«Любовный напиток» в Мариинском театре
В завьюженном, заваленном снегом Питере постановка «Любовного напитка» с участием Анны Нетребко и Эрвина Шротта воспринималась как весть из другого, далекого мира: там светит солнце, голубеет небо и желтые пажити простираются до горизонта. Сплошная dolce vita: постановщик, французский режиссер Лоран Пелли вместе со своим постоянным сценографом Шанталь Тома сумели уловить, удержать и запечатлеть неуловимую эманацию радости жизни, которую ощущаешь в каждой частичке, каждой детали декора спектакля. Постановка, изначально предназначенная для Опера Бастий, начиная с 2007 года кочует по разным сценам мира: Париж, Лондон, Милан. Теперь вот еще и Санкт-Петербург.
Премьера «Любовного напитка» — одной из самых популярных опер Гаэтано Доницетти — в планы текущего сезона Мариинки поначалу не входила. Инициатором проекта стала Анна Нетребко. Она давно поет партию Адины по всему миру. Можно сказать, это ее «коронная» партия, идеально подходящая как по психотипу — задорная кокетка, — так и по вокалу.
«Любовный напиток» был поставлен Пелли в Бастий осенью 2007 года. Нетребко пела в возобновленном спектакле в октябре 2009 года. Скорее всего, певицу привлекло в нем сочетание естественности и простоты вкупе с умеренным консерватизмом стиля. Веселенькие ситчики платьев (Пелли всегда сам придумывает костюмы для своих спектаклей) заметно повышают настроение. Россыпи забавных эпизодов, остроумных мизансцен — вроде той, где она, полулежа под красным зонтиком, зачитывается печальной историей Тристана и Изольды или козой скачет по брикетам сена — выигрышно подают главные достоинства самой Нетребко: органичность, непосредственность, ловкость сильного тела. Картинки во всех трех актах — благостные и слегка ностальгичные: осеннее сжатое поле, небо, затянутое легкими перистыми облачками, груды золотого сена, безыскусные постройки вроде домика-траттории. Действие перенесено в самую что ни на есть итальянскую глубинку: здесь время течет неспешно, сиеста обязательна для всех, люди простодушны, сердца открыты, а веселье беззаботно.
На постановку Пелли не приехал: был занят в Гарнье подготовкой премьеры «Юлия Цезаря в Египте» Генделя. Поэтому спектакль применял к особенностям мариинской сцены Кристиан Рэт, но не сильно в том преуспел. Спектакль казался сшитым «на живую нитку»: хор чувствовал себя неуверенно, тенор Сергей Скороходов (Неморино) — сипел и хрипел, в общем, был не в форме. Белькоре — Владимир Мороз — пел сдавленным звуком и не всегда даже был слышен. Но хуже всего был оркестр.
Пока основной состав оркестра под управлением Гергиева показывал в Москве «Замок герцога Синяя борода» Бартока, на родной сцене второй состав творил незнамо что. Приглашенный дирижер Лучано ди Мартино оказался абсолютно несостоятелен в профессиональном смысле. Хор разваливался на части, оркестранты вступали как бог на душу положит, солисты пели, предоставленные сами себе. А дирижер не отрывал глаз от партитуры: где уж тут поинтересоваться, что и как поет солист и какие у него намерения.
Особенно пострадал от неумехи-дирижера Эрвин Шротт. Партия Дулькамары буффонная, комическая и потому — особенно затейливая в ритмическом смысле: свободная речевая интонация, заостренная до гротеска, диктует некий темповый волюнтаризм. В сценически выигрышной роли Шротт надеялся предстать во всей красе своего комического дара — даже не погнушался нарастить «пивной» живот, уродуя атлетическую фигуру, да еще и нарядился в кошмарный малиновый костюм.
Замечательный уругвайский баритон — сексапильный и витальный красавец, недаром прозванный оперным «Марлоном Брандо», — спутник жизни Нетребко и отец ее ребенка. Его участие создавало дополнительную интригу, наряду с участием самой Нетребко — главной приманки и главного украшения премьеры.
Однако Шротт давно сравнялся с Анной и по статусу, и по известности. Невероятно харизматичный, настоящий мачо, он способен украсить собою любой спектакль. И, конечно, роль лекаря-шарлатана, продающего доверчивым пейзанам склянки с простой водой, выдавая ее за универсальное лекарство от всех недугов, — как раз такая роль, в которой он мог бы блеснуть не только звучным и глубоким голосом, но и изрядно рассмешить публику. Вместе Нетребко и Шротт, вписанные в контекст вполне вменяемого и даже красивого спектакля Пелли, могли бы обеспечить безусловный успех: тем более что ансамблевые сцены они провели отлично, а Шротт попутно еще и демонстрировал замашки собственника-супруга (по жизни, не по роли), невзначай игриво прикасаясь к ножке примадонны или зацеловывая ручку до плеча.
Проблема в том, что остальные участники спектакля до уровня «звездной пары» заметно недотягивали. Оркестр играл в буквальном смысле «кто в лес, кто по дрова»: постоянные расхождения с солистами приобретали характер дурной бесконечности и действительно вызывали дурноту. В оркестре — каша, фальшь, неточные соло, невыигранные пассажи. Итальянского капельмейстера, в послужном списке которого мелькают названия театров и стран, мастером своего дела назвать было никак нельзя. Он задавал слишком быстрые темпы — и не умел их удержать: темпоритм «плыл», а дирижер даже не мог переключиться с темпа на темп. Но хуже всего была его неспособность к грамотному и корректному сопровождению солистов. В результате в первой же сцене Дулькамара — Шротт тотально разошелся с оркестром чуть ли не на такт. Там, где у певца было accelerando, оркестр отставал; там, где Шротт возвращался к основному темпу, оркестр продолжал частить. Какофония стояла страшная.
Анна Нетребко тем временем «звездила» и сияла изо всех сил. Фактически на ней держался весь спектакль, она сообщала ему драйв и остроту. Образ деревенской девушки-подростка, неотразимой в полудетской угловатой пластике, очень шел к ней. По роли выходило, что Адина еще не разобралась в себе и своих чувствах и флиртует с бравым служакой Белькоре (Владимир Мороз), потому что девчонке льстит внимание завидного кавалера. Ну а еще потому, что мнимой влюбленностью к Белькоре она надеется возбудить ревность в Неморино.
Сверкая голыми коленками, она отважно карабкается на крутой соломенный холм, нимало не смущаясь тем, что юбчонка взлетает чуть не до плеч. Капризно поводит плечиком, отвергая мольбы недотепы-Неморино. А в финале кружит избранника в порыве беззаветного счастья, впервые осознав, что именно Неморино и есть ее настоящая любовь.
Слышно было, что партия у Нетребко сделана «на все сто». Продуманная, культурная фразировка, нежнейшая филировка звука на пиано, свободная живая интонация — украшали партию. Однако звук слегка «качался», исчезла сияющая ровность звуковедения, что так очаровывала в ней, да и тембр поменял характеристики: стал грубее, плотнее. Впрочем, к финалу Нетребко распелась, и ее вокальные возможности раскрылись вполне. И тогда стало ясно, отчего ей рукоплещет весь мир.
Фото: В. Барановский / Мариинский театр