Британская лингвистика

Лондонская «Филармония» выступила в БЗК с двумя концертами

Российская премьера «Оранго»

В Москве завершился фестиваль Ростроповича. Его арт-директор Ольга Ростропович радуется, что фестиваль, которому в этом году исполнилось пять лет, живет и развивается:

Пять лет назад мы поставили перед собой задачу — показать любимой папиной московской публике все самое лучшее из того, что есть на музыкальной арене в мире. Задача очень амбициозная, очень непростая. Скептики нас предупреждали, что она, вообще, невыполнимая. Но мы, вопреки всему, начали и держим планку вот уже пять лет. Начали с «Недели Ростроповича», потом из-за сложных графиков тех коллективов, которые мы приглашали, мы перестали укладываться в семь дней. Так «Неделя» выросла в «Фестиваль». Меня всегда спрашивают об особенностях каждого фестиваля. Привозить в Россию самое лучшее из того, что мне довелось услышать, благодаря семье, в которой я родилась, соединять это в единый фестиваль — это и есть особенность нашего форума. Держать курс на самое интересное, самое передовое, не ронять планку.

В этом году всего семь дней разделили московские гастроли двух ведущих британских коллективов. Каждый оркестр привозит по две программы. Российская премьера неоконченной оперы Шостаковича «Оранго» в исполнении английского оркестра «Филармония» и английских певцов — это неординарное событие, потому что обычно премьеры произведений русских классиков проходят в России и в исполнении российских коллективов и артистов. «Военный реквием» Бриттена, который создавался композитором при непосредственном участии моей мамы, продирижирует любимый москвичами Владимир Юровский.

Я уверена, что папа с нами каждую минуту. Я вижу, что люди приходят на фестиваль Ростроповича не только, чтобы слушать, но чтобы встречаться друг с другом, общаться. Наш фестиваль — это прежде всего фестиваль хороших встреч.

Перед премьерой «Оранго» в БЗК шеф лондонского оркестра «Филармония» финский маэстро Эса-Пекка Салонен рассказал о своей работе над партитурами Шостаковича:

Прежде всего, для меня невероятная радость вернуться в Москву. Я выступал здесь много лет назад с оркестром Мариинского театра на фестивале «Звезды белых ночей» по приглашению Валерия Гергиева (2003). Сейчас я еще больше волнуюсь, потому что представляю в Москве моих английских подопечных, которые будут играть в России русскую музыку на фестивале очень уважаемого мною Мстислава Ростроповича. Я лично знал маэстро, и мне кажется, ему бы понравилась программа, которую мы привезли: Бетховен, Сибелиус, Шостакович.

Первая наша программа — универсальная, вторая — необычная и немножко дерзкая. Мы будем исполнять Пролог к неоконченной опере «Оранго» вместе с Четвертой симфонией Шостаковича. Произведения смыкаются по времени написания — 1932 и 1936, но их разделяет пропасть. Это как две стороны одной монетки. Я очень интересовался политической историей СССР периода конца НЭПа, эпохи Луначарского и дальше. Также слышал о том, что в начале 30-х годов прошлого века Шостакович начинал писать загадочную оперу-памфлет под названием «Оранго», о которой мы ничего не знали. Потом я услышал о необыкновенной находке Ольги Дигонской в Музее имени Глинки в Москве, и что Ирина Антоновна Шостакович передала моему хорошему знакомому Джерарду Макберни клавир Пролога к той таинственной опере. Я с энтузиазмом воспринял предложение Макберни дирижировать премьеру оркестрованного «Оранго» в Лос-Анджелесе (2011).

«Оранго» — очень изобретательное произведение. В нем Шостакович, как всякий молодой композитор, смешивает разные стили. Незадолго до написания «Оранго» Шостакович побывал в Берлине, прочувствовал бунтарский дух Веймарской республики, «окунулся» в джаз, музыку Курта Вайля, много слушал Малера и позже включил джазовые разработки, а также цитаты из Малера и Вайля в свою партитуру. С другой стороны, Шостакович писал «Оранго» с оглядкой на русскую музыкальную традицию, на «Бориса Годунова», в частности. Видимо, «Оранго» задумывался не как чистый политический памфлет, в нем есть более глубокий слой. Когда он начинал писать «Оранго», он был еще одним из тех авангардных художников, которые верили, что смогут создавать в СССР новое искусство. Позже он понял, что опера, партитура которой была ему заказана к пятнадцатой годовщине Октября, развивается совсем не туда, что едва ли подойдет для празднования юбилея великой революции. И тогда они все — композитор и либреттисты — прекратили работу над произведением. Не забываем также, что «Оранго» писалась параллельно с «Леди Макбет Мценского уезда», и в 1936 году в «Правде» вышла та самая статья, определившая дальнейшую судьбу Шостаковича и многих его работ. Я не устаю рассказывать моим ученика — молодым композиторам — что бывают хорошие рецензии, бывают плохие, а бывает вот такие, как эта.

Ольга Ростропович и Эса-Пекка Салонен

Четвертая симфония, партитуру которой Шостакович сжег, а затем восстановил спустя десять лет, также датируется 1936 годом. Пожалуй, это симфония для меня является самой значительной в творчестве Шостаковича и самой сложной. Я много лет не мог понять, почему в ее финале присутствует «парад» из многих более ранних произведений композитора. Я окончательно утвердился в своей догадке, когда получил оркестровку Пролога к «Оранго». В финале композитор соединяет своих так называемых «детей» и ведет их на заклание. То есть он понимает, что вся эта система ничем хорошим не кончится, и что он сам находится практически в мертвом тупике. В «Оранго» он еще стоит по одну сторону баррикад, а в Четвертой симфонии — по другую. Также в музыке Четвертой меня трогает и потрясает чувство непреодолимого одиночества. Это одиночество великого человека, гениального композитора.

Ирина Антоновна Шостакович о находке «Оранго» и о новом критическом издании произведения:

В Музее музыкальной культуры имени Глинки работает очень талантливая сотрудница Ольга Георгиевна Дигонская. Она изучала автографы, которые хранятся в папке неопознанных документов. Ей удалось определить большую часть, и среди них — «Оранго». Она связалась с архивом Алексея Толстого, с Институтом мировой литературы в поисках либретто к этой ненаписанной опере и в итоге раскрыла тайну «Оранго». Затем я обратилась к английскому композитору Джерарду Макберни, чтобы он оркестровал этот клавир. Макберни передал партитуру финскому дирижеру Эса-Пекке Салонену — большому знатоку партитур XX века. Важно, что в Лос-Анджелесе смогли и именно поставить «Оранго». Знаменитый режиссер Питер Селларс сделал демисценическую версию. Он нашел старую пленку с танцем балерины — это была как бы Настя Терпсихорова. Постановка имела большой резонанс.

Еще я очень рада представить очередной том собрания сочинений Шостаковича, который только что вышел в издательстве «DSCH». В него вошли клавир и инструментовка Пролога к «Оранго» и статья Дигонской. «Филармония» исполняет в Москве «Оранго» по нашему нотному материалу.

* * *

Лондонская «Филармония» выступала в Москве относительно давно — двенадцать лет назад (2002) с Владимиром Ашкенази. Знаменитый невозвращенец приезжал в Москву после 39 лет иммиграции — в программе значился фортепианный концерт Моцарта (№ 20) и Вторая симфония Сибелиуса. Забавно, что в 2002 году не только рядовому зрителю, но и маститому критику было трудно в отсутствии википедии и внятных биографий в программках разобраться в том, какой же из многочисленных лондонских оркестров приедет в Москву с Ашкенази. Формально ничего не мешает называть лондонскую «Филармонию» — лондонскими филармониками, по аналогии с их венскими или берлинскими коллегами. На самом же деле лондонские филармоники — это музыканты Лондонского филармонического оркестра, которые приехали в Москву на два финальных концерта фестиваля Ростроповича.

«Филармония» немного моложе Лондонского филармонического оркестра и специализируется прежде всего на исполнении партитур XX и XXI вв. При Салонене, который возглавляет «Филармонию» с 2008 года, это направление стало доминирующим. В Лондоне оркестр выступает в центре «Southbank» (комплекс зданий на южном берегу Темзы), являясь его резидентом. Бок о бок с Royal Festival Hall, где выступают лондонские филармоники, руководимые Владимиром Юровским.

Первая программа, которую выбрал Салонен для презентации своего коллектива, соединила Третью симфонию Бетховена и Пятую симфонию Сибелиуса.

После осеннего марш-броска в Москву венских филармоников с Кристианом Тилеманом и девятью симфониями, когда симфоническое наследие классика будто сплелось в единое, неделимое на части, полифоническое полотно, плотный текст Третьей в аккуратном исполнении англичан начал читаться по-новому. Тилеман представил Бетховена этакой незыблемой глыбой, опорой и патриархом венской школы, создателем симфоний par excellence. А Салонен сделал упор на лингвистику конкретной симфонии, на многообразие ее языка. Все оркестровые голоса были представлены как равноправные диалекты внутри одной языковой семьи. Салонену, видимо, нравится приближать звучание современных инструментов к аутентичному — это для него является своеобразной эквилибристикой. Темпы брались с заметным ускорением, даже траурный марш второй части был в своем минорном величии невероятно скор.

Пятая симфония Сибелиуса — не частый гость отечественных концертных залов и не случайно.

Чтобы понять и прочувствовать эту вычурную симфонию требуется наличие в груди маэстро пламенного сердца финского патриота, каким и предстал неожиданно в Москве Эса-Пекка Салонен, проживший две трети жизни в Америке и Англии.

Впечатляющие соло духовых нагнетали туманную суггестию, пронзительные вскрики струнных рисовали стаи взволнованных чаек над водной гладью. Видимо, когда финн говорит о красотах своей страны и своей национальной музыки, он становится невероятно темпераментным. После гула оваций растроганный теплым приемом москвичей Салонен отрывисто крикнул: «Сибелиус. Грустный вальс». И, резко развернувшись к своим музыкантам, заворожил публику морозными кружевами этого самого печального и поэтичного вальса на свете.

Исполнение опусов Шостаковича на следующий день подтвердило высокую репутацию британского коллектива,

возглавляемого в высшей степени грамотным и квалифицированным маэстро.

Эса-Пекка Салонен

Музыка Пролога к «Оранго» оказалась невероятно знакомой, особенно в свете архивных разысканий Алексея Ратманского, который за несколько лет своей работы в Большом театре в 2000-х вернул на сцену много утраченной музыки Шостаковича и, прежде всего, его балеты «Светлый ручей» и «Болт». Балет Лопухова «Болт» был поставлен в Ленинграде в 1931 году и сразу снят без особых сожалений со стороны композитора, так как ему не особо нравился сюжет этого спектакля, тогда как сюжет «Оранго» его бесконечно вдохновлял.

Пролог или первый акт «Оранго» — мы точно не знаем, как следует называть сохранившийся фрагмент — содержит 11 номеров, где увертюра и «Танец мира» Насти Терпсихоровой заимствованы самим Шостаковичем из «Болта», а сцена Оранго и Сюзанны и ариозо Тома Маша — из его неоконченной оперы «Большая молния». По мнению Ольги Дигонской, которая «обнаружила» клавир «Оранго», Шостакович активно вмешивался в работу либреттистов — Алексея Толстого и Александра Старчакова, подбрасывая им новые сюжетные ходы.

Сюжет «Оранго» находится в тренде своего времени.

В его основе — эксперимент над живым существом — самкой орангутанга, которую искусственно оплодотворили человеческим семенем. Ученого, который это сделал, подвергли общественной порке, но в результате его эксперимента у обезьяны Руфи родился сын, который стал одиозным журналистом и ненавистником пролетариев, коммунистов и Советского Союза. Известно, что Шостакович ездил в Сухумский обезьяний питомник, где содержался «оранг» Тарзан, над которым проводил опыты профессор Илья Иванов.

Композитор понимал абсурдность происходящего вокруг и возвел эту абсурдность в «Оранго» в квадрат.

В мега-зале Дворца Советов собирается огромная толпа народа (персонаж — Хор, прямо как в античной драме). Сюда же приглашены иностранцы, приехавшие в СССР. На сцену выходит ведущий концерта. Он объявляет главный номер программы — «Танец мира» Насти Терпсихорой, балерины, которую тут же провозглашают восьмым чудом света. Она танцует два танца — медленный и быстрый, но иностранцы и прочие зрители начинают скучать. Тогда из толпы раздается голос, вопиющий: «Покажите нам Оранго!» И Оранго, как героя «Клопа» Маяковского, выводят в клетке — он ревет, зевает, наигрывает «Чижика-пыжика», сыплет бранью в адрес женщин, а в финале вдруг как споет жалобно: «Душно мне, душно, под шкурой зверя!» Предполагается, что персонажи Пролога расскажут зрителям историю Оранго с момента его рождения, но, как мы знаем, дальше Пролога дело не пошло.

Все выведенные в Прологе (31 минута музыки) персонажи одинаково безобразны.

Здесь есть вульгарный конферансье Весельчак (его на отличном и внятном русском языке поет британский баритон Стивен Пейдж), писклявый Зоолог (тенор Аллан Клейтон), экс-жена Оранго Сюзанна (сопрано Салли Сильвер), сам Оранго (бас-баритон Генри Ваддингтон). Есть персонажи, поющие одну реплику, кому-то достается несколько слов, кому-то ария.

Вместе с англичанами отлично поработала Капелла имени Юрлова под руководством Геннадия Дмитряка, российским солистам также достались маленькие роли, которые они исполняли прямо из гущи хора.

Замечательная российская премьера. Остается только пожалеть, что в Москве, избалованной инсценировками Ратманского, не получилось показать работу Селларса — великого генератора идей для демисценических постановок.

Фото Сергея Бирюкова

реклама

вам может быть интересно

Облучённые веком Классическая музыка