Яго перепел Отелло

Прямая трансляция «Отелло» Верди из театра «Ковент-Гарден»

В репертуаре лондонского театра «Ковент-Гарден» «Отелло» Верди до недавнего времени не появлялся целую пятилетку. Последнее возобновление прошлой постановки состоялось в летний сезон 2012 года (последний спектакль финальной серии был дан 24 июля). Речь идет о знаменитой классической постановке Элайджи Мошински. Ее премьера, приуроченная к 100-летию первой постановки оперы в миланском театре «Ла Скала» (5 февраля 1887 года), состоялась 13 января 1987 года. На рубеже XX и XXI веков эта постановка в «Ковент-Гарден» во многом определила и подытожила эстетические искания, связанные с воплощением позднего шедевра Верди на театральных подмостках. И это была продукция, специально созданная, возможно, на «главного» Отелло XX века, знаменитого испанского тенора Пласидо Доминго.

Подпасть под волшебное очарование той старой доброй постановки на ее родной сцене автору этих строк довелось на возобновлении 2001 года, осуществленном на аргентинца Хосе Куру. Безусловно, этот tenore di forza в свое время оставил весьма заметный и яркий след в опере, но ворвавшись на мировую орбиту и стремительно промчавшись, словно комета, сошел с этой орбиты довольно быстро. Впрочем, Хосе Куру образца 2001 года, объективно, конечно, уступавшего Доминго и в музыкальности, и в изысканности, и в психологической нюансировке, назвать настоящим Отелло всё еще можно было абсолютно уверенно, нисколько не покривив при этом душой.

Нынешний исполнитель главной партии – не на шутку распиаренный на весь мир немецкий тенор Йонас Кауфман.

Партию Отелло – и это был его ролевой дебют – он спел на премьере 21 июня, а на экране цифрового кинотеатра мы встретились с ним 28 июня в прямой трансляции очередного спектакля. И как ни старался певец убедить в том, что действительно соответствует рангу и вокально-драматическим задачам этой «священной» для теноров партии, сделать этого так и не смог. «Порода» драматических теноров сегодня в мире досадно измельчала, и, увы, приходится довольствоваться тем, что имеем, точнее – тем, что по крохам вынуждены собирать сегодня агенты и импресарио.

К Кауфману мы еще вернемся, но сначала – несколько слов о постановке, хотя по большому счету говорить о ней особо и нечего. Она – не плохая и не хорошая. Она – до банальности примитивна: положа руку на сердце, никакая! Но по меркам современной оперной режиссуры, в подавляющем большинстве случаев пропитанной дремучим обскурантизмом, в этой продукции с ног на голову, к счастью, ничего не поставлено. И лишь только за это команде во главе с режиссером Кейтом Уорнером и можно выразить признательность. В команду спектакля вошли сценограф Борис Кудличка, художник по костюмам Каспар Гларне, художник по свету Бруно Поэт, хореограф (режиссер по пластике) Майкл Бэрри, а также постановщик батальных сцен Рэн Артур Брон.

Сценографическая абстракция, основанная на геометрии прямых линий, фигур, теней и контуров абсолютно никаких намеков на «среду обитания» сюжета оперы не дает.

Зря старался «старина Верди», всегда тщательно подбиравший сюжеты для своих опер,

зря старался Арриго Бойто, создавший либретто на основе знаменитой пьесы Шекспира – всё зря! На фактически пустой и на протяжении всего спектакля практически темной сцене постановщики предложили публике всего лишь разводную инсталляцию. До оперы как жанра со всеми законами и условностями музыкальной сцены им совершенно никакого дела нет.

Экспрессивность плакатной выразительности в этой постановке утрачена, а на сцене происходят одни лишь позиционные перестановки персонажей. Однако, заметим, их довольно неплохо стилизованные костюмы, тем не менее, кажутся взятыми из большой театральной подборки к классическим спектаклям западноевропейского репертуара.

В большинстве случаев не спасают положение и крупные планы,

за которые, когда сама постановка ни то ни сё, на прямых трансляциях (или записях) спектаклей цепляешься, как за последнюю надежду. Летальный финал оперы, когда из груди тщедушного Отелло, придушившего Дездемону и после этого закалывающего себя, ручьем из заботливо подложенного под рубашку пакета течет кровь и кровью по локоть перепачканы руки, выглядит просто триллером, фильмом ужасов. И это уже ни к пьесе Шескпира, ни к опере Верди – Бойто никакого отношения вообще не имеет: это прямой диссонанс с музыкально-театральной эстетикой. Но режиссеры сегодня, кажется, перестали думать и пиетета к партитурам, похоже, не испытывают вовсе, сценографы особо не напрягаются (тяп-ляп – и клетка!), а художники по костюмам кроят то, что первое с утра приходит им в голову.

В результате и получаем кризис оперной режиссуры, но, еще раз подчеркнем, что обсуждаемая постановка – как раз продукт вполне толерантный и хотя бы поддающийся спокойному рецензированию. Когда же взглядом на спектакле особо зацепиться не за что, успокоение неудовлетворенной зрительской души еще более пристально начинаешь искать в музыке. Но в этом плане даже при дистанционном (стало быть – неживом) восприятии очевидно, что у обсуждаемой постановки есть весомый фундамент. Это психологически акцентированное, почти говорящее вслух звучание оркестра, ведомого подлинным профи итальянской оперы, маэстро Антонио Паппано. Это и хор, потрясающий поистине живой эмоциональностью чувственного коллективного посыла (хормейстер – Уильям Сполдинг).

Хотя погоды это и не делает, всё же отметим вполне достойную тройку исполнителей второстепенных ролей,

которые были явно на своих местах: Фредерик Антун – Кассио (фантомная вершина, с подачи Яго возникающая в треугольнике главных героев), Томас Аткинс – Родриго (знатный венецианец, безответно влюбленный в Дездемону и в финале умирающий за сценой от руки своего мнимого соперника Кассио), Кай Рюютел – Эмилия (служанка Дездемоны, жена Яго и разоблачительница его злодеяний). Титульная вершина (партия Отелло) в треугольнике главных героев, как уже было сказано, явно и недвусмысленно просела, но две другие партии-вершины, на которые были ангажированы итальянские исполнители, смогли доставить огромное меломанское удовольствие.

Сопрано Мария Агреста предстала изумительной Дездемоной – созданием чистым и светлым, музыкально безупречным и драматически целостным. Баритон Марко Вратонья, заменивший изначально заявленного Людовика Тезье, исполнил партию Яго.

Похоже, в лице великолепного француза, выбывшего из игры, мы потеряли изысканного, утонченно интеллигентного оперного злодея.

Однако образ темпераментного итальянца, обладающего довольно жестким, точечно звучащим, но прекрасно пробивающим оркестр голосом, ассоциируется просто, что называется, со злодеем от бога – отталкивающим в своей низости и ничтожным в масштабах своего незаметного на первый взгляд темного величия.

Превосходный певец-актер, Вратонья выстраивает эту коварную роль интонационно точно и выпукло вопреки аморфности постановки, при этом напряжение центрального противостояния с тенором не ослабевает лишь за счет энергии баритона. А тенор Йонас Кауфман – певец исключительно героико-романтического амплуа в немецком, особенно в вагнеровском репертуаре, но его всеядность и претензия на универсальность одинаково приводит к фиаско, будь то французский лирический или требующий вокального «мяса» итальянский драматический репертуар. В то время как Отелло свою партию лишь робко «обозначал», то и дело давясь в неудобном верхнем регистре, выхолащивая середину и прячась там, где надо и не надо, за спасительные piano, Яго его решительно перепел!

В Москве обсуждаемая прямая трансляция «Отелло» состоялась в кинотеатре «Каро Атриум». К сожалению, досадные технические проблемы, связанные с передачей сигнала по спутнику, градус вожделенного события неминуемо снизили тоже. Тем не менее, всё, что надо было увидеть меломанскому глазу и услышать меломанскому уху для того, чтобы составить исчерпывающее впечатление о постановке, в этот вечер было увидено и услышано. Но с 29 июля на разных московских киноплощадках (расписание – на сайте www.rohd.ru) ожидаются показы «Отелло» в записи. В их техническом качестве можно уже не сомневаться, так что тем, кто их посетит, несомненно, повезет больше…

Фото: ROH / Catherine Ashmor

реклама

рекомендуем

смотрите также

Реклама