«Манон» Массне в Вильнюсе: рискованный полёт

В Литовской опере история кавалера де Гриё и Манон Леско разыгрывается в лаконичных абстрактных декорациях. Прежде всего, это стена, пересекающая сцену наискосок. Манон поёт «Je marche sur tous les chemins», осторожно прохаживаясь по её краю. На афише также обыгрывается этот элемент постановочной концепции: героиня в элегантном тёмном пальто из первого акта неуверенно балансирует на кромке высокой парижской крыши. На фоне сплошной стены с повышенной отчётливостью выделяются остальные аксессуары, будь то стулья, кровать или люстра — серебряная клетка для птички Манон.

Стулья иногда символизируют социальные рамки, в которых обязаны держать себя персонажи: так, перед тем как отлучиться в первом действии, Леско прочно усаживает Манон на стул. Или де Гриё тщетно пытается удержать себя в нужных границах среди стульев в церкви Сен-Сюльпис.

Французский режиссёр и, одновременно, художник по костюмам Винсент Буссард сделал акцент на наряды действующих лиц, и, конечно же, рокайльная мода слишком театрально-очаровательна, чтобы не использовать эти мотивы в постановке «Манон».

Оркестру под управлением Юлиуса Генюшаса не доставало французской кружевной воздушности.

Зато выступление в главной партии Виктории Мишкунаите – восходящей звезды литовской оперной сцены – можно считать удавшимся. Нетрудно поверить в то, что её Манон – всего лишь шестнадцать лет, тем не менее героиня ощутимо изменялась и развивалась на протяжении спектакля.

В первом акте Виктория Мишкунаите пела ровно, но не слишком разнообразно в плане оттенков и интонаций. Перед тем как убежать вместе с кавалером де Гриё, Манон нарочно оставляет свой чемоданчик, словно сбрасывает груз добродетели. Когда его чуть позже раскрывает де Морфонтен, оттуда стремительно взлетает воздушный шарик, намекая, что очень уж лёгким был этот груз.

Позже в гавоте Мишкунаите чуть не хватило уверенной вокальной раскованности. Картина же в целом была восхитительна: мир куртизанок, где поначалу всё кажется несерьёзной игрой, предстал во всей своей прелести. Небо залили зелёным цветом, под потолком слегка покачивались букеты из разноцветных воздушных шариков.

Но прекраснее всего было кукольное платье Манон:

нежно-розовое сверкающее облако, дополненное меховой накидкой, зелёными перчатками, широким поясом и переливающимися украшениями. Ради такого платья можно, почти не задумываясь, на время оставить любого кавалера, способного предложить всего лишь завернуться в простыню.

Драматически и вокально Мишкунаите вполне раскрылась в церковной сцене с де Гриё, показав свою героиню женщиной, способной на глубокие сильные душевные движения.

В четвёртом акте (игорный дом) на фоне багрового неба по краю стены в отчаянии ходит никому не нужная проститутка в чёрном платье, будто подвижная скульптура. В какой-то момент она тяжело повисает на верёвке с крюком, контрастно напоминая о полёте, который совершила Манон в дни своего триумфа, когда спустилась со стены при помощи цветного букета из воздушных шаров. Осудившие Манон персонажи, в первую очередь, де Морфонтен, явились в игорный дом с декоративными крестами, то есть, вооружившись фальшивым морализаторством и лицемерной добродетельностью. Сама Манон, для которой стемнело, появляется здесь в платье из тяжёлого фиолетового бархата, вполне подходящем для замужней дамы. Но шнуровка сзади – кричащего розового цвета.

Внимание постановщиков сосредоточилось в основном на героине, и образ её возлюбленного остался не слишком разработанным.

Всё в кавалере де Гриё (Микаэль Спадаччини) кажется хорошим и приятным, но ординарным и привычным. Иногда он представляется таким же скучноватым, как его отец (Людас Норвайшас). В церкви де Гриё, раскинув руки, распластывается на полу. Тем самым он повторяет контуры распятия под потолком, отбрасывающего тревожную тень на серую стену. Пожалуй, сила и значимость страданий кавалера здесь несколько преувеличиваются.

Между де Гриё и де Бретиньи (Йонас Сакалаускас) не было явного контраста. Этот симпатичный и предприимчивый аристократ невольно вызывал не меньшую симпатию и сочувствие. Но де Морфонтен (Миндаугас Янкаускас), представший в образе молодого и стройного, но насквозь прогнившего денди, действительно провоцировал буквально физическую неприязнь.

В образе Леско просматриваются нацистские реминисценции: гладко причёсанные волосы, серое пальто с отворотами, грубые сапоги.

Вокально Евгений Хребтов вполне соответствовал этому сценическому решению.

Дополнительными смыслами и настроениями постановку наделяют световые игры (художник по свету Винсент Лемер). Например, в тот момент, когда слуги отца увозят де Гриё и Манон остаётся в комнате одна, совершается не слишком резкий, но ощутимый световой переход, и Манон буквально выбрасывает в иное, зловещее и одинокое пространство.

Некоторые линии прочерчены в спектакле не достаточно выпукло. Так, именно драматургически не вполне ясно, почему же всё-таки Манон арестовали.

Постановка не свободна от ненавязчивого социально-критического пафоса.

Прежде всего, это упрёки в адрес общества потребления, порождающего бесконечную череду соблазнов и желаний, которые хочется удовлетворить немедленно в хорошеньких магазинчиках, не прикладывая особых усилий.

По большому счёту, спектакль сделан в рамках устойчивой постановочной традиции: в трагедии молодой женщины обвиняют общественное устройство и развратных мужчин, которые сперва её используют, а затем делают виноватой. Тем самым Манон во многом освобождается от ответственности и лишается субъектности и собственной активной воли.

Фото: Мартинас Алекса / Литовский национальный театр оперы и балета

Рецензируемый спектакль состоялся 17 октября 2015 года (премьера 18 сентября 2015 года). Совместный проект Литовского национального театра оперы и балета, Оперы Сан-Франциско и Израильской оперы.

реклама

вам может быть интересно

Адвокаты Вагнера, вперёд! Классическая музыка

рекомендуем

смотрите также

Реклама