Концерт по нетривиальному поводу

Я, честно говоря, собирался на концерт 1 июня из-за Второго концерта Рахманинова. Не часто в последнее время его услышишь в Москве «вживую», да еще и в исполнении такого пианиста, как Борис Березовский. И как-то не обратил внимания на приписку на афише, что концерт организуется при участии российского военно-исторического общества. Более того, не насторожила меня и необычно высокая стоимость билетов в Концертный зал имени Чайковского — во второй амфитеатр цены начинались с 1800 рублей.

Всё открылось на предконцертной пресс-конференции. Оказалось что этот концерт — благотворительный.

Его целью является сбор средств на памятник героям Первой мировой войны.

Предполагается установить монумент на Поклонной горе. Более того, уже собрано 56 миллионов рублей, проведен конкурс на лучший эскиз и определен победитель. Причем уровень работ оказался настолько высок, что на основе значительной части эскизов будут построены памятники в других городах России.

И действительно, за февральскими и октябрьскими событиями 1917 года в России и всеми последующими историческими перипетиями значение Первой мировой войны как-то стушевалось, поблекло. Как правильно сказал один из чиновников министерства культуры —

у русских украли эту победу и настало время восстановить справедливость.

Надо отметить, что зал был заполнен почти до отказа, несмотря на высокую стоимость билетов. Ну и понятно, что в таких условиях критиковать происходящее — последнее дело. Это как товарищеский матч звезд какого-либо игрового вида в пользу чего-нибудь — приходят на имена и само событие. Хотя поводов для критики, прямо скажем, было более, чем достаточно.

Программа включала, в основном, проверенные временем классические «хиты», за исключением, пожалуй, переложения кларнетового концерта Брамса для альта, сделанного Лучано Берио.

Первое, что сразу бросалось в глаза, а точнее, в уши — это очень неровное звучание оркестра.

Прекрасные по балансу, строю и эмоциональному состоянию места чередовались с откровенно провальными

— как в сюите Прокофьева «Монтекки и Капулетти», где начало темы «Танца рыцарей» утонуло в аккомпанементе и практически не читалось.

Второе — это явно недостаточная сыгранность солиста и оркестра. Особенно это было заметно во Втором концерте Рахманинова, о котором хочется сказать особо.

Это сочинение — одно из самых совершенных в истории музыки.

О нем написаны тонны литературы общей и специальной, но все равно — это ничего не объясняет. Это тот редкий случай, когда любое место произведения — даже самые сложные разработочные разделы — слушаются с интересом и не требуют особой подготовки, настолько все пронизано вдохновением и совершенством. Не случайно именно Второй концерт оказал такое колоссальное влияние на американскую музыку — от Фрэнка Синатры до Селин Дион. Фрагменты из этого произведения разобраны на цитаты как из популярной комедии и их можно встретить где угодно — от киномузыки до откровенной попсы.

Сам Рахманинов прекрасно понимал, что написал шедевр, до которого будет непросто дотянуться, и этот уровень планки всю жизнь был перед ним.

У меня есть достаточно нетривиальное объяснение, почему так произошло.

Дело в том, что после провала Первой симфонии Рахманинов впал в глубокую депрессию и вообще собирался бросить сочинение. Этот период длился достаточно долго и его близкие, чтобы как-то изменить ситуацию, обратились к известному тогда психотерапевту, доктору Далю. Тот проводил с Рахманиновым суггестивные сеансы, где внушал, что он вернется к занятиям композицией и напишет гениальную вещь.

Как стало известно позже, из практики психотерапевтов, даже когда неподготовленному человеку внушают, что он, например, художник, испытуемый рисует вполне профессиональные эскизы, хотя до этого никогда живописью не занимался. Что же говорить тогда о гениально одаренном человеке, который был рожден для музыки и только ею занимался? Его и так немалый творческий потенциал возрастает неизмеримо. Вот так и получился второй концерт, который Рахманинов Далю и посвятил…

Понятно, что совершенное произведение требует совершенного исполнения.

Более чем за сто лет своего существования рахманиновский концерт пережил огромное число исполнений и сказать что-то новое, свое, необычайно трудно.

Березовский был излишне суетлив, мелок, особенно в побочной партии первой части. Не хватало широты и размаха, свободы дыхания. Однако это ничуть не охладило восторгов зала, который заставил пианиста сыграть на бис заключительную часть финала.

Вообще, надо сказать, что зал был удивительно теплым и доброжелательным. Музыканты это чувствовали и старались не потерять драгоценный душевный контакт. Это частично скрашивало те огрехи в звучании, о которых речь шла выше и в Анданте кантабиле из 5-й симфонии Чайковского, и в анданте концерта Брамса.

Особой оценки заслуживает увертюра Чайковского «1812 год».

Написанное для исполнения на открытом воздухе, оно включает в себя и партию пушек, которую, естественно, в зале никто не увидит. Но зато Башмет предложил очень редко в последнее время реализуемую партию хора в изначальном каноне «Спаси, Господи, Люди твоя». Обычно этот раздел исполняется секстетом струнных, хотя у автора прописан и хор.

Капелла Юрлова очень органично вписалась в оркестровую ткань и дала тот забытый колорит, который несет важную смысловую нагрузку при противопоставлении русской и французской сторон.

Вопреки ожиданию, эта увертюра и послужила эмоциональной кульминацией вечера — торжественной, державной и духоподьемной. Ведь именно эти качества демонстрировали герои Первой мировой, которым, по большому счету, и был посвящен концерт.

реклама

вам может быть интересно