Галина Вишневская: «Мы с Ростроповичем — друзья Людмилы и Руслана»

Галина Павловна Вишневская в 2008 году. Автор фото — Алексей Юшенков

До того, как опера «Руслан и Людмила» М. Глинки войдет в репертуар Большого театра (ее там не слышали 22 года, и в конце сезона это упущение, как известно, ГАБТ собирается исправить), «Руслана» (фрагментарно) поставили в Центре оперного пения Галины Вишневской. Премьера состоялась в конце января. «Гениальное творение Глинки должно исполняться виртуозно, — говорит Галина Вишневская. — Мы решили взяться за эту оперу и даже рискнули показать работу наших студентов публике. За пять месяцев со времени открытия школы они сделали успехи. Мы стремимся обучать технике пения. Когда певец владеет ею, его аппарат работает, и он может сделать все. Если певческий аппарат закрыт, а голос красивый, это просто несчастье».

— Почему вы выбрали именно «Руслана и Людмилу»?

— Из-за множества прекрасных арий, которые дают возможность раскрыть дарование артистов. Захотелось услышать русских певцов, поющих по-русски. В России так много прекрасных голосов. Сильные, насыщенные, с красивыми тембрами. Но, куда сегодня ни придешь, все поют то по-итальянски, то по-французски. Певцы механически заучивают текст и забалтывают его на сцене. Пропадает выразительность слова... Цели сделать полный, настоящий спектакль мы пока не ставили. Мизансцены только намечены, обходимся без декораций. А вот костюмы есть и, по-моему, просто замечательные. Хотели взять их напрокат, но оказалось, что это те же деньги, которые потребовались бы на то, чтобы сшить самим. Ну и решили сшить.

— Довольны учениками?

— Вполне. Людмилу поют три студентки — Оксана Лесничая, москвичка, Елена Фурносова из Владимира и Анна Девяткина из Волгограда. Два Руслана — москвичи Владимир Байков и Роман Астахов. Занимаются с ними все наши педагоги по вокалу — Ирина Масленникова, Бадри Майсурадзе, Алла Белоусова, Галина Лебедева и Петр Глубокий. Разумеется, с певцами работает и маэстро Владимир Понькин. Без дирижера, как известно, певца не будет.

— Каков учебный день студентов?

— Они занимаются по четыре часа. Когда идут репетиции — вдвое больше. Помимо вокала, у них еще пластика, танцы, языки — итальянский, французский, английский и немецкий. Я пытаюсь убедить их в том, что певец должен быть всесторонне образован, читать книги, ходить на спектакли, концерты... У нас уже выступал Борис Александрович Покровский, рассказывал об опере, о театре. Будем приглашать знаменитых певцов давать мастер-классы. Правда, у школы нет таких громадных денег, какие платят на Западе. За сто рублей сюда никто не поедет. Роль могут сыграть только личные отношения. Но поживем — увидим.

— Даете сейчас мастер-классы за рубежом?

— Нет. Слишком большая нагрузка в Москве.

— Сами тоже преподаете?

— А как же? Каждый день — по пять часов. Преподаю просто, меня понимают с полуслова... Я даже здесь, при школе, и живу. Во все вникаю. Никому не позволяю расслабляться. Должна быть строгая дисциплина. Надо требовать и не прощать никакого разгильдяйства. Это театр, а не богадельня. Не нравится — уходи. На твое место придет другой. У нас учатся 25 человек. Еще девять — на подготовительном отделении.

— Студенты получают стипендии?

— Нет. Кому-то помогают родители, а те, кому не помогают, могут подработать и сами. Им же дана возможность учиться своему любимому делу, да еще в таких прекрасных условиях, как наша школа! Где в мире это делается бесплатно? Нигде. Откровенно говорю ребятам: стесняться никакой работы нельзя. Зазорно не работать, а просить. Я постоянно получаю письма с просьбой выслать то пять тысяч долларов, то десять: кому-то корову купить, кому-то квартиру, а кому и свадьбу справить, хотим, мол, чтобы все, как у людей, было. Мне кажется, это стыдно. Лучше полы мыть. Наш народ приучили к подачкам, не давая возможности по-настоящему заработать.

— Галина Павловна, у вас поразительная энергия. Что ее питает?

— Творчество. Я ведь с 17 лет на сцене. И другой жизни не знаю. Давно заметила, что в человеке творческом, если он оставляет дело, которому посвятил свою жизнь, происходит резкий слом. Он быстро угасает. Надо действовать. Быть. Работать столько, сколько сможешь. И приносить пользу людям. Отдавать то, что сам получил. Все, что мне дали мои учителя — Вера Николаевна Гарина, Мелик-Пашаев, Покровский, все, что накопила за сценическую жизнь, я хочу успеть отдать русским певцам. Обидно будет унести это с собой.

— Поздравляю еще с одной наградой — Международной премией Джакомо Пуччини за вклад в развитие мирового музыкального искусства и за исполнение партий в операх этого композитора.

— Спасибо. Это награда Фонда семьи Пуччини. Его внучка жива, и она следит за работой этого фонда. Церемония вручения прошла 23 декабря в доме в Торре-дель-Лаго, где композитор жил последние тридцать лет. Церковь разрешила семье построить внутри дома капеллу и установить мраморный гроб с телом Пуччини, а над ним покоятся его жена и сын. Стоит старинное пианино с черными колонками, запечатленное на многих фотографиях Пуччини... Мы были там с Ростроповичем.

— А потом отправились в Москву?

— Нет. Сначала отметили всей семьей Рождество в Париже, а вот 26 декабря были уже в Москве. Вслед за нами, на следующий день, прилетели дочери с детьми и один зять. Встречали их на аэродроме. Встретили и поехали, как я думала, сразу на дачу. Нет, говорит мой муж, давай покажем им сначала твою школу, а потом уже и на дачу. Ну ладно. Подъезжаем к школе, а она вся освещена. Что такое? Помещение, наверное, сдали, подумала я. Входим. Меня встречают все ученики и поздравляют. «С чем?» — «С пятидесятилетием». — «Чего?» — «Вашего первого исполнения на сцене Большого театра партии Татьяны»... А я и забыла. Сюрприз! Ужасно трогательно. Потом был концерт. Пели Маквала Касрашвили, Бадри Майсурадзе, Нани Брегвадзе...

— Чем на этот раз удивил вас муж?

— Ростропович тут же подарил мне часть архива Шаляпина — папку с его письмами и фотографиями... Я изумилась. Он купил ее, как оказалось, за две недели до этого на аукционе «Сотби».

— Читали письма?

— Конечно. Очень интересно. Счастлива держать в руках письма великого русского певца. Не буду таить их, не буду прятать. Я их издам. Русские люди должны иметь возможность их читать.

— В вашей парижской коллекции уже было что-то шаляпинское?

— Есть вещи Федора Ивановича, приобретенные у членов его семьи. Трость, с которой он изображен на знаменитой картине Кустодиева. Слава купил ее в Нью-Йорке у дочери Шаляпина. Есть красивая, атласная с бархатом длинная лента с дарственной, врученная Федору Ивановичу после премьеры «Псковитянки» в Большом театре. Есть подаренный ему Головиным эскиз «Бориса Годунова», которого он пел в антрепризе у Саввы Мамонтова. Серовский портрет — карандашный рисунок, подаренный Шаляпину самим автором... Вот такие реликвии. Сейчас слушаю записи православного песнопения Федора Ивановича с хором. Кажется, будто вся Россия гудит. Такая мощь! Это потрясающая личность. Когда поет, все в нем гудит, даже кости...

— Показали внукам Москву?

— Конечно. Ходила с ними и в Большой театр. Мы смотрели «Щелкунчика» и «Золотого петушка». Были в соборах и музеях Кремля, Пушкинском музее... Они довольны.

— Кто-нибудь из шести внуков занимается музыкой?

— Ни один. Природа никого не подтолкнула к ней.

— Какое впечатление от Большого театра?

— Слушала за последнее время несколько опер. Петуха не давали, фальшиво не пели. Но в Большом должны быть голоса другого качества. Правда, кризис оперы, а это искусство элитарное, сейчас во всем мире. И причина его не только в отсутствии прекрасных голосов. Снизились требования. Публика стала настолько снисходительна, что плохое пение не становится событием. Размыты критерии. Сотни оперных театров мира наполнены в лучшем случае середняком. И нынешняя Италия — уже не великая оперная держава. Певцы разлетелись по всему миру. Сегодня артист поет, скажем, в Ла Скала, завтра в Ковент-Гарден, а через три дня в Токио... Из машины и — прямо на сцену. Исчезает и романтика, и что-то еще очень важное.

— И все же что, по-вашему, надо сделать в Большом, чтобы там шли спектакли на достойном уровне?

— Закрыть его на полгода. Я бы собрала новую труппу по конкурсной системе, вполовину меньше нынешней. Сорока человек хватило бы вполне. Взяла бы в репертуар четыре русские оперы и четыре западные. И дала бы всем деньги. Никто бы тогда не уезжал в Европу и никто бы не болел. За спектакль на первых порах давала бы по 2 — 3 тысячи долларов. В Большой надо приходить уже мастером...

— Мстислав Леопольдович будет преподавать в вашей школе?

— Обещает. Но сейчас он на два месяца летит в Америку, где у него масса выступлений. Я тоже к нему прилечу на две недели... И снова — в Москву, в школу. Нам надо тверже встать на ноги. Мы уже работаем над «Евгением Онегиным» и «Царской невестой».

Беседу вела Лидия Новикова

реклама