Премьера «Набукко» в Новой Опере
Если бы еще лет двадцать назад кто-нибудь сказал, что вердиевского «Набукко» (входившего в список «нерекомендованных» к постановке произведений и числившегося по графе «сионистская пропаганда») будут давать сразу в трех театрах Москвы, это сочли бы неуместной шуткой. Но именно так и случилось в конце 2006 года. Сначала «Геликон-опера», не найдя в столице подходящей площадки для своей постановки (осуществленной во Франции и перенесенной позднее на сцену Мариинки), устроила в стенах здания на Большой Никитской два представления в жанре semistage: хор был в концертных костюмах, солисты — в костюмах персонажей, выполняя отдельные мизансцены спектакля Дмитрия Бертмана. Главным героем здесь был дирижер Евгений Бражник. Пару дней спустя Большой театр возобновил на Новой сцене свою постановку 2001 года, пригласив участвовать самого Ферруччо Фурланетто, в результате чего спектакль следовало бы переименовать из «Набукко» в «Захарию». А в начале декабря состоялась премьера в Новой Опере. Кое-кто даже окрестил сие почти синхронное нашествие царей вавилонских «фестивалем «Набукко». Однако премьера Новой Оперы сделала разговор сразу о трех «Набукко», как мы предполагали поначалу, неактуальным. Какой толк сравнивать полноценный, живой, только что рожденный спектакль со спектаклем старым и мертвым или с полусценическим исполнением?
Осознав наконец тупиковость пути перекроек классических партитур по рецептам самого Колобова, для него только и пригодным, Новая Опера в прошлом сезоне двинулась в ином направлении, адаптируя работы крупнейших европейских мастеров, — с весьма противоречивыми результатами. Теперь же речь идет о вполне оригинальной продукции, причем успех достигнут здесь отнюдь не за счет старика Верди. Для сценического воплощения «Набукко» пригласили постановочную группу из Латвии во главе с Андреем Жагарсом. До недавнего времени его знали прежде всего как успешного интенданта, основавшего Рижский оперный фестиваль, в короткий срок завоевавший серьезную европейскую репутацию. Режиссурой Жагарс начал заниматься четыре года назад, и нынешний «Набукко» — всего лишь пятая его постановка. Однако здесь уже видна уверенная рука мастера. Точнее, мастеров, потому что вместе с Жагарсом над спектаклем работали знаменитый сценограф Андрис Фрейбергс, режиссер по сценическому движению Элита Буковска, художник по костюмам Кристине Пастернака и художник по свету Кевин Вин-Джонс.
Перед нами — чрезвычайно редкий пример органичного переноса времени и места действия, предпринятого не пущей оригинальности и крутизны ради, а во имя лучшего восприятия самой сути этой древней истории сегодняшней публикой, с сохранением основы драматургии, конфликтов и взаимоотношений персонажей, без каких-либо подмен.
Надо заметить, вопрос о времени и месте, которые имел в виду автор, в случае с «Набукко» вовсе не так прост. Сам Верди, говоря о Иерусалиме библейских времен, в голове держал прежде всего современную ему Италию, что прекрасно сознавала тогдашняя публика. Однако ставить сегодня «Набукко», отталкиваясь именно от этого обстоятельства, — путь бесперспективный, даже и в самой Италии. Да XX век, принесший Холокост и много другого подобного, и не оставил морального права отделять эту оперу от судьбы евреев. С другой стороны, возвращая действие к первоисточнику, в библейские времена, чрезвычайно трудно сделать действительно живой спектакль и не увязнуть во всякого рода археологических изысках, как правило, внутренне статичных. Попытки же прямой актуализации с подстановкой конкретных прототипов здесь тем более неуместны. Хотя бы потому уже, что новейшая история практически не знает примеров подобного духовного перерождения диктаторов-завоевателей, какое пережил ветхозаветный Навуходоносор (по-итальянски — Набукко).
Жагарс с коллегами «пытались найти параллель этому сюжету в современной истории и поняли, что 1930-е годы очень точно ему соответствуют», поскольку именно тогда в Европе набирали силу диктаторские режимы, сделавшие гонение на евреев одним из приоритетов своей политики. Об этом времени мы знаем немало, и вместе с тем оно уже отделено от нас солидной исторической дистанцией, что тоже немаловажно. Страна постановщиками намеренно не конкретизируется, ибо они стремились к обобщению и избегали прямолинейности (кому-то из коллег примерещились Москва и энкавэдэшники, но это скорее плод воображения, предпочитающего следовать привычным руслом).
Поначалу, прочитав в пресс-релизе, что действие будет происходить на станции метро, я немного насторожился. Но постановщики сумели оправдать такое решение и виртуозно распорядились этим замкнутым пространством, продумав все до мелочей. Метро здесь предстает прежде всего как убежище, временно не функционируя по прямому назначению. А когда в финале Набукко, словно deus ex machine, спасает и освобождает приговоренных евреев и, как знак возвращения к нормальной жизни, возобновляется движение поездов, под первый из них бросается Абигайль, что, впрочем, происходит уже не на глазах у зрителей. Но перед этим ей еще предстоит сыграть одну из самых пронзительных и трогательных сцен раскаяния и прощания, какие только доводилось видеть в постановках этой оперы.
Жагарс проработал с актерами все нюансы, уверенно выстроил массовые сцены, типажи в которых представлены в спектакле с почти что кинематографической достоверностью. В этом смысле просматривается некоторая преемственность с «Нормой» Вилера — Морабито, перенесенной в прошлом сезоне на сцену Новой Оперы. У них, конечно, больше мастерства, изобретательности и свободы (в том числе и от авторского оригинала), но нет такого органичного слияния сценического решения с музыкой, которые абсолютно срослись в «Набукко» Жагарса. Противоречия между звучащим и видимым не возникает здесь ни на миг, и в результате спектакль приняли даже те, кто всяческих переносов на дух не переносит (прошу прощения за невольный каламбур).
Музыкально и вокально воплощение «Набукко» осуществлено собственными силами Новой Оперы с участием лишь одной приглашенной исполнительницы. Как нетрудно было предположить заранее, наилучшим образом явил себя хор (хормейстеры Наталья Попович, Татьяна Громова, Юлия Сенюкова). Оркестр также был на должной высоте. Дирижера Евгения Самойлова у нас до сих пор как-то недооценивали (в постановках русских опер, «Демона» и «Снегурочки» он и в самом деле не производил особого впечатления). Теперь, в «Набукко», маэстро явил себя с самой лучшей стороны. В его интерпретации были и вдохновение, и пластичность музыкальной фразировки, немного непривычная здесь мягкость звучания и удивительная темпоритмическая органичность. Не пытаясь состязаться с мощной энергетикой трактовки Евгения Бражника в «Геликоне», Самойлов предложил более уравновешенную и классичную, не упуская случая подчеркнуть красоту звучания (тем более что и оркестр в его распоряжении был лучшего качества), что, впрочем, не шло в ущерб целостности спектакля. Второй дирижер, Валерий Крицков, пытался, наоборот, форсировать звучание оркестра, добиваясь в результате некоего усредненного звучания, впрочем, отнюдь не без удачных моментов.
Превосходный Набукко — Андрей Бреус. Здесь и соответствие самого голоса, и высокое качество вокала, и актерская выразительность. А вот Анджей Белецкий явно занимается в этой партии не своим делом, немилосердно давит на голос, из-за чего страдает также и чистота интонации.
В партии Абигайль в целом более впечатляет специально приглашенная на нее из «Геликона» Карина Григорян, обладательница совершенно феноменального голоса, который она, правда, эксплуатирует чересчур жестоко, злоупотребляя форсированным звучанием. Вообще опасно начинать карьеру столь экстремальными партиями. Особенно когда школа отнюдь не безупречна. Другая Абигайль, Елена Поповская, лишь недавно перешла из меццо-сопрано. Крайние верхние ноты даются ей с трудом, на крике, зато все остальное звучит очень красиво и выразительно. Актерски же хороши они обе.
В партии Захарии я бы отдал предпочтение Алексею Антонову. Владимиру Кудашеву неплохо удаются отдельные моменты, но у этого певца заметные проблемы с верхом и низом, к тому же он нередко фальшивит. Отлично поет Фенену Ирина Ромишевская, хотя и у Татьяны Табачук эта партия звучит неплохо.
Для Новой Оперы нынешний «Набукко» имеет особое значение, будучи первой настоящей и безоговорочной удачей театра за весь постколобовский период. Хотелось бы надеяться, что удача эта станет для театра новой точкой отсчета, а открывшееся здесь новое дыхание не окажется слишком уж коротким.
Дмитрий Морозов
Фото — Даниил Кочетков
