мировой премьеры «Аиды», в 1971 году Хедивский театр Каира сгорает дотла. Сегодня на месте театра — автомобильная парковка, которая напоминает, как хрупки человеческие планы и надежды, человеческие чувства и человеческая жизнь, как часто финансово-политические интересы побеждают разум, а земное побеждает духовное. И сегодня для нас «Аида» звучит не просто как роскошная партитура о несбыточном идеализме главных героев: сегодня «Аида» напоминает нам о тех вещах, которые хоть и не продаются, но практически никогда по-настоящему не ценятся, — о силе духа, о верности и о любви.
Примечание:
*) Главным достижением Исмаила-хедива, кроме промышленно-инфраструктурных инноваций, было открытие тысяч школ, среди которых были специальные школы для девочек. В Европе в это время, в 60-е гг. XIX в. ещё не было никакого суфражизма, феминизма и борьбы за права женщин, а в Египте уже работали женские школы, а на премьере «Аиды» женщины, хоть и размещались в отдельных от мужчин ложах, но уже были в европейских нарядах.
Foto © Ennevi
