К 70-летию Леонида Гаккеля
Читатели, раскрывшие в первые дни 1988 года свежий номер «Известий», вероятно, были поражены, увидав в газете целый подвал, посвященный... Баху! Мало кто знал о том, что статья, подписанная известным петербургским музыковедом профессором Леонидом Гаккелем, являлась, по сути дела, сокращенной расшифровкой лекции, прочитанной накануне в ГМИИ имени Пушкина в связи с очередным фестивалем «Декабрьские вечера», посвященным музыке И.С.Баха. Говорят, в газету тогда пришло много писем с выражением благодарности и газете, и автору за эту неожиданную, глубокую и содержательную публикацию (в наши дни, к сожалению, совершенно немыслимую). Перу Гаккеля принадлежат свыше десятка книг и большое количество статей, в той или мере связанных с музыкой. Однако тот, кто никогда не слышал, как Гаккель говорит, кто не соприкасался с его ораторским искусством, до конца не поймет сути его таланта.
Воспитанник Ленинградской консерватории, ученик знаменитого петербургского профессора Натана Перельмана, который, в свою очередь, учился у великого Генриха Нейгауза, он наделен талантом, в наши дни весьма редким, — в среде музыкантов особенно — даром публичной речи о музыке и культуре. Не так давно по петербургскому радио транслировались шесть его лекций, посвященных культуре Петербурга. Гаккель, вне сомнения, заслуживает чести быть названным певцом Петербурга, и прежде всего Петербурга музыкального. Вся его жизнь была и остается связанной с Петербургской консерваторией, а в последние годы по приглашению Валерия Гергиева он служит в Мариинском театре, свидетелем и летописцем феноменального расцвета которого ему, таким образом, довелось стать.
Свидетель и летописец. Таковы, наверное, две главные ипостаси гаккелевского творчества вообще. Но он не только свидетель практически всего, что происходило в культурной жизни Ленинграда-Петербурга начиная с 1950-х годов, не только летописец, причем летописец весьма тщательный, всех более или менее значительных музыкальных событий, происходивших за полвека, он еще — я намеренно употребляю здесь это слово — и композитор, поскольку и его статьи, и его блестящие и по стилю, и по интонации, и по гибкой экспрессии устные выступления всегда сохраняют нечто общее с музыкальным произведением: в них есть ясный ритм, задана определенная тональность, наконец, — и может быть, это самое важное — есть глубоко продуманная и выразительная форма. И все это в целом всегда с неотразимой силой воздействует на слушателя.
Поэтому, перечитывая какую-нибудь из статей Гаккеля, я неизбежно слышу его голос, подобно тому как, проглядывая ноты какой-нибудь из сонат Бетховена, я невольно слышу ту или иную из знакомых мне интерпретаций великих пианистов. Сохраняя всю полноту знания предмета, о котором он говорит (а его эрудиция просто невероятна), чутко вслушиваясь в свидетельства своих современников и предшественников, он при этом творит своеобразную музыку культурной жизни, рисует собственный, с «лица необщим выраженьем» пейзаж родного города.
Когда он говорит о Шостаковиче, когда он говорит о Мравинском, когда он вспоминает настроения ленинградцев в первые послевоенные годы — всегда за этим ощутимы трагические развороты летописи русской культуры ХХ века. Нравственные координаты культуры, всегда свойственные русским художникам, постоянно присутствуют во всем, что говорит или пишет Гаккель. Будучи сам коренным петербуржцем, он, естественно, воспринимает русскую культуру как органическую часть мировой, в частности, западной культуры и западных традиций, которыми, конечно, пронизан весь Петербург — от архитектуры до отделки музыкальных композиций. С другой стороны, являясь наследником русской литературной традиции, русской мысли о музыке, он столь же естественно и органично осознает «инаковость» русской духовности, никогда, впрочем, не впадая в модное нынче неославянофильство.
Сегодня в нашей стране осталось очень мало людей, чьи мысли о культуре могут вызвать доверие, к словам которых хочется прислушаться и чьи этические постулаты не вызывают отторжения, — людей, заслуживших право продолжать говорить высоким слогом, употребляя те риторические фигуры, от которых мы давно уже отвыкли или перестали воспринимать. Уже давно было сказано о том, что для того, чтобы быть понятым и услышанным в России, надо жить долго. И очень хочется надеяться, что Леониду Евгеньевичу Гаккелю будет даровано стать свидетелем того, как его «слово отзовется» и будет услышано всеми нами.
Андрей Хитрук
