Dmitri Alexeev
Начнем с краткого экскурса, предложенного в одном очерке об Алексееве: «...Еще в студенческую пору Дмитрию случилось «нечаянно» победить на конкурсе джазовой импровизации. Вообще тогда его воспринимали всерьез только как джазового пианиста. Позже, уже в первые консерваторские годы начал чаще играть музыку XX века, Прокофьева — стали говорить, что Алексееву более всего удается современный репертуар. Тот же, кто не слышал музыканта с тех пор, сейчас, должно быть, очень удивится. Ведь ныне многие признают в нем прежде всего шопениста или шире — интерпретатора романтической музыки. Все это — свидетельство отнюдь не стилевых смен на его исполнительском пути, но стилевого накопления и разрастания: «Хочу проникнуть в каждый стиль настолько глубоко, насколько могу».
На афишах этого пианиста можно увидеть имена самых различных авторов. Однако что бы он ни играл, любое произведение получает под его руками насыщенно экспрессивную окраску. По меткому замечанию одного из критиков, в трактовках Алексеева почти всегда ощущается «поправка на XX век». Впрочем, он с увлечением играет и музыку современных композиторов, где такой «поправки» не требуется. Пожалуй, в этой сфере особое внимание привлекает С. Прокофьев. На оригинальный подход исполнителя к трактовке тех или иных сочинений еще в 1976 году обращал внимание его педагог Д. А. Башкиров: «Когда он играет в полную силу своих возможностей, ясно видна четкость его интерпретаций и художественных намерений. Часто эти намерения не совпадают с тем, к чему мы привыкли. Это тоже очень отрадно».
Темпераментная игра Алексеева, при всей яркости и размахе, долгое время была не свободна от противоречий. Оценивая его выступление на конкурсе имени Чайковского в 1974 году (пятая премия), Е. В. Малинин указывал: «Это превосходный пианист, в игре которого в первую очередь привлекает „интенсивность“ исполнения, отточенность деталей, техническая филигранность, все это у него на высшем уровне, и слушать его интересно, но порой насыщенность его исполнительской манеры просто утомляет. Он не дает слушателю возможность „перевести дух“, как бы „оглядеться“... Талантливому пианисту можно пожелать несколько „раскрепоститься“ от своего замысла и „вздохнуть“ более свободно. Как ни парадоксально, думаю, что именно эти „передышки“ помогут сделать его игру более художественно выразительной и целостной».
К моменту выступления на конкурсе имени Чайковского Алексеев уже окончил Московскую консерваторию по классу Д. А. Башкирова (1970) и у него же прошел курс ассистентуры-стажировки (1970-1973). Кроме того, он уже был дважды лауреатом: вторая премия на парижском конкурсе имени Маргерит Лонг (1969) и высшая награда в Бухаресте (1970). Характерно, что в столице Румынии молодой советский пианист завоевал также специальный приз за лучшее исполнение пьесы современного румынского композитора Р. Джорджеску. Наконец, в 1975 году конкурсный путь Алексеева был увенчан убедительной победой в Лидсе.
С тех пор пианист ведет весьма интенсивную концертную деятельность у нас в стране, с успехом выступает за рубежом. Значительно пополнился и его репертуар, основу которого составляют произведения романтиков прошлого века, в том числе Соната си минор и этюды Листа, разнообразные пьесы Шопена. «Симфонические этюды» и «Карнавал» Шумана, а также русская классическая музыка. «Что, в первую очередь, подкупает в исполнительской манере Дмитрия Алексеева? — пишет на страницах журнала „Музыкальная жизнь“ М. Серебровский.— Искренняя артистическая увлеченность и способность увлечь своей игрой слушателя. В то же время его игра отмечена незаурядным пианистическим мастерством. Алексеев свободно располагает своими великолепными техническими ресурсами... Полнее всего раскрывается дарование Алексеева в произведениях романтического плана».
Действительно, никогда не возникнет мысль назвать его игру расчетливо рационалистичной.
Но «при всей свободе рождения звука, пишет Г. Шерихова в упомянутом очерке, ощутима здесь упругость и мера — мера динамических, акцентных и тембровых соотношений, мера прикосновения к клавише,- проверенная тонким знанием и вкусом. Однако сей сознательный или бессознательный „расчет“ уводится далеко вглубь... Эта мера „невидима“ еще и благодаря особой пластичности пианизма. Пластична любая линия, подголосок фактуры, вся музыкальная ткань. А потому так убедительны переходы от состояния к состоянию, crescendо и diminuendо, ускорения и замедления темпа. В игре Алексеева мы не найдем сентиментальности, романтического излома, утонченной манерности. Его пианизм незамутненно честный. Чувство не заключено исполнителем в угодную ему „рамку“. Он видит образ изнутри, показывает нам его глубинную красоту. Вот почему в алексеевских интерпретациях Шопена нет ни грани салонности, прокофьевская Шестая у него не сокрушает пространство дьявольскими созвучиями, а брамсовские интермеццо таят такую не выговоренную грусть...»
В последние годы Дмитрий Алексеев живет в Лондоне, преподает в Королевском колледже музыки, выступает в странах Европы, США, Японии, Австралии, Гонконге, Южной Африке; сотрудничает с лучшими оркестрами мира — Чикагским симфоническим, Лондонским, Израильским, Берлинского радио, оркестром Романской Швейцарии. Не раз выступал в России и за рубежом с оркестрами Петербургской филармонии. Дискография артиста включает фортепианные концерты Шумана, Грига, Рахманинова, Прокофьева, Шостаковича, Скрябина, а также сольные фортепианные произведения Брамса, Шумана, Шопена, Листа, Прокофьева. Большой популярностью пользуется диск с записью негритянских спиричуэлс в исполнении американской певицы Барбры Хендрикс и Дмитрия Алексеева.
Григорьев Л., Платек Я.
