Заново рождённый шедевр

«Триптих» Пуччини на Зальцбургском фестивале 2022

Фото: Моника Риттерхаус / SF

Второй премьерой оперной программы Зальцбургского фестиваля 2022 (с наиболее интересными событиями которого можно ознакомиться здесь) стал пуччиниевский «Триптих» (см. примечание 1).

Главная причина низкой популярности этой трилогии — чрезмерный эмоциональный контраст её составных частей: в оригинальной композиции у Пуччини за убийством на почве ревности идёт душераздирающая история матери, разлучённой с незаконнорожденным сыном, встречи с которым она ждёт семь лет, а, узнав о гибели ребёнка, принимает яд; а после этой трагедии у Пуччини вдруг следует карикатурная комедия дель арте. Нелепость такой композиции очевидна: представьте себе «Лебединое озеро» Чайковского, которое заканчивается Танцем маленьких лебедей, или вагнеровского «Парсифаля», завершающегося канканом Оффенбаха.

Воздействие на психику подобных зигзагов — основа кинематографического монтажа, теория которого во время создания «Триптиха» ещё только оформлялась, а сам Пуччини, как известно, умер за пять лет до открытия эффекта Кулешова (см. примечание 2). Режиссёр новой зальцбургской постановки Кристоф Лой переставляет части трилогии, и гениальная партитура, утратив драматургическую несуразность, предстаёт перед зрителями мощным эмоциональным крещендо.

В новой композиции К. Лоя «Триптих» открывается плутовской комедией «Джанни Скикки», в которой «мерцание мизансцен», когда скульптурные ансамбли персонажей будто случайно вырастают из хаотичного движения, на мгновение замирают, а потом снова рассыпаются, создаёт эталонную для сатирического шоу мизансценную палитру. Кремовый минимализм сценографии Этьена Плю здесь безупречен. Комические акценты подчёркнуто элегантны и ни разу не срываются в пошлость. Феерическая россыпь музыкальных пассажей в оркестровой яме переливается легким остроумием, а ансамбль солистов вызывает восторг.

Вторая часть — «Плащ» — плавно меняет эмоциональный вектор: никакого «чрева Парижа» на сцене, разумеется, нет, и огромная баржа, помещённая в коврово-диванный интерьер, лишь эхом напоминает пародийный парафраз на знаменитую «любовную лодку», которая, вломившись в мещанский уют, символизирует крушение традиционного семейного уклада (см. примечание 3). Такая последовательность частей идеальна: контраст сатиры на жадных родственников умирающего флорентийца в «Джанни Скикки» и социально-обличительного пафоса монолога Луиджи «Hai ben ragione; meglio non pensare» («Да, прав ты, друг, не думать — лучше. Согнёмте шею, сгорбим спину: нет смысла больше в нашей жизни») создаёт эмоциональную платформу для экстремально невротичной мощи главной части трилогии.

Сам Пуччини считал «Сестру Анжелику» лучшей в этом цикле, и если кто-то вам говорит, что с музыкой или драматургией этой оперы что-то не так, будьте уверены: перед вами если не полностью бесчувственное бревно, годное разве что на сваи, то как минимум обладатель синдрома Аспергера (см. примечание 4). Партитура «Сестры Анжелики» заставляет плакать даже камни, и это её свойство идеально воплощается в артистической одарённости главной героини всего проекта — певицы Асмик Григорян.

Асмик Григорян, исполнившая в «Триптихе» все три главные женские партии, — настоящая большая актриса. Продуманность движений, богатейшая выразительность мимики, свободное владение пластикой собственного тела и органичное поведение в сценическом пространстве в сочетании с вокальной культурой ставят её в ряд выдающихся артистов, умеющих ошеломлять, вызывая беспримерные по силе эмоции.

Театральность этой певицы выходит за рамки её блестящего вокального арсенала, и серьёзные специалисты по истории веризма согласятся, что А. Григорян, стилистически не являясь пуччиниевской певицей, превращает героинь Пуччини в аккумулятор экстатической эмоциональности, озаряющей запетые до дыр партии непередаваемой силой жизни. В этом напряжении и рождается смысл театрального священнодействия, когда зритель от потрясения не может сдержать слёз. Всего два жеста героини Асмик Григорян в финале «Сестры Анжелики» делают спектакль Кристофа Лоя лучшей интерпретацией лучшей части этого заново рождённого шедевра.

Ярким событием стало выступление Кариты Маттилы в партии Герцогини («Сестра Анжелика»): бесчувственная тётка главной героини предстаёт в исполнении певицы воплощением бесчеловечной морали, обнажающей всё губительное уродство социальных условностей, за рамки которых человечество не может выбраться до сих пор. Актуальность этого обличения традиционных ценностей, защищающих и оправдывающих гибель детей ради финансовой стабильности и внешних приличий, невозможно переоценить.

Великолепна была легендарная Ханна Шварц в роли аббатисы («Сестра Анжелика»); Энкелейда Шкоса прекрасно исполнила партии Дзиты («Джанни Скикки»), Фруголы («Плащ») и сестры Дзелатриче («Сестра Анжелика»); Катерина Пива превосходно выступила в партиях Чьески («Джанни Скикки») и Наставницы послушниц («Сестра Анжелика»). Вообще все женские роли, включая вплетённые в мизансценное макраме спектакля танцевальные образы, вылеплены превосходно.

Мужской ансамбль также был бесподобен.

Драматическая мощь и глубина отличали вокальную работу Романа Бурденко в партии Микеле («Плащ»). Этот образ желающего вернуть утраченное счастье стареющего предпринимателя — безжалостное мужское alter ego сестры Анжелики: оба теряют детей и оба в отчаянии убивают. Только сестра Анжелика убивает себя, а её мужской двойник Микеле — своего молодого соперника Луиджи.

Джошуа Герреро выдерживает в партии Луиджи баланс между обличительной патетикой и любовной страстью, отчего образ получается живым и объёмным.

Разумеется, самым пёстрым и жизнерадостным является ансамбль исполнителей в «Джанни Скикки», и здесь самодовольная витальность главного героя в сибаритско-саркастическом исполнении грузинского баритона Миши Кирии остроумно контрастирует с суетливо-искромётной похотью жадного до всего красавчика Марко в исполнении блистательного украинского баритона Юрия Самойлова, со сдержанной нервозностью умудрённого жизнью благородного Симона в исполнении американского баса Скотта Уайльда, с малохольным полу-аутизмом Бетто ди Синьи в выразительной интерпретации испанского баритона Манеля Эстеве Мадрида, с недогадливостью доктора Спинелоччо, карикатурно сыгранного итальянским басом Маттео Пейроне, с комической растерянностью Герардо в исполнении ирландского тенора Дина Пауэра и со сногсшибательной деловитостью нотариуса Амантио ди Николао в изысканном исполнении польского баритона Миколая Трабки.

Виртуозной стилизацией сливочно-мягкого итальянского звучания было отмечено исполнение партии Ринуччо российским певцом Алексеем Неклюдовым: тонко схваченная и переданная флорентийская породистость сочетаются в этой интерпретации с душевным трепетом, самоиронией и убедительным погружением артиста в мелодраматическую традицию комедии дель арте. Изумительная работа.

В одном предпремьерном интервью, посвящённом «Триптиху», маэстро Вельзер-Мёст напомнил, что аутентичное исполнение этой партитуры Пуччини чуждо традиционной приглушённости: «Не удивляйтесь, что будет громко», — предупредил маэстро и слово своё сдержал. Венские филармоники с филигранным изяществом выплетали оркестровое кружево «Джанни Скикки», динамическими всполохами украшали приближение страшной развязки «Плаща» и буквально дробили стены Большого фестивального дома оглушительной мощью невротических кульминаций «Сестры Анжелики» (см. примечание 5).

Не исключено, что принципиальный отказ маэстро Вельзера-Мёста от традиции вялых оркестровых интерпретаций «Триптиха» в сочетании с умной и смелой режиссурой К. Лоя и фантастической самоотдачей исполнителей вызовет интерес к переосмыслению идеологической программы этого произведения, и странная традиция набрасывать на законченное модернистское полотно Пуччини вуаль «Божественной комедии» Данте в скором времени также угаснет. В новой постановке «Триптиха» на Зальцбургском фестивале родился гимн самодостаточному божественному чуду любви — любви романтической («Джанни Скикки»), любви сексуальной («Плащ») и любви материнской («Сестра Анжелика») — любви, которую пытаются уничтожить жадность, трусость, подлость и ревность. Любви, которая нуждается в опеке и защите уже потому, что она единственный источник жизни на земле.

Примечания:

1) Основная идея Пуччини при создании «Триптиха» состояла в том, чтобы в один вечер представить на сцене три разножанровые оперы, объединённые темой смертного греха: социально окрашенную любовную трагедию («Плащ», тема гнева), религиозную мистерию искупления («Сестра Анжелика», тема похоти) и комедию дель арте с обличением жадности имущих на фоне истории влюблённых неимущих («Джанни Скикки», тема алчности). Первое исполнение «Триптиха» состоялось в Метрополитен Опере в Нью-Йорке 14 декабря 1918 года.

2) Под эффектом Кулешова понимается появление нового смысла у одного кадра (сцены) при сопоставлении его с другим кадром (сценой). Этот приём соположения был использован ещё в «Войне и мире» Льва Толстого, но фундаментально был описан другим Львом — основателем советской школы кино Львом Кулешовым в книге «Искусство кино», увидевшей свет в 1929 году.

3) «Любовная лодка разбилась о быт» — строка из III части «Неоконченного» В. В. Маяковского (1930).

4) Синдромом Аспергера (по имени австрийского психиатра Ганса Аспергера) принято называть нарушение, в результате которого человек не способен выражать эмпатию, испытывает трудности в социальном взаимодействии, редко способен завязывать и долго сохранять дружеские связи, практически не способен чувствовать настроение собеседника.

5) Возвращение громкого звука в «Триптих» Пуччини не является нововведением маэстро: в 2018 году динамическую мощь оркестра Баварской оперы также активно использовал в своём прочтении этой партитуры маэстро Кирилл Петренко.

Фото: Моника Риттерхаус / SF

реклама

вам может быть интересно

рекомендуем

смотрите также

Реклама