March and Scherzo from «The Love for Three Oranges», Op. 33 ter
Две концертные транскрипции для фортепиано
В период сочинения пьес ор. 32 основной творческой работой композитора была опера «Любовь к трем апельсинам» (сюжет по Гоцци был рекомендован Сергею Прокофьеву В. Мейерхольдом еще перед поездкой композитора в Америку). Музыка ее насквозь пронизана веселой жизнерадостностью, острым юмором, фейерверком чисто сценической изобретательности и театральной условности в стиле «комедии масок». Влияние этой оперы на последующее творчество композитора, и в том числе на фортепианное, нельзя недооценивать.
«Маршем» и «Скерцо» из оперы началась изумительная по мастерству и яркости выражения многочисленная серия фортепианных переложений преимущественно оркестровой музыки Прокофьева, переложений, написанных с такой силой пианистического воплощения, что их приходится рассматривать наравне с его специально фортепианными пьесами. Тем более, что начиная с 30-х годов жанр авторских транскрипций занимает в прокофьевском фортепианном творчестве не меньшее место, чем собственно фортепианные произведения (три пьесы из балета «Блудный сын» — ор. 52, 1930—1931; десять пьес из балета «Ромео и Джульетта» — ор. 75, 1937; девятнадцать пьес из балета «Золушка» — ор. 95, 1942; ор. 97, 1943 и ор. 102, 1944, а также ряд других транскрипций разных лет). Каковы же особенности этой вдохновенной деятельности Прокофьева?
Прежде всего, Прокофьев в своих транскрипциях решительно отказался от тех норм свободной творческой обработки, которые были единодушно установлены и по-своему блестяще претворены Листом, Таузигом, Бузони, Годовским, Рахманиновым. Он создавал почти буквальные переложения для фортепиано, пьесы же звучали так, как будто они и были написаны для этого инструмента.
Некоторые композиторы отталкиваются в своем оркестровом письме от фортепианного эскиза. Этот метод был присущ, например, Равелю, еще в большей степени — Скрябину. Несколько в ином виде его применял и Прокофьев. Скрябин и Прокофьев были типичными композиторами-пианистами и концертирующими виртуозами с индивидуально-неповторимым пианизмом и приемами воплощения специфики фортепианного звучания. Прокофьев, как и Скрябин, писал свои оркестровые произведения преимущественно в виде клавира с инструментальными пометками. Перерабатывая эти «клавиры» впоследствии на чисто «фортепианный вариант», Прокофьев, по существу, лишь восстанавливал свой первоначальный эскиз.
С другой стороны, на фортепианных сочинениях Прокофьева лежит определенный отпечаток оркестровки: параллельное ведение голосов, сопоставления в регистрах, пиццикатные штрихи и вообще инструментальные оттенки и т. д.
Таким образом, пианистическое и оркестровое мышление Прокофьева (так же как и Скрябина) были тесно связаны друг с другом, и для успешности авторских переложений оркестровых сочинений для фортепиано и наоборот — фортепианных для оркестра — имелись объективные предпосылки. Вот причина того, что преобладающее большинство авторских фортепианных транскрипций Прокофьева является не только почти точным переложением оркестровой фактуры, но, и совершенным образцом прокофьевского фортепианного письма во всем его пианистическом своеобразии.
Уже первые фортепианные транскрипции Прокофьева — его «Марш» и «Скерцо» из оперы «Любовь к трем апельсинам» — продемонстрировали во всей своей силе указанные нами выше особенности и достоинства его транскрипторского творчества. Пьесы эти, обозначенные ор. 33 ter, особенно «Марш», получили огромную популярность.
Просматривая сцену шествия Труффальдино из второго акта оперы, мы убеждаемся, сколь точно воспроизводит ее Прокофьев в своей фортепианной пьесе «Марш» (музыка «Марша» звучит также в конце третьего действия оперы, а впоследствии используется и в балете «Золушка» в сцене угощения гостей апельсинами во второй картине). Образ придворного комика и затейника Труффальдино, на которого возложена задача во что бы то ни стало рассмешить принца, выражен Прокофьевым в этом марше со всей силой его гротескового юмора. Об этом жизнерадостном, празднично театральном и в то же время остро комическом марше высказался вполне справедливо Б. В. Асафьев: «Написать в наше время такой марш, который выделился бы своей оригинальностью и свежестью среди бесчисленных маршей — это значит быть действительно одаренным, всем равно дорогим и понятным композитором».
Марш отличается также богатством ладовых красок с неожиданными «слуховыми обманами» и обыгрываниями энгармонизмов отдельных тонов (в основе тональной организации — соперничество двух тоник: ля-бемоль мажора в начале и до мажора в конце) (Ля-бемоль мажор может рассматриваться и как низкая VI до мажора.). Весь характер фортепианной фактуры и вызванный всем этим стиль исполнения «Марша» исключительно типичны для прокофьевского пианизма (почти сплошное, отчеканиваемое martellato, острые репетиции, резкие staccato, частые скачки, метрическое скандирование, четкость и определенность разделов и т. п.). В своем едином нарастании от начала до конца марш развертывается как увлекательно театральное, красочное шествие.
Вторая пьеса, «Скерцо», почти с такой же редакторской точностью, что и «Марш», воспроизводит скитания принца и Труффальдино по пустыне в третьем акте оперы (дважды прослаивающий действие антракт). Выдержанное в стремительном темпе Allegro con brio и напоминающее по ритму тарантеллу скерцо является характерным образцом виртуозно-динамического фортепианного стиля Прокофьева.
Здесь своеобразно переплетаются, с одной стороны, элементы клавесинной четкости Скарлатти, а с другой — характерно прокофьевские перекрещивания голосов, «экзерсисная» техника двойных нот, противоположно направленные пассажи и стихийные динамические нагнетания.
В. Дельсон
Фортепианное творчество Прокофьева →