Параллельные истории

«Царская невеста» в Берлине

«Царская невеста» в Берлине

Как полагает уважаемый читатель, для чего Николай Андреевич Римский-Корсаков написал увертюру к «Царской невесте» — музыку сколь знаменитую, столь и прекрасную? Какие чувства и эмоции должна вызывать эта музыка? Должна ли она завладеть вниманием публики, пришедшей в театр на одну из лучших опер русского, да и мирового репертуара? Зачем она вообще там нужна и не проще ли было сразу начать с монолога Грязного, без обиняков повествующего о том, что позже выльется в жуткую трагедию с четырьмя трупами?

Наверно, всё-таки зачем-то композитору это музыкальное произведение понадобилось — не для проформы же только: положена увертюра к опере, так нате — получите! Не был Николай Андреевич формалистом и далеко не все свои оперы начинал с развёрнутых и впечатляющих по эмоциональному наполнению увертюр.

Неожиданный ответ на поставленный вопрос я нашёл совсем недавно в Берлине,

ибо весь октябрь в столице Германии играли премьеру становящейся всё более популярной на Западе русской оперы — Немецкая государственная опера «Унтер-ден-Линден» на сцене Шиллеровского театра на Бисмаркштрассе, который она обживает на время реконструкции собственного исторического здания в центре города, в третий раз за свою историю обратилась к наиболее белькантовой опере Римского-Корсакова.

«Царская невеста» в Берлине

В далеком 1922 году, когда эту оперу поставили здесь впервые, интерес к ней был вызван вследствие значительной «русификации» Берлина — первая волна русской эмиграции после Константинополя и Белграда первоначально осела именно здесь. В 1948 году появление «Царской» уже было прямым следствием советизации Берлина — русская тема вновь была в моде. Постанова нынешнего года — копродукция с «Ла Скала», где спектакль будут прокатывать в марте 2014-го.

Но вернёмся к нашему вопросу: ответ на него я получил действительно совершенно неожиданный.

Увертюра — это то место в опере, где публика в волю может похохотать!

Просвещённая и весьма музыкально ориентированная немецкая публика (а это хорошо известно всем) нимало не вслушивается ни в бойкое урчание темы опричников, ни в широкий распев противостоящей ей условно антиопричной мелодии, ни в прозрачную и благоухающую нежностью и свежестью тему Марфы в финале пьесы — публике не до музыки!

Она гогочет во всё горло, ибо во всё зеркало сцены ей показывают... «чат опричников», где идёт активная переписка по поводу «создания виртуального образа правителя страны». И он будет создан — на основе оцифровывания образов избранных властителей Руси компьютер нарисует плотного блондинистого мачо средних лет, который впоследствии будет смотреть в зал с многочисленных плазменных панелей.

«Царская невеста» в Берлине

Реакция публики показательна: музыка в этом спектакле лишняя — как на увертюре, так и в целом. Как, впрочем, и сама опера Римского-Корсакова непонятно по каким причинам выбрана в качестве информационного повода для новых измышлений именитого «режопера» Чернякова.

На сцене — некая параллельная реальность, не имеющая ничего общего, ни одной точки соприкосновения с драмой Корсакова — Мея.

Очередной «мир Чернякова» весьма занимателен сам по себе, его можно долго описывать и анализировать — в особенности, если он тебе в новину. Если же ты уже с достатком накушался «творчества» этого господина, то легко заметить, что одно и то же повторяется из постановки в постановку: ряженая этнографическая обманка в самом начале (массовка в исторических костюмах, отрабатывающая свой хлеб на съёмочной площадке), маленькие, замкнутые, плохо просматриваемые с разных точек зала объёмы, люди с телекамерами, снимающие какое-то шоу, и пр.

Вновь перепрограммированы, переиначены, переписаны характеры оперы — и нет ни одного, соответствующего замыслу авторов произведения.

Возможно, кому-то черняковские трактовки и покажутся интересными и новыми — не спорю, так не делал в «Царской невесте» до него никто, даже Александров (в Мариинке в 2004-м) и Карран (в «Ковент-Гардене» в 2011-м). Но все эти с позволения сказать идеи не просто далеки от оперы «Царская невеста» — они вообще не про неё.

«Царская невеста» в Берлине

Это собственно всё, что можно сказать о постановке: с таким же успехом она могла бы называться «Трубадур» или «Дон Карлос» (ибо в обеих, также как и в «Царской», есть своеобразные квартеты-квинтеты противостоящих персонажей) и исполнена, соответственно, под музыку другого композитора — что было бы, наверно, даже уместнее в юбилейный вердиевский год. Когда-то Надежда Пургольд, вдова композитора, хотела подавать в суд на Дягилева за то, что он «Золотого петушка» превратил из оперы в балет. Интересно, что бы она сказала по поводу очередной затеи отечественного флагмана режоперы?

По сути, для рецензирования нет предмета разговора: с равным успехом под саундтрек Римского-Корсакова могли бы показывать «Криминальное чтиво» или соревнования по художественной гимнастике — ни то, ни другое от этого бы оперой «Царская невеста» не стало.

Остаётся непонятным, зачем Черняков с маниакальной настойчивостью работает в оперном жанре?

— к музыке он глух, оперные сюжеты ему не нужны, но он полон собственными экстравагантными идеями. Почему бы ему не попробовать себя в драме, а лучше — в кино? Вот, где была бы свобода творчества, самовыражения и — никаких условностей «замшелого» жанра, никаких мертвящих оков, никакой мешающей ей музыки...

«Царская невеста» в Берлине

Абсурдность постановки отражается на качестве музыкальной интерпретации — музыкальное исполнение, как и следовало ожидать в Берлине, было высокопрофессиональным, но назвать его эталонным, удачным во всех своих компонентах, было бы преувеличением.

Даниэль Баренбойм частенько глушит вокалистов и даёт странные темпы — то певцы вынуждены растягивать фразы, петь чуть ли не по слогам, то вдруг партитура получает немыслимое ускорение:

совершенно очевидно, что маэстро не знает русских традиций исполнения этой оперы,

а его собственное музыкантское чутьё не позволяет ему угадать верный темпоритм, верные акценты — частенько выпячивается второстепенное и проседает главное.

Качество игры оркестра Берлинской Штаатсопер само по себе хорошее, но до высот откровения, конечно, далековато. Хор театра в целом приемлем и, в общем-то, справляется с русским языком, хотя многое исполняется (видимо в силу невозможности проникнуть в суть пропеваемых текстов) довольно-таки формально.

«Царская невеста» в Берлине

Иностранные вокалисты не впечатляют своим русским произношением, но не только в этом проблема. Похоже, они не вполне понимают, о чём поют, что и не удивительно, когда оперная партитура и предложенный спектакль представляют собой параллельные реальности.

Йоханнес Мартин Кренцле (Грязной) утрированно скандирует фразы, которые надо пропевать широко и раздольно, делает немыслимые акценты, идущие абсолютно вразрез со смыслом пропеваемого, неприятно поражает чудовищной фразировкой, да и сам голос певца — лишён настоящей роскоши звучания. Впрочем, многое идёт от постановщика:

абсурдны задачи, поставленные режиссёром, абсурден и результат, выдаваемый артистом, тем более иностранцем, плохо ориентирующемся в существе реалий русской оперы.

Но всё-таки Кренцле гораздо лучше, чем его коллеги — безголосый Тобиас Шабель (Малюта) и стилистически неубедительный Штефан Рюгамер (Бомелий). Не радует и тембрально бедный, слишком светлый голос чеха Павла Черноха (Лыков): обе его арии не оставляют никакого впечатление — сольфеджио чистой воды, вокальный образ — очень трафаретный.

«Царская невеста» в Берлине

Напротив, именитая болгарка Анна Томова-Синтова (Сабурова) до сих пор убеждает богатством своего тембра и почти отсутствием возрастных призвуков, а образ прорисован тонко, практически филигранно. Великолепен и Анатолий Кочерга (Собакин) — выразительное, осмысленное пение, мощный, яркий, богатый голос и превосходное исполнение арии четвёртого акта с убедительным нижним фа в финале.

Но не только знаменитые ветераны сцены порадовали своим мастерством:

хороши оказались исполнительницы партий юных женских героинь.

Марфа Ольги Перетятько откровением не стала, но провела партию достойно — чистым, свежим голосом, весьма музыкально и выразительно, у неё превосходное легато и вообще голос сделан мастерски, но немножко не хватало этой Марфе мечтательности, эфемерности и интровертности, особой теплоты и задушевности. Впрочем, требовать всего этого от артистки в предлагаемых обстоятельствах театра абсурда было бы, наверно, не вполне справедливо.

«Царская невеста» в Берлине

Хорошей заявкой на большую карьеру стало исполнение Анной Лапковской небольшой партии Дуняши, подруги Марфы.

Подлинное же откровение, радость встречи с огромным талантом автор этих строк испытал от пения грузинской меццо Аниты Рачвелишвили:

её исполнение партии Любаши — настоящий шедевр и именно эта певица стала подлинной сенсацией постановки.

Возможно, порой слишком много экзальтации, страсти, эмоциональности — в русских традициях при всей вулканичности образ Любаши, наверно, должен быть всё-таки более сдержанным, сосредоточенным, страсти — потаёнными, не столь открытыми. Местами с этим был пережим. Но в целом же — впечатление огромное, голос — мощнейщий и красивейший, яркий, трепетный, завораживающий звук.

«Царская невеста» в Берлине

С первой ноты — на словах «Здорово, крёстный» — от этого звука решительно невозможно было оторваться, увести куда-то своё внимание, он притягивал как магнит, его хотелось слушать и слушать.

Да, это подлинно оперный голос, из тех ещё голосов, какими опера была богата когда-то, лет сорок-пятьдесят назад.

Многим исполнительницам партии Любаши не даётся финальная сцена, когда героиня появляется в опере спустя полтора акта отсутствия, уже с остывшим голосом, но должна провести короткий, но очень драматически напряжённый диалог с Грязным. У Рачвелишвили это получилось блистательно — после Ольги Бородиной, это, пожалуй, второе на моей памяти столь же яркое вокальное проживание трагического финала «Царской».

Воистину, ради Любаши-Рачвелишвили стоило вытерпеть и все странности запараллеленной опере постановки. Публика — даже эта немецкая публика, столь благосклонная ко всякого рода сомнительным экспериментам в опере — сумела это почувствовать и оценить: овации, каких удостоилась Рачвелишвили, были на порядок значительнее, чем то, что получила постановочная команда, что не может не радовать и не вселять надежду.

Автор фото — Monika Rittershaus

реклама

Ссылки по теме